"Картотека" — пьеса, где прошлое, настоящее и гротеск сплетаются воедино

В театре MOÑ прошла российская премьера спектакля "Картотека", поставленного режиссером из Санкт-Петербурга Надей Кубайлат

Постановка "Картотека" по одноименной пьесе польского драматурга-авангардиста Тадеуша Ружевича раскрывает бессвязный и парадоксальный мир главного героя, потерявшего себя в хаосе времени. Былое, тени и выветрившиеся фразы — на этих зыбких основах построен спектакль театрального режиссера Нади Кубайлат. Здесь невозможно ни спрятаться, ни найти себя окончательно.

Сюжет как осколки воспоминаний

Как описать сюжет, если сам автор сложил его из частей, которые не стыкуются между собой? Главный герой пьесы живет не по законам драматургии. Его жизнь — сон, где картины прошлого, настоящего и фантасмагории перемежаются без предупреждения. Мы видим героя то ребенком, то мужчиной средних лет. В одной сцене он партизан, в другой — офисный служащий. В один момент он рассказывает о войне, в следующий возникает сердитая туристка, обвиняющая героя в чужих прегрешениях.

Пьеса, написанная Тадеушем Ружевичем, открывает темы скучного обыденного существования, стертых прошлых ценностей и сомнений в смысле самого человечества. Герой просто лежит в центре хаоса — то ли физически, то ли метафорически, — как будто сам его покой стал последним протестом против бессмысленного течения жизни. В этом молчаливом сопротивлении уже виден намек на следующую главу: здесь случайные фрагменты начинают собираться в пугающий, но завораживающий узор.

Тадеуш Ружевич родился 9 октября 1921 года в Радомско, в семье судебного писаря и еврейки, которая приняла католичество. Его юность пришлась на предвоенные годы, когда миф о великой Польше еще вдохновлял молодежь. Однако реальность Второй мировой войны разрушила не только города и жизни, но и устоявшиеся ценности.

В годы войны Ружевич сражался в рядах Армии Крайовой — польского подполья, которое после освобождения страны оказалось в сложном положении. Варшавское восстание 1944 года стало символом национального героизма и одновременно трагедии: лучшие представители польской интеллигенции погибли в ожесточенной борьбе, во многом спровоцированной правительством в изгнании. Советская армия, подошедшая к Варшаве, не оказала поддержки повстанцам, а внутренний политический конфликт между Армией Крайовой и прокоммунистической Армией Людовой лишь усилил раскол.

Этот исторический фон глубоко повлиял на мировоззрение Ружевича. Он видел, как прекрасные идеалы сменялись разочарованием и хаосом. Театральный критик и специалист по польской драматургии Алена Карась отметила: "Человек у Ружевича распался. Он не знает, кто он. Его сознание раздроблено. Это опыт войны, опыт внутреннего конфликта, когда идеалы превращаются в прах, а реальность становится невыносимой".

После войны Ружевич стал голосом поколения, которое пыталось осмыслить катастрофу. Драматург создал поэтическую "нагую" лирику, отказываясь от высоких слов и риторики. В его произведениях нет ни патетики, ни морализаторства — только глухое отчаяние и попытка понять, как жить дальше.

"Картотека" как зеркало послевоенной Польши

Пьеса "Картотека", впервые поставленная в 1960 году, стала манифестом нового театра. Ружевич разрушил традиционную драматургию: действие разорвано, персонажи — лишь тени, а монологи — фрагменты воспоминаний и размышлений. В центре пьесы — Человек, который утратил себя. Он говорит: "Я не хочу больше ничего. Ни думать, ни чувствовать. Просто лежать и забыть".

Ружевич включил в оригинальный текст пьесы стихи, написанные ранее, смешав таким образом поэзию и драму. Его герой стал воплощением послевоенной польской реальности: потерянной, распавшейся на части, лишенной целостности. Трагедия заключается не только в утрате жизни, но и в утрате смысла существования.

Британский драматург венгерского происхождения Мартин Эсслин в книге "Театр абсурда" причисляет Ружевича к представителям абсурдизма наряду с Славомиром Мрожеком и Тадеушем Кантором. Однако "Картотека" — это не просто абсурд. Это хроника внутреннего кризиса человека, которому больше не на что опереться. "Герой Ружевича не играет. Он существует. Он говорит обрывками, потому что мир вокруг него — тоже обрывки", — сказала критик Алена Карась.

Творчество Тадеуша Ружевича невозможно загнать в рамки одного жанра. Он начал как поэт, создавая скупые, аскетичные строки, которые фиксировали ужас и бессмысленность войны. Его первый поэтический сборник "Беспокойство" (1947) стал литературным событием. Позже он обратился к драме, но сохранил поэтическое мышление.

В "Картотеке" Ружевич уничтожил границы между жанрами. Пьеса построена как мозаика: воспоминания, стихи, монологи складываются в картину человеческого распада. Сам Ружевич писал: "Я должен был разорвать старые игрушки и создать что-то новое. Пусть даже из обломков". Его творчество — это отчаянная попытка найти язык, который способен передать шок и растерянность поколения. Поколения, которое пережило войну и столкнулось с разрушением мифов.

Введение в мир "Картотеки"

Спектакль "Картотека" в театре MOÑ — это не просто театральное событие. Это встреча с миром, где слова распадаются, а реальность теряет свою целостность. Режиссер Надя Кубайлат создала целый поэтический мир, где зритель сталкивается с абсурдной реальностью и собственными переживаниями. Важнейшим аспектом этого спектакля становится восприятие человека, который пытается понять, как жить в разрушенном после войны мире.

Как правильно заметила театральный критик Татьяна Тихоновец, "это не нарративный спектакль, это игровой театр". Кубайлат не пытается рассказывать историю в привычном смысле. Вместо этого, она погружает зрителя в пространство игры, где "пазл" мира, как и у главного героя пьесы, не складывается. В этом спектакле — все не так, как должно быть. Это театр, который "не хочет быть жизнью". Скорее он дает возможность почувствовать те фрагменты реальности, которые рушатся и восстанавливаются в голове героя.

Нельзя не упомянуть маски, которые были на всех актерах. Этот прием, как объяснила Тихоновец, помогает избавиться от привычной психологии персонажей и отказаться от идеи поиска мотивации в привычном для нас смысле. Маски делают персонажей абстракцией, освобождая их от человеческой определенности и позволяя их восприятию быть многозначным и открытым для интерпретации.

Спектакль представляет собой "разорванный" язык, в котором слова и фразы вылетают, словно из иллюминаторов, теряя связь друг с другом. Как отметила Алена Карась, "это разъятый уже язык, взорванный, и какие-то слова влетают и вылетают". Персонажи говорят "нечеловеческими" голосах, они создают нечто странное, близкое к кошмару. Эти "мультяшно-цирковые" голоса не просто напоминают анимационных персонажей — они сами становятся частью вырванной реальности, которая уже не привязана ни к какому логическому порядку. Именно это, как подчеркнула Карась, вызывает странную тревогу у зрителей.

Каждое слово на сцене приобретает особое звучание, как если бы оно было не просто словом, но одновременно и звуком, и жестом. И здесь мы понимаем, что мир Ружевича — это мир разрушенной коммуникации, в котором нет привычных связок между людьми и значениями.

Время в спектакле течет не по правилам, и герой, словно сломанная фигура, не может обрести свой центр. Режиссер подчеркнула состояние потрясенного человека, когда язык и реальность перестают быть связаны. Кубайлат изящно соединила эту потрясенность с визуальными и музыкальными средствами, что помогло передать чувство тотальной утраты и беспомощности. Это не просто спектакль о разрыве между поколениями, это встреча с вопросами, которые задевают каждого, но мы не всегда готовы их сформулировать.

Эмоции через иронию

Татьяна Тихоновец отметила, что молодой зритель "мгновенно отзывался на смешное". В то время как старшее поколение сталкивается с восприятием пьесы через призму серьезной рефлексии, молодежь легче воспринимает элементы абсурда и иронии. Надя Кубайлат тонко использовала этот контраст восприятия, превратив смех в важную составляющую спектакля. Смех, который нельзя назвать "нервным", а скорее, освобождающим. Он помогает преодолеть отчуждение, которое возникает от встречи с распавшимся миром.

Именно в этих парадоксах скрыта сила спектакля — через игру с восприятием, через элементы иронии, через странные, не всегда понятные реакции, зритель оказывается вовлечен в диалог, где "все возможно". Техника резких переходов, контрастов, смещения в реальности — это то, что делает постановку Кубайлат живым откликом на мир, в котором языковые и моральные границы уже не существуют.

Для Нади Кубайлат важно не просто отразить абсурд жизни, но и показать сам процесс этой иллюзии. Это и есть самая суть "Картотеки". Вместо правдоподобных историй, Кубайлат создает игровое пространство, где все, даже самый абсурдный жест, имеет значение. В этом мире не существует единого ответа на вопросы. Вместо этого спектакль, как и сама пьеса, — это в первую очередь исследование внутреннего мира, попытка найти ответы на вопросы, которые не могут быть решены.

Как сказала Татьяна Тихоновец, "это открытый театр", в котором зритель должен "отдаться" происходящему. И если ему удастся освободиться от привычных ожиданий и воспринимать мир, как "разорванный" пазл, то спектакль раскроет все свои скрытые уровни и многозначности.

Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты "Реальное время", автор телеграм-канала "Булочки с маком" и основательница первого книжного онлайн-клуба по подписке "Макулатура".