"Земля, дай нам счастья": в Казани поставили "Материнское поле" Чингиза Айтматова
В казанском театре кукол "Экият" дали своего рода старт мероприятиям, посвященным 80-летию Победы в Великой Отечественной войне. Художественный руководитель Ильгиз Зайниев поставил по своей инсценировке "Материнское поле" Чингиза Айтматова: с матерью в человеческий рост и актерами в кыргызских нарядах, а также в белой военной форме.
Мужчины ушли
"Материнское поле" Айтматов издал, когда ему было 34 года. Это его ранняя проза, тяготеющая к соцреализму, но уже с характерной для писателя вселенской скорбью. Повесть начинается с такого текста: "Отец, я не знаю, где ты похоронен. Посвящаю тебе, Торекулу Айтматову. Мама, ты вырастила всех нас, четверых. Посвящаю тебе, Нагиме Айтматовой".
Мать в 1940-е смогла выжить благодаря 30 соткам (их выдали юному Чингизу как секретарю сельсовета). Отец его сгинул в 1938-м. Это текст — о военном тыле, автобиографичный рассказ о том, как трудятся матери, жены, дети, внуки на полях — все ради победы, поскольку "И жизнь бессмертна, и труд бессмертен!".
Уже в 1967 году на "Киргизфильме" сняли одноименный фильм "Саманчынын жолу" с народной артисткой СССР Бакен Кыдыкеевой в главной роли. В прошлом году в Москву Кыргызский театр оперы и балета привозил балет-ораторию, который на родине начали показывать еще в 1975-м. Немало инсценировок было и на российской театральной сцене. Зайниев ставит его "как гимн советскому народу, народу-победителю, гимн, который должен знать наизусть каждый из нас".
Мать и земля
Главная героиня Толгонай у Зайниева существует в двух куклах. Ее молодая версия — понятная нам по размеру небольшая фигурка. И есть образ Матери — внушительная, с человеческий рост, с подвижными глазами, управляются с ней три актера, все мужчины, в белом военном обмундировании, словно призраки прошлого. А актрисы носят прекрасные кыргызские костюмы.
Но кажется, что эти фигуры могли бы быть еще больше, чтобы каждая сцена выглядела как крупный план в кино.
Мать ходит на Поле (оно колышется наверху сцены и, кажется, в конце должно закрыть все и вся). С ним Толгонай ведет беседы о том, как познакомилась она с мужем Суванкулом. Три поцелуя — и родились у них сыновья: тракторист Касым, учитель Масельбек и комсомолец Джайнак. А потом война забрала их всех.
Мужчины уходят на фронт, Толгонай становится бригадиром, который готов на все, чтобы помочь фронту. Один из редких конфликтов в спектакле — ее столкновение с соседкой Айшой, у которой она забирает половину зерна, чтобы засеять пустующее поле. Единственный по-настоящему близкий человек — жена Касыма Алиман, которая случайно беременеет от местного чабана — так рождается внук Жанболот. И одинокая Толгонай обращается к полю: как дойти до сердца каждого человека?
А поле ей отвечает: "Нет, Толгонай, ты скажи. Ты — Человек. Ты выше всех, ты мудрее всех! Ты — Человек! Ты скажи!"
"Будем пахать, сеять, свой хлеб молотить"
Безусловно, это произведение, написанное своеобразным высоким стилем восточного советского писателя. А потому запоминаются иные фразы, типа: "Теперь иной раз такая досада душу палит и такие несуразные мысли приходят в голову: зачем я рожала их, как овца, через каждые год-полтора, нет бы, как у других, через три-четыре года — может, тогда и не случилось бы этого". Сообразно этой выверенной речи — фактурные лица кукол, словно высеченные в камне.
Художник-постановщик Сергей Рябинин вытаскивает на сцену трактор и поезд с обломками военной техники. Строит сцену для кукол из брикетов из сена, которая в лирические моменты расцветает цветами. Но в итоге превращается в поле, на котором похоронены все близкие и родные.
Также запоминается музыка Миляуши Хайруллиной, в которой главенствуют, наряду с клавишными триолями, домбра Айдара Абдрахимова, курай Ильяса Фархуллина и кыл-кубыз Ильяса Камала. Вместе они добавляют и тоски, и жизни.
Возрастной ценз спектакля 12+, хотя, учитывая суровость одной из последних сцен, можно поднять его и до 16+. Но в первую очередь — это абсолютно взрослый спектакль, который лучше смотреть без детей. Показанный с позиции выверенной, мелодраматической, где значительную часть действия занимает страдание. Порой его настолько много, что хочется, чтобы спектакль быстрее завершился. Женщины все перетерпят, все переждут, но поле детей не вернет. Тема Великой Отечественной войны сейчас не терпит противоречий, поисков, вызовов. А потому инсценировка четко следует тексту конца оттепели.
Но при этом Чингиз Айтматов много говорит и о счастье!
"Если земля и вода будут поделены всем поровну, если и у нас будет свое поле, если и мы будем пахать, сеять, свой хлеб молотить — это и будет нашим счастьем. А большего счастья человеку и не надо, Толгон. Счастье хлебороба в том, что он посеет да пожнет".
И буквально через один абзац: "Земля, ты держишь всех нас на своей груди; если ты не даешь нам счастья, то зачем тебе быть землей, а нам зачем рождаться на свет? Мы твои дети, земля, дай нам счастья, сделай нас счастливыми!"
А вот следующей фразы в тексте повести нет, возможно, ее написал сам Ильгиз Зайниев: "Нам есть за что бороться — это ли не счастье?"
