В РАМТе поставили "Остров Сахалин" по Чехову

Каторжные островитяне, те, кому повезло еще меньше, - их надзиратели, а также те, кто находится от Сахалина на расстоянии тысяч километров и, что еще страшнее, - 130 лет, то есть жители современной России в роли зрителей, все помещены в одну небольшую черную комнату, под потолком которой свисает моток колючей проволоки. Зрители сидят вдоль стен, а актеры вольготно чувствуют себя повсюду. Иногда они ныряют прямо в стену, раздвигая незаметные на черном фоне створки, иногда выносят в центр комнаты стол, на котором подбивают кандалы; стол потом превращается в нары и в лодку, на которой главный герой спектакля, Антон Павлович Чехов, переправляется через реку Дуйку.

А иногда в проходах между зрительскими рядами повторяют семейную фотографию Чеховых.

Снимок время от времени оживает, и его герои, четыре брата и сестра Мария, читают письма Антоше. Если вспомнить, что Чехов уехал на край света уже тяжело больным, и что дорога в 50 дней по бездорожью могла убить даже здорового человека, то от этих братских приветов сердце содрогается сильнее, чем от историй сахалинских ссыльных.

В РАМТе Чехова ставят редко, но всегда под него изобретают особую форму. Памятен "Вишневый сад", где большой театральный художник Станислав Бенедиктов и не менее большой режиссер Алексей Бородин удумали усадить зрителей прямо на сцену. А в их же композиции по одноактным пьесам самого востребованного русского драматурга "Чехов-Gala" критиков поразила сценическая конструкция - зала помещичьего дома, в которой свободно себя чувствовали аж тридцать персонажей.

Но все это было давно, можно сказать, в прошлой жизни, а в нынешние времена режиссер Олег Долин счел удачной находкой поместить великого Чехова со всей его великой сахалинской болью в тесный черный куб.

Актеров в спектакле шесть, но персонажей, не считая самого Чехова, аж двадцать пять, так что на долю некоторых артистов приходится по шесть-восемь образов. Каторжный труд, если вдуматься.

Дарья Затеева, чья работа в постановке оставляет, пожалуй, самое сильное впечатление, перевоплощается со скоростью один персонаж в несколько минут. Вот она жена начальника острова, которая разучивает с детьми танцы, а вот уже каторжная, которая выбирает себе гражданского мужа из поселенцев, а вот уже проститутка, и практически в жесткий стык - подвижница, почти что святая учительница Наумова, она приехала на остров учить детей и лечить души убийц, но не выдержала, померла и теперь является его обитателям. Эта героиня - не из книги Чехова, но чеховская по духу - очень нравится самой актрисе: "Мой самый значимый здесь образ".

Шесть персонажей у Николая Угрюмова. И тоже все разные. Актеру приходится балансировать между сумасшествием, играя приговоренного к повешению, и страстью жениха, который выбран ссыльной женщиной себе в мужики. А вот он уже каторжный "Красивый", 71-летний старик, не помнящий родства и не называющий властям своего настоящего имени - а зачем, документы все равно ждать больше жизни. Чехову он скажет и свое имя, и откуда он родом, и о том, что жизнь его хороша, и что его ни разу не секли и не били за все 22 года его каторги. Как так? Да все просто: "Повиноваться надо".

Честь побыть самим Чеховым выпала на долю Андрея Лаптева, он четыре года как окончил Щепку, но успел поиграть и в спектаклях для детей, и в "Гамлете", и в самой яркой премьере РАМТа этой осени, "Усадьбе Ланиных" по Борису Зайцеву. Здесь он гимназист. Пожалуй, в этом же амплуа Лаптев иногда пытается подобраться к Антону Павловичу. Местами нервозен, местами наивен, а в финальном монологе и вовсе зачем-то срывается на зрителей - мол, в бедах каторжных виновато ваше равнодушие. Звучит по-детски. Очки, всклокоченные волосы, стопка листов в руках, которые далеко не сразу превращаются в карточки переписчика - все это тоже больше от образа гимназиста, чем от образа писателя, который к своим тридцати годам уже успел настрадаться сам и страданий других навидался столько, что чужая боль его уже не удивляла.

В этом "калейдоскопе каторжных наблюдений", как назвали жанр спектакля его создатели, зритель не сомневается, что этот странный писатель, который посреди смерти спрашивает окружающих - хорошо ли им тут живется, и верят ли они в правильную каторгу, на проклятом острове оказался не зря.

В финале актеры не без удовольствия расскажут: после выхода книги Чехова в свет на Сахалине сначала запретили бить кнутом женщин, потом - мужчин, а затем и вовсе отменили пожизненную каторгу.

В мировой литературе не так много писателей-подвижников, кому под силу было сломать целую систему, Чехов был одним из них, и то, что накануне его 165-летнего юбилея нам об этом еще раз напомнили - ничего кроме благодарных аплодисментов вызывать не может.

И лишь один вопрос к создателям спектакля - зачем та самая колючая проволока под потолком? У Чехова она не встречается ни разу.

Только глаз режет.