Темные воды в темном "Лесу"
Немаленькая основная сцена Маяковки представляет из себя бассейн с водой, кажущейся совершенно черной. Глубина ниже колена, но есть и глубокие места – в них герои топятся. А еще плавают на бревнах (лес же все-таки), эффектно, с каскадом брызг, падают ниц, обливаются водой или просто в задумчивости по ней бродят – причем у женских персонажей, одетых более-менее по традициям конца позапрошлого века, длинные подолы неизменно мокры. (Говорят, достается брызг и зрителям партера; до амфитеатра не долетает). Вообще, сценическое пространство, не раз трансформирующееся во время трехчасового предстввления, обустроено разнообразно и броско (впечатляющая, заслуживающая быть отмеченной работа известного мастера Владимира Арефьева, с позапрошлого года ставшего и главным художником Маяковки). Понятно, откуда взялась вода: из диалога бедной воспитанницы Аксюши (Кира Насонова) с незадачливым возлюбленным Петром (Илья Никулин): "Аксюша И все мне вода представляется. Петр. Какая вода? Аксюша. Да вот что, милый ты мой, все меня в воду тянет. Петр. Ой, что ты, перестань! Аксюша. Гуляю по саду, а сама все на озеро поглядываю. Уж я нарочно подальше от него хожу, а так меня и тянет, хоть взглянуть; а увижу издали, вода-то между дерев мелькнет, — так меня вдруг точно сила какая ухватит, да так и несет к нему. Так бы с разбегу и бросилась". Ну вот, собственно, эта темная вода из ее обиженной души вылилась и разлилась по сцене. Да еще и лес, который, по Островскому, тоже малоприятное место. Так что негатив на негатив обеспечили трактовке Перегудова изрядную депрессивность. Здесь размышления Аксюши и Несчастливцева о тяге к самоубийству звучат выпукло и подробно. Положительных героев, пожалуй, нет и вовсе – тот подлец, этот выжига, помещица Гурмыжская (уверенно сыгранная Анной Ардовой) – вообще чудовище какое-то. Что представители "стороны оседлых", что персонажи со стороны "путешествующих", актеров Счастливцева (Сергей Удовик) и Несчастливцева (Вячеслав Ковалев) одинаково малоприятны. Ну, или слабы – несчастны, это уж как посмотреть. Счастливцев, натурально, предстает просто алкоголиком и фанфароном, вторая сторона его "двоемирия" (существование на сцене в роли аристократов и героев, искупающая никчемное бытие) совершенно затушевана. А уж когда в конце первого действия публика его символически закидывает гнилыми помидорами – совсем грустной кажется судьба актерская. Романтический пафос Островского – при всех недостатках актеры как люди искусства лучше, чем купцы, помещики, мещане – здесь как-то совсем теряется. Отчего перегудовский "Лес" приобретает черты некой экзистенциальной драмы, какого-то Стриндберга. Это, повторю, и эффектно, и красиво, но несколько странно. Ну и довершает дело финальное самоубийство Счастливцева, причем неясно, то ли от потери денег, то ли от белой горячки, то ли от мировой тоски… К слову сказать – со всеми "технологическими" аспектами спектакля дело отлично, но ближе к концу все же становится скучновато. Что, вообще, для этой живой, энергичной пьесы странно. Нельзя в связи с этим не отметить отдельных сцен, сделанных с эксцентрикой и энергией (прежде всего, сцены с деньгами) – но в целом покидаешь зал в грусти и печали. Вспоминаются "Леса" более-менее недавних дней – что серебренниковский в МХТ (с Дмитрием Назаровым, потом Сергеем Чонишвили и Авангардом Леонтьевым в роли актерской пары), что крамеровский в МХАТ (с Андреем Мерзликиным и Григорием Саятвиндой в тех же ролях). Перегудовская версия не менее интересна. Но после тех представлений настроение-то поднималось, а после этого – ровно наоборот…
