В Большой театр вернулся "Садко" Римского-Корсакова

Знаменитая постановка Дмитрия Чернякова два с половиной года назад оказалась перед лицом реальной трагедии - гибели человека: роковое стечение обстоятельств, и всем потребовалось время, чтобы найти в себе силы продолжать неизбежное движение. А здесь еще и формальный, но вполне солидный повод возник - фестиваль, приуроченный к юбилею композитора. Удивительно, но вынужденная пауза не смягчила спектакль, а даже наоборот, сделала его острее и жестче. Это совсем не детская сказка, а жизнь, которую человек проживает без черновиков, с первой и единственной попытки, как мощный калейдоскоп значимых событий, потрясающих открытий и чувств, через мечты и разочарования, но всегда с верой и надеждой в сердце.

Музыка Римского-Корсакова в лице главных героев оперы - Садко, Волховы и Любавы сбрасывает с себя кафтаны, сарафаны, кокошники, и они оказывается не историко-былинными персонажами, а живыми людьми, в чьих мыслях и поступках отражается жизнь многих из тех, кто сегодня пришел в театр.

И к такому зеркальному сопереживанию и самоанализу быть готовым бывает гораздо труднее, чем просто созерцать красивые исторические картинки.

При этом важное и очень трогательное достоинство этого спектакля в том, что он во многом есть плоть от плоти русской культуры вообще и Большого театра в частности. Былинный герой Садко - внешне человек абсолютно современный - оказывается в историческом зазеркалье, заглянув в "Парк исполнения желаний". Римский-Корсаков хотел, чтобы действие происходило в полусказочные, полуисторические времена, и Садко отправляется в странное, моментами очаровывающее или пугающее приключение по знаковым постановкам этой оперы.

Это совсем не детская сказка, а жизнь, которую человек проживает без черновиков, с первой и единственной попытки, как мощный калейдоскоп значимых событий

В центральном эпизоде оперы - "Торжище" - Черняков, который по традиции почти всех своих работ - и режиссер, и сценограф в одном лице, воспроизводит декорацию мировой премьеры "Садко" в 1897 году на сцене оперы Солодовникова, что 10 лет спустя и в Большом оформлял Константин Коровин. Декорации для премьеры в Мариинском театре (1901) создавал Аполлинарий Васнецов (брат знаменитого живописца). "Хоромы братчины" в теперешнем спектакле оттуда. В частной опере Зимина (1912) "Садко" делали в декорациях Владимира Егорова. Именно его эскиз использован в самом сказочном фрагменте оперы - сцене в подводном царстве. Правда, тут Черняков подпускает немного "футуризма" в виде дискотечного сверкания светодиодов. Соседство монстрообразных "ископаемых" и сказочной нечисти получается эффектным, но все же более саркастичным, нежели наивным. По пейзажному эскизу Ивана Билибина для постановки 1914 года на подмостках Народного дома Черняков создает оформление для сцены "Берег Ильмень-озера". В 1920 году Сергей Дягилев задумал постановку "Садко" в лондонском "Ковент-Гардене", где за оформление должен был отвечать Николай Рерих, но постановка не увидела премьеры. Однако теперь один из эскизов Рериха - "Горница в доме Садко" использован в нынешнем спектакле.

При этом везде, кроме билибинского "Берега Ильмень-озера", декорации не расписные полотнища, как в стародавние времена, а сложные трехмерные предметные композиции монументальных масштабов, что возможно было сотворить лишь при помощи современных технологий. В таком экскурсе читается не только связь времен и современная страсть к квестам, но и чувствуется определенное обращение к тем людям, что сейчас стоят в многочасовых очередях на художественные выставки.

К тому же фактически в премьерном возобновлении спектакля, которым занималась вся постановочная группа во главе с Дмитрием Черняковым и дирижером Тимуром Зангиевым, появились и совсем другие исполнители. При этом Нажмиддин Мавлянов и Иван Гынгазов, как и прежде, выходят в образе Садко. А вот в иных партиях в параллель с теми солистами, кто были задействованы в первой премьере, возникли совершенно новые лица.

Это прежде всего, Юлия Музыченко (возлюбленная Волхова как перманентно ускользающая мечта-мираж) с зачаровывающей арией-колыбельной "Сон по бережку ходил"; и Елена Максимова (жена-брошенка Любава Буслаевна), быть может, она - женщина и на грани нервного срыва: "Всю ночь ждала его я понапрасну", отчаянно признается в своей красивой арии с речитативом, но все же она настоящая - сильная и верная.

И выводя под свет рампы современных людей, а не только героев исторической реконструкции, режиссер идет на серьезный, сложный, но прямой диалог с залом, не избегая тех самых открытых эмоций, что черпаются из партитуры Римского-Корсакова, как из родника, и делают оперный театр искусством дня сегодняшнего.