В юбилей Солженицына в Москве представили спектакль "Стойкость"
В Доме русского зарубежья за один вечер отметили сразу три знаковых юбилея. 105-летие Александра Солженицына, 50-летие публикации его книги "Архипелаг ГУЛАГ" и 25-летие премьеры спектакля "Шарашка" по Солженицыну в Театре на Таганке, того самого, где великий Любимов играл Сталина, и где по гениальной находке Давида Боровского трибуны превращались в нары - метафора, которая до сих пор, кажется, не осмыслена поколениями.
Все эти даты объединить в одно событие удалось ведущей исследовательнице Солженицына в России Галине Тюриной, она написала инсценировку спектакля "Стойкость", где наряду с фрагментами из романа "В круге первом", который и лег в основу постановки Юрия Любимова, звучали фрагменты из "Архипелага ГУЛАГа". В роле постановщика выступил молодой режиссер Арсений Бехтерев. Это не был перефраз "Шарашки" и даже не реплика, об этом Галина Тюрина предупредила зрителей еще до начала спектакля. "Это всего лишь наш поклон Юрию Петровичу за то, что он любил Солженицына и передал эту любовь своим ученикам", - сказала она.
Однако так просто от тени Любимова создателям "Стойкости" уйти не удалось. Да и, кажется, это было бы невозможно. Часть актеров перекочевали в новую постановку из той, что гремела по Москве четверть века назад, вместе с актерами пришли и бушлаты, чудом уцелевшие в костюмерных Театра на Таганке, да и главные действующие лица все те же, инженеры и ученые, брошенные в спецтюрьмы, называемые "шарашками".
И еще до начала постановки Юрий Любимов вспоминался зрителям в фойе концертного зала в Доме русского зарубежья, здесь была размещена небольшая экспозиция, посвященная таганскому спектаклю. Афиши и программки 25-летней давности напоминали, что "Шарашка" ставилась к 80-летию Солженицына, и что это был первый юбилей, который нобелевский лауреат отмечал на родине после возвращения из изгнания. А под афишами стоял деревянный ящик с цифрой 80 и автографами создателей постановки - это был подарок автору романа "В круге первом". Юрий Петрович написал лаконично: "Дорогому младшему-старому другу". Любимов был старше Солженицына на один год. Но здесь главное не только что написано, а где. Надпись сделана в первом круге цифры 80. То есть в верхней части восьмерки. Тут же вспомнились слова из романа: "… вы по-прежнему в аду, но поднялись в его лучший, высший круг - в первый". И далее: "Шарашку придумал, если хотите, Данте. Он разрывался - куда ему поместить античных мудрецов?"
И если вдуматься - этот ящик, расписанный мудрецами XX века, и стал ключом к понимаю нового спектакля. Со всеми "зашитыми" Любимовым аллюзиями. Ведь узнаваемы не только герои и костюмы, вопросы - те же. Настучать? Предать? Спасти себя и убить других? Спасти любимую или спасти семью? Порвать с собственной совестью или поставить крест на собственной судьбе? В истории многое и довольно часто возвращается на круги своя. Неслучайно в "Стойкости", как, впрочем, и в "Шарашке", эти дилеммы поднимаются до уровня античных трагедий. И здесь из тени выходит еще один гений, повлиявший на обе эти постановки - Иосиф Бродский. Это он после своего первого прочтения "Архипелага ГУЛАГа" сравнил его с "Илиадой", что дало Любимову право вывести на сцену древнегреческий хор, а Тюриной перевести фрагменты "Архипелага…" на гекзаметр. Так, на гомеровский манер актеры и произносили некоторые свои роли. И слух в зале это никому не резало.
Экспозиция в Доме русского зарубежья. Фото: Максим Васюнов
А чтобы времена и смыслы были зарифмованы окончательно и бесповоротно, авторы процитировали еще одного великого художника XX века - Осипа Мандельштама. В его бессмертном стихотворении "Бессонница. Гомер. Тугие паруса" заложен ответ на один из главных вопрос спектакля - что давало заключенным ту самую "Стойкость"? "Все движется любовью". На этом моменте ритм спектакля сбился - точно так же, как сбивается стихотворный при переходе с гекзаметра на шестистопный ямб. И бесконечные фрагменты допросов, в том числе из личных дел патриарха Тихона, железнодорожного магната Николая Фон Мекка, репрессированной Анны Скрипниковой, написавшей роман "Соловки", сменились двумя историями любви. Двумя свиданками. Одна из них проходит в присутствии надзирателя, и двум любящим запрещены поцелуи и объятья. Другая в не столь строгой обстановке, но реальность от этого не становится менее суровой. Любовь здесь не победитель, а всего лишь надежда, но благодаря блестящей игре актеров надежда эта оказывается явлением вполне осязаемым. Таким же, как бушлаты, лагерная обувь - коцы, пять деревянных табуретов… Собственно, это практически весь реквизит, присутствующий на сцене.
Не ошибусь, если скажу, что та часть спектакля, где ритм сбился на нежность - это посвящение той, кто как никто знает о силе любви и надежды в тяжелые времена - Наталии Дмитриевне Солженицыной, вдове писателя. Хотя слово "вдова" не из солженицынского пространства, по крайней мере, до и после премьеры зрители поднимали бокалы за Александра Исаевича, как за живого. Как за старшего-старого друга.
Кстати
Теперь, когда премьеру многослойной "Стойкости" можно считать удачной, возникает вопрос, а где и когда зрители смогут увидеть спектакль снова? Как рассказал режиссер Арсений Бехтерев, пока речи о гастрольном или фестивальном будущем постановки не идет, но было бы правильно, если бы она в ближайшее время появилась в афише Дома русского зарубежья, который носит имя Александра Солженицына, и от которого до Театра на Таганке рукой подать.
