Священник в больнице и самые вкусные багеты. Отрывок из новой книги Николая Цискаридзе
В 2022 году народный артист России Николай Цискаридзе представил книгу "Мой театр", написанную на основе его личных дневников: она рассказывала о его учебе, начале карьеры, наставниках и работе на сцене до 2003 года. Накануне 50-летия Цискаридзе издательство АСТ выпускает продолжение мемуаров: "Мой театр. Книга вторая" охватывает события из жизни артиста с 2003 по 2013 год. В тот период танцовщик восстанавливался после серьезных проблем со здоровьем и ему вновь пришлось доказывать свое право на звание премьера Большого театра.
В 2003 году Николай Цискаридзе готовился к премьере балета "Клавиго" в парижской "Гранд-опера". Во время оркестрового прогона он поскользнулся и получил тяжелую травму колена, которая поделила все на до и после. Она повлекла за собой несколько сложных операций и поставила под вопрос не только дальнейшую карьеру артиста, но и его жизнь: Николаю диагностировали сепсис. Делимся отрывком из новой книги, в нем Цискаридзе вспоминает, как приходил в себя во время лечения во французской больнице.
А в Парижской опере каждый день начинался с совещания по поводу Цискаридзе. Директору Югу Галю предоставляли полный отчет по моему самочувствию — температура, состояние, как лечат, чем лечат. И каждый день один и тот же ответ из клиники: ситуация по-прежнему критическая…
Несмотря на это, для персонала госпиталя — врачей, медсестер и нянечек — я стал чем-то вроде местной достопримечательности. Видимо, визит представителя французского премьер-министра и шумиха, поднявшаяся вокруг моей персоны, произвели на них большое впечатление. Смущаясь, они заглядывали в палату и, если я был еще в состоянии им кивнуть, просили разрешение со мной сфотографироваться. Я не отказывал, пребывая в уверенности, что едва ли стану украшением этих снимков: кожа да кости, волосы еще не отросли, перед операцией я коротко постригся.
Галя Казноб по-прежнему проводила со мной дни напролет. Стараясь хоть как-то скрасить тягостное течение времени, даже заставляла меня учить французский язык. Но как только мы начинали спрягать глаголы, у меня поднималась температура, пришлось отказаться от занятий.
В госпитале меня постоянно кто-то навещал, как говорится, народная тропа не зарастала: Элизабет Платель, Брижит Лефевр — постоянно, Маша Зонина каждый день, Катя Новикова, приезжавшая в Париж…
Однажды в моей палате появился Владимир Рен. Потомок первой волны русской эмиграции, он пользовался большим уважением среди наших соотечественников в Париже и вообще во всем мире русского зарубежья. Владимир Владимирович пришел не один, а с православным священником из храма Александра Невского, что на rue Daru.
Я причастился, и было такое чувство, как будто кто-то меня отпустил… Впервые за эти недели я заснул сном младенца, без укола, крепко и безмятежно. На следующий день с утра упала температура. Врачи диву давались. Иначе как чудом это никто назвать не мог.
Перед выпиской медсестры — Сильве и Рене — подарили мне шприц, которым меня кололи последний раз. На нем фломастером они написали свои имена и дату 18.12.03, то есть 18 декабря 2003 года, дату выписки. Напоследок обломали у этого шприца носик. Сказали, есть такая примета, чтоб не было дороги обратно, в клинику. Теперь шприц у меня дома лежит на видном месте, в назидание, чтобы я не забывал, что такое по-настоящему "плохо".
В тот же день Маша Зонина провожала меня на вокзале Монпарнас. Я ехал на восстановление в Капбретон. Поскольку во время лечения в Париже меня опекало и посольство РФ, там выделили человека, который сопровождал меня до самого реабилитационного центра. По этому случаю купили два билета: на одном месте сидел я, на другом лежала моя нога.
На вокзале я почувствовал себя наисчастливейшим человеком оттого, что впервые за долгое время ехал не в операционную. Благодать! Раннее утро. Мимо меня провезли тележку со свежими багетами, и такой дух от них шел! "Маш, я кушать хочу", — вырвалось у меня. "Что?! Что ты хочешь?" — подпрыгнула в изумлении Маша. Повторяю уже с уверенностью: "Я хочу багет". Она вскочила, побежала, купила мне шесть багетов с сыром и колбасой.
Два самых длинных были съедены сразу. Я рвал багеты зубами, как зверь, и торопливо, не дожевывая от жадности, глотал куски этого пахучего, мягкого хлеба. "Коля, пожалуйста, — стонала Маша, — у тебя сейчас заворот кишок случится!" Не знаю, ел ли я в жизни что-то вкуснее. Оставшиеся четыре багета были взяты с собой в дорогу, их я жевал потихоньку, но приходилось себя сильно сдерживать.