Противоядие от бесчеловечности: о чем Корней Чуковский кричал на страницах «Вечерней Москвы»
«Книги и бомбы»Видеопрогулка по Москве с Корнеем ЧуковскимКарта маршрута «Прогулка с Чуковским»
По словам писателя и автора биографии Корнея Чуковского Ирины Лукьяновой, в этом рассказе он поведал о том, как живет под бомбежками фашистов Библиотека иностранной литературы в Москве, одним из первых читателей которой он стал еще в начале 1920-х годов. В небольшом очерке автор буквально «кричит», что у фашиста спокойно поднимется рука и на другие культурные достопримечательности России.
«Драма и погружение в ужас»: недетский стих Агнии Барто, впервые опубликованный в «Вечерней Москве»
— А для Чуковского стремление сохранить культуру даже в самые темные дни было принципиально важно, — отметила Лукьянова. — Он считал, что нельзя допустить уничтожения источника просвещения, света культуры. В первые дни войны в своем дневнике Чуковский оставил жуткую запись: «Нужно убить фашиста в самом себе». Этой фразой он пытался объяснить, что человек должен уметь увидеть, где и в какой момент он расчеловечивается. А культура для Чуковского всегда была важным противоядием от бесчеловечности. И «Книги и бомбы» как раз об этом — как в век безумия, на фоне приближающейся чудовищной угрозы не превратиться в зверя и сохранить свое культурное наследие.
По мнению Лукьяновой, для писателя «Вечерняя Москва» в тяжелые военные годы стала едва ли не единственным источником, через который он продолжал отражать свет просвещения и культуры.
«Книги и бомбы»
В первую минуту вам кажется, что вы за границей. Всюду звучит французская, английская речь. Кругом тысячи книг на любом языке. Посреди комнаты — невысокая стойка. Люди подходят и просят:
— Пожалуйста, «Историю Сирии».
— Нельзя ли «Записки Ллойд-Джорджа»?
И на стойке вырастают холмы французских, английских, норвежских, чешских журналов, брошюр и книг. Вы идете в соседний зал. По стенам словари, энциклопедии, справочники на всех языках — всевозможные Ляруссы и Брокгаузы. Сверху, словно с неба, благосклонно взирают на вас Сервантес, Шекспир и Гете. За длинными столами какие-то прилежные люди склоняются над страницами книг, изданных в Лиссабоне, в Нью-Йорке, в Амстердаме, в Мадриде, в Торонто.
Это — Московская центральная библиотека иностранной литературы. И те «иностранцы», которые так бойко говорят между собой на языках Европы и обеих Америк, — русские студентки, красноармейцы, педагоги, актеры…
Когда лет десять назад раздался по всей нашей стране громкий клич: «Иностранные языки — в массы!», эта скромная библиотека сама собою в течение нескольких месяцев превратилась в школу языков. Бывало, какую дверь ни откроешь в старинном, приземистом здании, — в каждой комнате видишь учителя, окруженного толпой учеников. В одной комнате изучали основы французской грамматики, в другой толковали о произношении английских дифтонгов, в третьей на чистейшем кастильском наречии декламировали Лопе де Вега.
Так готовила библиотека для себя новые кадры читателей.
Иные библиотеки бывают похожи на чинные кладбища книг. Эта московская библиотека больше всего напоминала мне бурно работающую, кипучую фабрику. На основе прекрасного наследия прошлых веков здесь творилась новая культура. Каждый цех этой фабрики работал упорно и страстно. И если, например, на стене вестибюля появлялась бумажка с извещением о том, что
«Завтра профессор М. М. Морозов прочтет на английском языке лекцию о трагедиях Шекспира», у лекционного зала заранее выстраивалась длинная очередь, словно у кассы театра во время премьеры. И тогда прохожие спрашивали:
— Что здесь такое? Театр?
И случалось, их догадка была верна, потому что читатели библиотеки для лучшего усвоения чужой им речи разыгрывали здесь отрывки из иностранных комедий и драм на французском, испанском и других языках.
Немудрено, что из этой библиотеки в конце концов вырос 1-й Московский институт иностранных языков. Институт перекочевал в другое здание, а библиотека с той же вдохновенной энергией продолжала работу по пропаганде всемирной словесности. Ее неутомимая основательница М. И. Рудомино, создавшая ее буквально своими руками, открыла филиалы библиотеки на многих заводах и фабриках…
Сейчас я пришел сюда посмотреть новую библиотечную выставку. Выставка посвящена семидесятипятилетию со дня рождения Герберта Уэллса. Здесь на особом стенде демонстрируются первые издания «Машины времени», «Чудесного визита», «Пищи богов» и т. д. И тут же в виде виньетки на той же стене — великолепные щипцы для тушения зажигательных бомб. Под портретом Уэллса — не пальмовые гирлянды, не букеты цветов, а вместительный ящик с песком для тех же пожарных надобностей.
Библиотека работает прежними темпами. Вот юноша зарылся в чащу книг и делает какие-то выписки. Это — пылкий литературовед Балашов. Он работает над диссертацией.
Рядом пышноволосая Ирина Бухтеева. Музыковед. Пишет многолетнее исследование «Песни Шумана на тексты Гейне». Но теперь перед ней не стихи и не ноты, а какая-то картонная модель.
— Что это?
— Сухой огнетушитель «Тайфун». Изучаю конструкцию. Сегодня я дежурю в пожарной бригаде.
Вот бывший рабочий Гилевич. Научился читать по-английски в библиотечном филиале своего завода, потом окончил Институт иностранных языков. Он в военной форме лейтенанта. Забежал сюда на полчаса почитать английские газеты.
Я шагнул к стенду, где выставлены английские и американские новинки, но споткнулся и чуть не упал: пожарный резиновый шланг незаметно растянулся у порога, как бы желая напомнить, что всем этим Гейне и Байронам, всей мировой культуре гуманизма ежеминутно угрожают фашистские бомбы.
Не удивляйтесь, если по вторникам, четвергам и субботам вы увидите у: книжных шкафов каких-то незнакомок со слоновьими хоботами: в эти дни все библиотекарши работают в противогазовых масках, облаченные в комбинезоны пожарников.
В вестибюле две новые выставки: «Антифашистская литература всех народов» и «Высказывания писателей мира о великой отечественной войне».
Здесь и Эрскин Колдуэлл, и Катарина-Сусанна Причард, и Жан-Ришар Блок и Эптон Синклер, и Клиффорд Одетс. Рядом — широкий пожарный бочонок, налитый доверху водой, ведра, лопаты, разноцветные мешочки с песком и опять-таки резиновый шланг.
Под этой крышей собраны чудесные книги — первые издания Руссо, Дидро, Вольтера, Свифта, Стерна, Вордсворта, Гардера, Шиллера, Тика. Здесь — стотомное собрание сочинений Гете, здесь — «Кастильские классики» в ста четырнадцати томах и т. д.
Все эти книги каждой своей: строкой, каждой буквой отвергают, разоблачают, клеймят ту философию насилия и расовой ненависти, по внушению которой одичалые наци сейчас заливают Европу океанами человеческой крови. И хотя любой солдафон, прорвавшись сюда на каком-нибудь «Юнкерсе», может двумя-тремя бомбами уничтожить это благородное хранилище книг, — дух, который дышит в этих книгах, победоносен, несокрушим и бессмертен, ибо это дух свободы и правды.
