А будет ли нам настоящий ревизор?

Звучит последний звонок. Гаснет свет. Вокруг большого круглого стола, занимающего практически все сценическое пространство, а в "Сфере", напомню, оно почти неотделимо от зрительного зала, деловито рассаживаются мужчины в современных костюмах. У кого-то под мышкой папки. Звучит энергичная современная музыка. В атмосфере нагнетаемой тревоги Антон Алипов, исполнитель роли городничего, произносит знакомую зрителям со школьных лет реплику: "Господа... К нам едет ревизор!". В театре "Сфера", теснейшим образом связанном с высокой литературой (такова была и концепция Екатерины Еланской, и в таком же духе театр продолжает жить под руководством Александра Коршунова), идёт много спектаклей по пьесам из русской классической драматургии. Современный театр, и драматический, и музыкальный, в "музейности" уличить сложно, и на фоне бесконечных постмодернистских экспериментов тщательные, элегантные, отличающиеся большим уважением к литературному источнику постановки в "Сфере" выглядят, скорее, исключением. При этом точно подобранная динамика сценического действия, режиссерские интонации и необходимые акценты явно обращены именно к современному зрителю. Таковы, к примеру, показанные в этом театральном сезоне "Лес" и "Вишневый сад". "Ревизор", считающийся, кстати сказать, пьесой мирового репертуара, в постановке Сергея Виноградова сделан так же и в то же время иначе. 18 мая, в день премьеры, на сцене была представлена, пожалуй, открытая попытка модернизации, и зритель понимал это с первых минут. Можно констатировать без оговорок. В своей работе над постановкой Сергей Виноградов достигает нового уровня художественной цельности: ни один из элементов, смысловых или чисто формальных, не выглядит как нечто "прекрасное само по себе". Режиссерский замысел проведен от начала до конца четко и безапелляционно. Как итог, с незаурядным психологическим реализмом на сцене вылеплен отрицательный тип российского человека при власти – изображен не просто "российский чиновник", а скорее, система социальных связей до конца, увы, не преодоленная в России со времен написания "Ревизора". Жест, эмоциональная реакция, мимическая складка, привычное словцо: все, ставшее визитной карточкой обнаглевшего "человека в кресле", как "на официальном уровне", так и в частной жизни, гротескно заострено до буквальности "повадок", которые приобретаются при включении в игру под названием "властная вертикаль". (Не только в России, впрочем. Но речь идет о постановке в российском театре). Чтобы зримо протянуть нить между литературной классикой и ее переосмыслением в современном театре, потребовалась определенная редакторская работа с текстом. Он спрессован, в реплики введены характерные для сегодняшнего дня выражения и номинации. К примеру, у Гоголя упоминается "бутылка толстобрюшки" – со сцены звучит: "мадеры". В финале мы слышим не "финальную реплику" из пьесы, а автоматический голос, напоминающий приемную в МФЦ или другом государственном учреждении. Обезличенный, бестелесный, приглашающий к неизбежному, не приказывающий, но всесильный, то ли голос судьбы, то ли Глас Божий. В авторских ремарках Гоголь, напомню, специально подчеркивает, как должен разыгрываться финал. По его замыслу, после сообщения о прибытии настоящего ревизора все собравшиеся у городничего застывают в долгой немой сцене. У Виноградова, прослушав приглашение городничего на прием к настоящему ревизору, они начинают истерически танцевать. Показательно, что в первой сцене Сквозник-Дмухановский и его свита сидят в современных костюмах, но под историческим изображением императора Николая II. Над ними парит в воздухе портрет "гаранта". Гоголевская эпоха присутствует в зрительном зале через посредство этого образа. А вот исторические костюмы дам имеют, по сути, чисто эстетический смысл. Останавливаться на анализе отдельных сцен нет смысла, они все выточены филигранно – от рисунка светотени на лицах актеров до кричащих цветовых пятен: костюмы Хлестакова (Павел Степанов) и жены городничего (Ирина Сидорова) вульгарны, как их сущность; рабочий и обеденный столы, в нужный момент становящиеся то подмостками, то кладовками, то едва ли не любовным ложем, участвуют в действии как персонажи второго ряда. Пару эпизодов, однако, не вспомнить нельзя, они выражают квинтэссенцию режиссерского метода – на грани реализма, пантомимы и карнавала. В этом плане примечательна сцена первой взятки, когда Ляпкин-Тяпкин (Александр Пацевич) появляется перед Хлестаковым из люка в столе. Контакт между ними переходит в экспрессивный диалог на уровне жестов, и таких моментов в постановке довольно много: когда режиссер переводит сюжет на язык тела. В сцене с купцом (Александр Филатов) контраст между интонацией и текстом реплики создаёт ярчайший эпизодический образ. Купец Абдулин, похожий на модного блогера, передает из рук в руки Хлестакову нагруженную корзинку и, приговаривая то ли в жанре народного плача, то ли в жанре народной сказки, то ли в жанре прямой инвективы, переодевает в свои вещи еще не осознающего своего счастья Ивана – начинает с брендовых солнечных очков, заканчивает элитной шубой, из которой прежде достает, одну за другой, статусные вещицы и наконец, ни много, ни мало, ключи от автомобиля. За кулисами раздается лошадиное ржание. При этом купец, на фоне выписанного Гоголем чиновничьего паноптикума, выглядит наиболее рациональным, не утратившим связь с реальностью персонажем, хотя и его образ гротескно утрирован режиссером. Весь обвешанный дорогими вещами, он и сам выглядит как вещь – манекен из элитного бутика. Несколько реплик, действительно присутствующих в тексте Гоголя, прозвучали со сцены как будто сказанные о ситуации в России последних лет. Чиновники в доме городничего обсуждают возможность войны: дойдут ли турки до их уездного города. А вот антитеза, вернее, ее отсутствие, между "правящими" и "управляемыми" выглядит как вневременная драма, непреходяще актуальная. Взятки берутся потому, что их готовы давать. Хлестаков создан окружением городничего, выразившим одномоментно негласное согласие на непорядочность, потому как: а кто без греха? Задуманный зрелищным и смешным, спектакль в самом деле вызывает много веселья. Все же Гоголь свою пьесу назвал комедией, а в конце ее вложил в уста городничего реплику, ставшую крылатым выражением: "Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!" Как итог, перед нами сатира – злободневная, кусачая, остроумная. Интерпретация, достойная гениального русского классика. Николай Васильевич был бы доволен всем. Кроме, пожалуй, самого главного. А так уж ли он нужен нам, тот самый настоящий ревизор? Рецензия написана на основе пресс-показа 17 мая при участии следующего актерского состава (за исключением названных в рецензии): Дарья Затеева, Дмитрий Бероев, Екатерина Тонгур, Дмитрий Новиков, Вадим Борисов, Сергей Загорельский, Никита Спиридонов, Олег Алексеенко, Илья Ковалев, Алексей Суренский, Иван Мишин.