Ровно 35 лет назад, 26 мая 1988 года, был принят закон «О кооперации в СССР». Впервые за 60 лет гражданам разрешили заниматься любыми незапрещенными видами предпринимательской деятельности. Тут же произошел бум кооперативного движения — кооперативы пользовались огромной популярностью у населения, потому что предлагали дефицитные товары и даже те услуги, которые еще не были знакомы простым советским людям. Почти моментально самые удачливые кооператоры добились немыслимого по меркам эпохи обогащения. Правда, у многих чуть позже состояния съела инфляция, а кооперативы ушли в прошлое. Какой была кооперативная революция в СССР — «Ленте.ру» рассказали первые легальные советские бизнесмены.

Со времен свертывания нэпа в конце 1920-х годов и до перестройки во второй половине 1980-х частное предпринимательство в СССР считалось недостойным и незаконным занятием. Однако при генсеке ЦК КПСС Михаиле Горбачеве в стране произошли глобальные изменения, затронувшие и экономику.

Чтобы взять под контроль нелегально существовавший частный бизнес, сперва Верховный Совет СССР 19 ноября 1986 года принял закон «Об индивидуальной трудовой деятельности» (вступил в силу 1 мая 1987-го), разрешавший заниматься предпринимательством в некоторых сферах. Предполагалось, что советские граждане будут делать это только в свободное от основной работы время. Можно было привлекать к бизнесу лишь членов семей — наемный труд по-прежнему оставался запрещен.

Затем появился и закон «О кооперации в СССР», принятый 26 мая 1988 года. Он впервые за более чем 60 лет разрешал создавать частные предприятия. Как следовало из преамбулы документа, экономическая состязательность между государственным и кооперативным секторами экономики признавалась движущей силой социально-экономического развития. Положения закона закрепляли право кооператива заниматься любыми видами деятельности, за исключением запрещенных законодательством СССР и союзных республик.

Кооперативы стали появляться стремительно: 77,5 тысячи по состоянию на 1 января 1989 года при объеме товарооборота в более чем шесть миллиардов рублей. Кооперацией занимались в то время почти полтора миллиона человек. У станций метро выросли кооперативные ларьки с дефицитными товарами, народ ломился в кооперативные кафе и медклиники. Еще через год в СССР насчитывалось уже практически 200 тысяч кооперативов и около пяти миллионов кооператоров.

«Приобрел кассету с фильмом "Коммандос". Меня чуть не сняли с должности»

Игорь Захаров, доктор экономических наук:

На мой взгляд, создание кооперативов преследовало вполне определенные цели — научить людей предпринимательской деятельности. Помимо государства никто не занимался ценообразованием. А кооперативы были вынуждены самостоятельно формировать цены, изучать понятие себестоимости продукции, прибыли. Им требовалось научиться конкурировать. Кроме того, им давалась свобода в определении размера заработной платы. Скажем, я был связан штатным расписанием, в котором указывались оклады, и положением о премировании, где указывались размеры премий. А они могли свободно определять, кому и сколько платить. Кроме того, они учились налаживать хозяйственные связи.

Удалось ли в итоге привить людям навыки предпринимательской деятельности? Не всем, но тем, кто обладал предпринимательскими способностями, удалось. При этом часть из них все-таки закончила банкротством, поскольку предпринимательство требует определенного склада ума.

Кооперативное движение 1980-х было чем-то вроде продолжения дореволюционной кооперации, которая достаточно активно развивалась в стране. А вообще, вокруг закона «О кооперации в СССР» происходили загадочные события. Писавшие его люди полностью проигнорировали наличие в стране колхозно-кооперативной собственности (существовали производственные кооперативы в виде колхозов и потребительская кооперация под эгидой Центросоюза). И дело доходило до смешного. Я, председатель правления районного потребительского общества (райпо), получил плановое задание о создании кооператива в сфере общественного питания. То есть мне, кооперативу, довели план создать кооператив. Я его, конечно, создал, сделал кооперативное кафе, ведь было принято выполнять планы. Но идея была, конечно, странная…

Создавая новые кооперативы, никто не выделял им сырье и материалы. Они скупали все это (ткани, фурнитуру, краски, оконное стекло и так далее) в розничной торговле. Рассчитывались наличными. И снова доходило до смешного: скупая все, эти люди, кооператоры, по сути, формировали дефицит. В соответствии с законом «О кооперации в СССР» председатель кооператива мог снимать столько денег с наличного счета, сколько считал нужным. Вот так это выглядело.

Государственные предприятия работали по государственным стандартам, которые нельзя нарушать. А кооперативы больше работали по желаниям и потребностям [потребителей].

С развлечениями в СССР было туго, но многое зависело от руководителя. Например, в своем сельском районе Архангельской области я вместе с райкомом комсомола создал клуб «Что? Где? Когда?». Это отвлекло молодежь от пьянства. Мною двигал и меркантильный интерес. Простаивала столовая: колхозники в ней только обедали, а завтракали и ужинали дома. Я предложил первому секретарю райкома: «Ты проводишь в помещении игру "Что? Где? Когда?", а я даю тебе легкие закуски и безалкогольные напитки».

Наше райпо первым в Архангельской области создало производство сахарной ваты. Для детей это было большое удовольствие, но особого дохода не приносило.

По моим ощущениям, кооперативное движение было достаточно массовым. Сам я передал райпо своему преемнику и вернулся на преподавательскую работу, а в начале 1990-х я работал в кооперативах, создаваемых моими коллегами в области консультационных услуг. Например, я переводил колхозный рынок №1 в Ереване на арендный подряд.

В начале 1990-х кооперативы приняли загадочный характер, я бы даже сказал, извращающий суть кооперации. Допустим, я — директор мясокомбината. Ко мне приезжает председатель кооператива, который занимается розничной торговлей колбасными изделиями. Я при своем мясокомбинате создаю кооператив по продаже колбасной продукции. И как директор сначала продаю продукцию своему же кооперативу, а тот уже по гораздо более высоким ценам перепродает ее покупателю, который затем будет торговать ею в своем магазине. Назвать это кооперацией достаточно сложно. Во многом ее использовали как способ извлечения дополнительных доходов.

В 1991-м кооперация подверглась резкой критике и быстро сошла на нет. На смену ей пришли малые предприятия. Многие ли кооператоры продолжили свое дело в новых реалиях? Далеко не все любят вспоминать начало своей деятельности. Когда вышло постановление [Совмина РСФСР от 18 июля 1991 года] «О мерах по поддержке и развитию малых предприятий в РСФСР», это привело к разделению людей на две группы. Часть из них оставила прежнюю форму (кооперативы), другая часть, поделив деньги, разругалась. Они стали создавать свои индивидуальные предприятия на те средства, которые удалось вывести из кооперативов. По моим очень субъективным частным оценкам, это семь процентов [от всех кооператоров].

Причем некоторые из них тут же вывели свою деятельность за рубеж. Проблема рэкета становилась уже очень серьезной. Никому не хотелось терять деньги, которые могли просто отнять, обменяв их на вашу жизнь.

Приукрашают ли в кино образ бандитов? Думаю, преувеличения нет. Эти люди приходили и отбирали. Иного варианта найти средства для существования у них не было. В дальнейшем [рэкетиры] поделились на две группы: одни сели, другие пошли учиться и ушли в предприниматели.

«Сметали даже откровенное говно»

Дмитрий Польняков, издатель:

Я работал в Москве в налоговом отделе Первомайского района. Мы ходили по предприятиям и проверяли [выплаты] по налогу за бездетность. Сейчас, наверное, и не знают, что это такое. Как следует я не проверял, мне было абсолютно пофигу — подписал для проформы, и все.

До принятия закона «О кооперации в СССР» среди частников облагалась налогами церковь — начиная от священников и кончая певчими. Там числились ветераны войны, которые не облагались налогами, а реально пели молодые ребята из консерватории. Помню, было два-три частника, которые делали клетки и поилки для птичьего рынка на Таганке. Пара зубных техников и пошив юбок в какой-то будке. Вот весь частный бизнес, существовавший в Первомайском районе до вступления в силу закона «О кооперации».

Когда же закон вышел, частники могли купить патент и регистрационное удостоверение. Мы, налоговики, ходили по местам, дежурили на том же птичьем рынке, на Вернисаже в Измайловском лесу — проверяли наличие этих патентов. Признаться, было страшно: и там, и там мы ходили в сопровождении милиции. В те времена поставить людей на деньги было не так-то просто.

Что появилось раньше всего? Наверное, [частные] врачи. Помню, директор роддома одновременно выступал как частник, гинеколог. И очень много было мелочевки, какой-нибудь сахарной ваты.

Сам я всегда мечтал открыть собственный магазинчик по продаже футбольных сувениров. После выхода закона «О кооперации в СССР» нам в налоговую инспекцию принесли на регистрацию первый устав.

Кооператив занимался изготовлением и продажей футбольных сувениров (наклейки, вымпелы, значки и так далее) и литературы. А мой самый близкий друг делал футбольные шарфы. Торговали на всех стадионах, у нас был свой переносной столик. Плюс мы первыми дали объявление в еженедельнике «Футбол» о возможности послать нашу продукцию наложенным платежом и попросили бабушку-почтальона приносить нам письма. В первый день она принесла два письма, на второй сказала идти на почту самим, а там два мешка! Заказы повалили со всей страны. Если бы тогда у нас было товара в достаточном количестве, я бы здесь не сидел.

В дни больших матчей, случалось, имели месячную выручку. А однажды матч «Спартака» из-за плохой погоды перенесли с будней на субботу. У нас оставалось 400-600 вымпелов — простеньких, из Ленинграда, по два рубля за штуку. И умудрились все реализовать за считаные минуты. Такой в то время был ажиотаж. Сметали даже откровенное говно. Ничего не было!

В общем, я с радостью воспринял то, что в СССР разрешили заниматься предпринимательской деятельностью. Хотя мы и в 1970-е пытались что-то делать. Думаю, стремление русских людей к бизнесу существовало всегда.

Выглядели вполне интеллигентно, в пиджаках, но водили с собой одного типа для устрашения. Глядя на него, вопросов не возникало. Они хотели денег за «крышу». И я давал, куда деваться. Брали еще по-божески, много с меня было не взять. Толку от «крыши» было немного. Выручили меня они один раз.

Вскоре у меня появилась шелкография — нанесение рисунка на невпитывающие материалы через шелковое сито. Это сито находилось в одном городке, краски — в другом, пленка для наклеивания — в третьем. Приходилось покрывать большие расстояния. На всю жизнь наездились. Был же тотальный дефицит, сейчас это невозможно представить.

Первую рекламу в метро делал я. Еще занимались пиратской видеозаписью. Наши кассеты можно было узнать по желтым наклейкам.

Это было золотое время. Если бы я занялся чем-нибудь другим, возможно, заработал бы больше. Но мне было интересно заниматься тем, чем я занимался. Многие известные сегодня предприниматели вышли из кооперативов. Торговля без аренды [помещений] и без кассового аппарата — это было зашибись. А если платить налоги, заработать невозможно. Не представляю, как это сейчас люди делают.

Со многими [известными людьми] я пересекался по роду деятельности. Помню, общался с Модестом Колеровым, делал ему какие-то наклейки. Перед «Олимпийским» у меня покупал иностранные журналы спортивный комментатор Юрий Розанов.

Почему Горбачев сделал резкий крен? Было понятно, что все сгнило и заканчивается. Никто не верил, что все случится в один момент, но многие вещи стали очевидны задолго до 1991 года. Были карточки и страшные очереди за водкой. И вот как только чуть-чуть клапан приоткрылся, все и случилось.

В 1990-е правила игры несколько изменились. И в какой-то момент при попытке привлечь спонсоров я остался без бизнеса. Понимаю, что тогда сделал не так. Сегодня пошел бы другим путем.

«Ничего сверхъестественного у нас не было, но в два с половиной раза дороже»

Леонид Подольский, писатель:

Первые кооперативы появились в Советском Союзе в 1987 году, а какое-то положение о них — примерно за год до закона «О кооперации в СССР». К этому новшеству я первоначально отнесся скептически, полагал, что систему нужно менять радикально, и не верил в полуреформы. О кооперативах много говорили в СМИ, но я не придавал этим разговорам значения.

Однако в конце лета 1987 года мне позвонил доктор Гланц, который тоже работал в хозрасчетной поликлинике. Он сообщил о скором открытии кооператива и предложил мне работать у них. Причем если в хозрасчетных поликлиниках ставка была четыре рубля в час, то Гланц обещал целую десятку.

Признаться, я всегда был сторонником частной собственности и рыночной системы, как на Западе, но тут во мне проснулось что-то коммунистическое. Наверное, это была зависть. «Что же получается? Они будут меня эксплуатировать и прибавочную стоимость заберут себе?» — подумал я и тоже решил открыть медицинский кооператив. Между прочим, второй в Москве. А первым стал «ЛиК» («Лечение и консультации») Гланца и его сподвижников, очень прытких ребят.

Свой кооператив под названием «Гиппократ» я открыл в поликлинике рядом с театром Вахтангова. Выигрышное место, по Арбату ходило много людей. Зарегистрировать кооператив оказалось очень сложно. Из Киевского райисполкома меня отправили в Моссовет. Там были толпы народа, а требовалось собрать много подписей столичных начальников. Попасть к одним было относительно легко, к другим — чрезвычайно сложно. Кто-то был настроен благожелательно, другие не очень.

Возглавлял все это дело Юрий Лужков, он занимал пост заместителя председателя Мосгорисполкома и как раз отвечал за кооперативный фронт. В управлении сельского хозяйства на улице Мархлевского за длинными столами сидела комиссия человек из 30.

Лужков восседал в середине. Прием, кстати, начинался в десять вечера. Стульев в коридорах не было — видимо, боялись, что будущие кооператоры украдут. Вот так надо было ожидать своей очереди до глубокой ночи, чтобы Лужков сказал пару слов.

Ну а весь процесс [регистрации кооператива] растянулся у меня более чем на полгода. Перед открытием моя знакомая дала заметку в «Московскую правду».

Кооперативы пользовались огромным успехом благодаря эффекту новизны. Люди сбегались на чудо. Причем москвичи составляли примерно треть пациентов. Другая треть — приезжие из области и регионов, еще треть — Закавказье.

Отличался ли медицинский кооператив от современных платных клиник? По общей организации не очень, но сервис, конечно, был советский. Работали врачи всех специальностей, причем только кандидаты и доктора наук. Качество консультаций было выше, чем в обычных государственных поликлиниках. Хотя, например, купить оборудование в СССР было нельзя. Мы пользовались государственным. Или, допустим, человек приехал к нам из Иркутска, мы выявили у него серьезное заболевание, и его нужно срочно госпитализировать. Положить в больницу мы не могли. Давали выписку, и он ехал обратно в Иркутск.

В целом советская система здравоохранения была весьма ущербной: оборудование, лекарства, сервис, да и качество врачей часто оставляли желать лучшего. От заграницы отставали очень сильно, но мы, врачи, об этом даже не знали.

Ошибались ли наши консультанты? Как руководителю мне, увы, приходилось сталкиваться с грубыми ошибками, а иногда и с недобросовестностью врачей, которые разводили пациентов на деньги. Но это и сейчас не редкость. К сожалению, других врачей у нас не было. Как сказал однажды Сталин: «Других писателей, товарищ Фадеев, у меня для вас нет».

Пациенты за свои деньги не требовали невозможного. Простые советские люди не привыкли чего-то требовать и вели себя скромно. Врачей, как правило, уважают. К нашему мануальщику приходили известные рэкетиры, авторитеты, но вели себя тихо и скромно, так что я узнавал об их посещении только постфактум.

С другими кооперативами мы не конфликтовали. Наоборот, у нас была общность, мы образовали союз, проводили собрания, пытались совместно отстаивать свои права и интересы, ведь государственная политика была противоречивой. С одной стороны: «Дорогу кооперативам!», с другой — министр здравоохранения Евгений Чазов выступал убежденным противником платной медицины. Это, кстати, одна из причин, почему я создал свой первый кооператив: пошел слух, что он вообще хочет закрыть управление хозрасчетных лечебных учреждений, где я тогда работал. Поговаривали еще, что [председатель Совета Министров СССР Николай] Рыжков приезжал в Моссовет, топал ногой и призывал не давать кооператорам слишком много воли. Так что у нас, кооператоров, существовало некоторое классовое единство.

И все-таки кооператив — ущербная форма. Вот смотрите: зарегистрировал его и проделал основную работу я, договорился с главврачом. Но с людьми, которых я же и пригласил, возник конфликт. Увы, у меня не было опыта, и я еще плохо разбирался в людях. В результате мне пришлось уйти.

Второй свой кооператив я открыл на Кутузовском проспекте. Зарегистрировать его было уже существенно проще, он просуществовал до 1992 года. В конце кооператив стал убыточным, его пришлось закрыть. К этому времени СССР распался, бушевал экономический кризис, в Закавказье шла война, и у людей не стало денег.

Если смотреть из дня сегодняшнего, история кооперативного движения оказалась столь же противоречивой, как и вся горбачевская перестройка. У Горбачева не было четкого плана реформ, он кидался из стороны в сторону. Примерно в то же время Лигачев одобрил создание центров НТТМ (научно-технического творчества молодежи) при райкомах и горкомах комсомола. И эти центры НТТМ вместе с кооперативами очень способствовали нарастанию кризиса. В СССР существовали две параллельные системы денежного обращения: безналичного и наличного расчета. Так вот, центры НТТМ и кооперативы оказались большими дырами, через которые безналичные деньги превращались в наличные. А это, в свою очередь, привело к резкому росту дефицита, к инфляции и к коррупции, к расстройству планового хозяйства и к разрушению дисциплины. Но во всем этом были виноваты не кооператоры, а горе-реформаторы первой волны.

Почему реформы оказались неудачными? С одной стороны, речь идет о некомпетентности реформаторов, с другой — советская система была нереформируемой. В определенной степени Горбачев оказался идеалистом и верхоглядом. Он предполагал, что реформы пройдут легко, и явно не представлял, какими могут быть последствия. К тому же Горбачев получил чрезвычайно расстроенное наследство. Он планировал строить социализм с человеческим лицом. А что это такое? Беда социалистической системы в том, что она не сумела выработать действенные стимулы. В итоге все шло как в поговорке: «Вы делаете вид, что платите нам зарплату, а мы делаем вид, что работаем».

Удалось ли кому-то из кооператоров в медицине продолжить развитие бизнеса в 1990-е? Мне кажется, нет. Все, кого знал я, закрылись. Сейчас существуют целые сети крупных медицинских учреждений с платными услугами. Но их в основном сделали на деньги, пришедшие со стороны.

Я считаю кооператоров легкой кавалерией, которая предшествовала будущим воротилам от бизнеса. Люди учились предпринимательству на собственных ошибках. Одни тонули, кто-то смог выплыть — вспомним [первого в СССР легального миллионера] Артема Тарасова. Помимо нас были и крупные кооперативы, через которые отмывались и выводились большие деньги. В целом же кооператоры стали определенным этапом становления рыночных капиталистических отношений.