Елена Гусева. Верёвочный парк.

Елена Гусева Родилась в городе Касимове Рязанской области. Окончила факультет иностранных языков Рязанского государственного педагогического университета. Долгое время жила вреспублике Коми (г. Ухта), работала преподавателем английского языка в техническом университете. В настоящее время живёт в Рязани, работает в медицинском университете, преподаёт латынь русским и иностранным студентам. Публиковалась в коллективных сборниках издательства Перископ-Волга, альманахах "Литературная Рязань", "Царицын", журналах "Приокские зори", "День и ночь". Вошла в шорт-лист всероссийского конкурса "Хрустальный родник"(2018), лонг-лист IV международной поэтической премии "Фонарь" (2022). Финалист рязанского городского конкурса "Свободный микрофон" (2019). Лауреат конкурса "Всем поэзии" (2023). Член Рязанского отделения Союза литераторов России. Верёвочный парк Деревьям больно и странно в тугих тисках, В шуршанье страховочных тросов, колец, петель. Платформы из мёртвых досок стирают в прах Сухие мозоли безруких древесных тел. И нечем стряхнуть надоевший скрипучий вес, И нечем уйти за спасительный поворот: Бессмертные духи покинули этот лес, Не научив ходить древесный его народ. За тем поворотом раскидистый древний дуб. Бесценные тайны в глубинах его коры: Он видел господский бал и крестьянский бунт, Его пощадили молнии и топоры. Он помнит себя с младенческого листа И мог бы собратьям великий секрет открыть, Но мудрые духи покинули эти места, Не научив деревья слушать и говорить. … Вибрирует детский хохот среди стволов. В верёвочном парке вечерняя благодать. Течёт от корней к ветвям бессловесный зов: Зачем научили чувствовать и молчать? *** Опять казнят кого-то напоказ. На площади торговой потеснили Ряды прилавков, бочки и бутыли. Уже готов внушительный каркас Из досок, перекладин и столбов Для человека в арестантской робе, Чей облик привлекает и коробит. Блаженный дурачок и пустослов Сквозь чёрные щербины хохоча, В изгоя на помосте тычет пальцем. Чего ж ему не потешаться-пялиться Во вретище с господнего плеча. Час настаёт... Волнуется толпа. Встаёт на цыпочки, выпячивает челюсть, От локтя к локтю гонит жажду зрелищ В ритмичных волнах звука и тепла. Но что это? В безумии страстей, Щекочущих крестец притоком крови, Не я ли там, в толпе, кричу "Убей!" И радуюсь тому, что голос вровень С другими голосами и звучит Не громко и не тихо. На излёте Чужая жизнь на грозном эшафоте. Награду предвкушают палачи. А завтра будет день, и я вернусь На эту площадь, в будничную давку, И снова затеряюсь – меж прилавков. На хохот дурачка не обернусь. Моя сансара Уйти на лишний круг – немудрено. Достаточно истории в миноре О том, что мама не была на море, Не видела ракушечное дно Сквозь солнечные швы солёных вод. Не гладила верхушки пенных клочьев, Не чувствовала кожей вязкость ночи Далёких субтропических широт. Не взвизгивала звонко, если вдруг В воде вскипали скользкие медузы. Не пробовала пляжной кукурузы В кристаллах соли. Старый добрый юг!.. Все эти "не", как спицы в колесе Сансары, и придется без сомнений Погрязнуть в череде перерождений: Построить символичный Колизей И выиграть в пыльной гонке колесниц, Сразиться с гидрой, вычистить конюшни, И, не прельстившись похвалой натужной, Уснуть меж неразрезанных страниц. И вот тогда совьются вдалеке Две линии в единый крепкий корень, И я отправлюсь с мамочкой на море. Хоть томиком легенд в её руке. *** В Пасхальный вечер в старом парке тихо. Не видно ни поджарых бегунов, Ни роллеров, лавирующих лихо Среди колясок детских и мелков, Ни уличных любителей шансона, Ни палок скандинавских, ни мячей – Сегодня вечером всем благостно и сонно В домашнем аромате куличей. А в парке дождь седую землю будит, Волшебный бисер сыплет над тропой. Столетний ясень в том, что чудо будет, Готов поклясться собственной корой. Сухие листья незаметно тают, Над ними всходит нежный первоцвет. Смельчак из воробьиной шустрой стаи Забавно топчет роликовый след. И дышится легко! И с каждым вздохом Уходит суета рябой волной. Наверное, в земле не так уж плохо, Особенно в своей земле, родной… Под радостные трели птичьих песен Шалунья-белка прячется в дупло. Сезон чудес открыт – Христос воскресе – В дождливый вечер, мудро и светло… Случай в художественном музее Я в портьерах щёлку отыскала, Чтоб одним глазком полюбоваться, Как пригожий барин в центре залы Расправляет бархатистый лацкан, Не спеша оглаживает галстук, В кресло, приосанившись, садится. Барина с полудня дожидался Живописец из самой столицы. Вот он, повелитель яркой мощи, Знатный гость в домах сословий высших. А в общенье прост и не заносчив, Говорят, из крепостных, из бывших. Молодой помещик привечает Старика художника с почтеньем. Сливовой настойкой угощает, Пастилой и сахарным печеньем. Задержался барин не из спеси. Ездил хлопотать в уезд соседний Да застрял в окрестном мелколесье: От дождя раскиспроселок летний. Как тащили в хлябь через ухабы Экипаж – один господь свидетель. Барин-то и так здоровьем слабый. Уж не захворал бы благодетель. Вот уж от чиханья кончик носа Покраснел. А ведь хозяин всуе Ни медовне пьет, ни кальвадоса. Нешто мастер так и нарисует? Вот бы подивиться на картину, Да уже бежать галопом впору. У меня в подоле рубль с полтиной. Семь аршин простого коленкору Надобно купить в суконной лавке Да в усадьбу зараз воротиться, А не то дворецкий строго рявкнет, Хоть не зверь, а может разозлиться. Как продаст в соседнее поместье, Так младую душу и погубит: Барин там – не то, что наш кудесник, Ни людей, ни живопись не любит. Шаг назад от бархатной портьеры; Скрипнули паркетные дощечки – И взвихрились вдруг простенки, двери, Окна, канделябры, люстры, свечки! Что за чертовщина, лопни очи! Где подол и где мой рубль чеканный? Истово крещусь, читаю "Отче", "Сгинь, изыди, дьявол окаянный!" Но, похоже, всю свою сноровку Растерял лукавый. В зале тихо. А на мне не лапти, а кроссовки. И не крепостная я портниха. Мир вокруг привычнее и проще, Барин в раме благостен и светел. Я стою напротив – заговорщик – На старинном высохшем паркете.