Искусство в «примерочных технологий»
Информационные технологии, смело примеряя на себя новые образы, жадно проникают во все сферы нашей жизни. При этом, осваивая новую область, создают множество инструментов, которые в дальнейшем адаптируют под ИТ-непрофессионалов, а затем предоставляют освоенное пространство для общего пользования. И кто теперь вспомнит, что за тем или иным интуитивно понятным процессом в столь привычном гаджете стоят годы математических изысканий и гигабайты программного кода? Но ИТ с легкостью расстаются со своими завоеваниями, точнее ассимилируют их, поскольку эти завоевания обеспечивают еще большее количество граничащих областей, куда нужно спешить внедряться. Искусство — это одна из благодатных почв, которая впитывает новое и стремится его мультиплицировать и видоизменить.
ИТ или не ИТ?
VR — ИТ? Вроде вначале были ИТ. А вот на Венецианской биеннале-2020 появилась целая программа Venice VR Expanded, в которую вошли более 40 фильмов. Искусство? ИТ? Где грань? Пройдена она? На мой взгляд, ответ прост: симбиоз. Причем скоро об ИТ в этой области говорить не будут, настолько они станут очевидными. Сегодня эта технология революционна и покоряет своей новизной. Но все же это инструмент, утилита. К ней привыкнут. А вот искусство должно остаться.
Вспомните, мы же всегда пытались рисовать черное (Малевич), слушать тишину (Кейдж), смотреть пустоту (Ги Дебор). А Лучо Фонтана, разрезая свой холст, вечно искал выход из двухмерности, рвал и рушил границы как в физическом, так и в переносном смысле. Так что искусство никак не сможет потеряться в новом высокотехнологичном мире. Оно его впитает одним из первых!
Никто уже не спорит, что только что упомянутые мною произведения и даже перформансы Витто Аккончи и консервы Мандзони — это искусство. Михаил Пиотровский как-то сказал (не дословно), хватит, мол, задаваться глупыми вопросами: искусство или нет. Выставляется в музее, признано музейным сообществом? Значит — искусство. То же происходит и будет происходить и с искусством, рожденным посредством информационных технологий. Оно уже давным-давно шагнуло в музейные залы.
Цифра или нет?
Раз уж начал с видеоискусства, культуры видеоряда, то им и продолжим. VHS — тоже была своего рода революцией и тоже именно информационной. Но сейчас видеокассеты — это не более чем вымерший мамонт, ископаемое, над клетками которого можно ставить эксперименты. В свое время Билл Виола оцифровывал изображение с видеокассеты и в силу именно устаревшего формата получал каждый раз небольшую погрешность — ошибку в рандомном месте. Прогоняя много раз этот процесс и накладывая результаты друг на друга, в конечном итоге он получил файл с некой «кашицей» вместо изображения. Это и стало конечным арт-объектом — образчиком видеоискусства. Цифровой культуры.
Подлежит ли искусство видеоряда некой трансформации в связи с диджитализацией? Если это пленочная запись, то можно слукавить и автоматически оцифровать ее, заявив, что этим мы переводим его на новую ступень. Но можно раскрасить черно-белое и озвучить немое. Здесь сложнее. Впрочем, все это касается старых пленок, а как быть с тем же VR-артом — перлом цифровизации? Процесс оцифровки искусства к таким произведениям не применим, ведь они с самого начала являются цифровыми. Поэтому, когда мы говорим о технологиях будущего и о том, как «перетащить» туда искусство, фактически мы говорим о прошлом, точнее об известных видах искусства — о картинах, скульптурах, даже музыке, которые можно оцифровать, придать тот или иной антураж и оттенок и сохранить где-нибудь в надежном архиве. И «эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки». Но это толика всего искусства, к тому же самая очевидная. Искусство уже «побежало» в эти технологии само, не дожидаясь нас. Причем совсем не всегда переписываясь (это-то как раз нас ждет), а деформируясь, рождаясь изначально цифровым. Я даже не знаю, умел ли упомянутый мною Виола рисовать. И это мне не так важно. Искусство видеоряда, став цифровым, безусловно, изменилось, но не радикально. Однако сейчас возникают новые, все более ИТ-зависимые направления. И вот тут безумно интересен симбиоз ИТ-специалиста и Творца в одном лице. Вот вам работа для обоих полушарий. Это уже не вопрос перевода и адаптации. Тут как бы не пропустить момент рождения новой Венеры (Милосской, Ботичелли — нужное подчеркнуть). Не попасть под власть клише, но и не затоптать новые ростки.
А если взглянуть с другой стороны: что, если искусство изначально цифровое, математичное, а мы просто видим часть его? Математическому анализу подвластно многое. Например, в музыке — и звук, и тембр, и лад, и гармония. Каждое искусство под собой имеет теорию, которую можно выразить в терминах математики. Так что от Пифагора до Баха всегда было рукой подать. А наоборот? Можно ли подвести искусство под математический аппарат? Возможно, любая математическая закономерность под каким-то углом и с какой-то аппроксимацией... музыка. Вот вам и задачка для ИИ, и датамайнинг в частности.
Цифровизация «реального» искусства, или Дважды пойманная жизнь
Говоря о цифровизации «старого» искусства, необходимо отметить, что это титаническая и общественно значимая работа. Прежде всего, это еще раз увековечивает (как ни парадоксально звучит) произведение и позволяет ему жить в новом качестве. Это дважды пойманная жизнь. На мой взгляд, очень важно то, что благодаря оцифровке произведений можно подстегнуть интерес к классическому искусству у будущих поколений. Особенно это работает, когда сам процесс оцифровки является творчеством, а не простым прямым переводом. Зачастую способы перевода настолько интересны, что хотелось бы, чтобы хоть в какой-то мере автор произведения делил авторство со своим цифрователем в своем оцифрованном варианте. Возьмем хотя бы две выставки Центра Помпиду. Виртуальная выставка Жоана Миро — яркий образец использования технологии VR в искусстве. Выставка посвящена знаменитому триптиху Blue и сконструирована в 3D полностью виртуальной. И она всегда доступна для показа, стоит лишь погуглить. На второй выставке я остановлюсь подробнее, ибо она очень символична и глубоко вросла в совсем современные технологии ИТ. В прошлом году Центр Помпиду и Google Arts запустили совместный проект «Звучит как Кандинский». Не секрет, что Центр Помпиду располагает одной из самых крупных коллекций Василия Васильевича. Помимо картин и рисунков, в коллекции есть и его библиотека, и музыкальные записи. Но авторы выставки не ограничились оцифровкой колоссального количества картин, рисунков, фото и документов — они пошли дальше. С помощью google street можно увидеть фото и документы на фоне соответствующих улиц Москвы, Дессау, Мурнау, где жил и преподавал художник. Но и это далеко не все. Как известно, Кандинский обладал редкой способностью — синестезией. А огромное количество картин и музыки в коллекции художника, его заметок, рассказывающих о предпочтениях, позволили связать цвет и музыку, как, возможно, мог бы связывать и он, будучи синестетом. И тут уже первую скрипку играют современные ИТ. Это и большие данные, и датамайнинг, и искусственный интеллект, и машинное обучение, и глубокое обучение, и нейронные сети. Я тут просто перечислил самые популярные термины ИТ, которые участвовали в столь сложном процессе, а говоря простым человеческим языком — систему искусственного интеллекта «познакомили» с этими коллекциями, и самообучающаяся компьютерная сеть связала цвет, форму, звуки и эмоции. Есть ли тут ИТ? В чистом виде! Причем именно теперь фразы «какого цвета эта музыка?» или «сыграйте мне Кандинского, пожалуйста» обретают воплощение. И это уже не цифровизация, а гораздо больше. Это то, что можно сделать с большим массивом контента, обращенного в Цифру.
Источник:
https://artsandculture.google.com/project/kandinsky
Каким должен быть современный музей и каким будет завтра?
Когда в Музее русского импрессионизма появились колпаки под потолком, я был счастлив, потому как понял, что это такое и как давно сам думал о применении этих систем в музеях. Это системы направленного звука. Ультразвуковые волны, проходя какое-то расстояние, превращаются в слышимые частоты. В зависимости от расстояния рассчитываются и характеристики волны и... получаются виртуальные наушники. В некой небольшой сфере звук отчетливо слышен, а уже в двадцати сантиметрах дальше — не слышен вовсе. Где здесь искусство, спросите вы? Нигде. Но это проводник искусства, облегчающий восприятие. Этот музей, вообще, высокотехнологичен. Чего стоит хотя бы электронное панно в фойе с движущимися фрагментами картин. А искусство? Как же оно представлено? Классический традиционный набор — картины импрессионистов. Холст и масло. В этом случае технологии служат продвижению, пропаганде традиционного искусства.
И возьмем теперь мраморно-колонный стародавний Пушкинский с гостевой выставкой Билла Виолы — плазмы и ролики. Здесь не было особых музейных технологий, и организация пространства была вполне традиционна. Высокотехнологична сама цифровая форма произведений.
Грань иллюзорна. Музей как институция может быть разным. Но даже если он хочет представлять традиционное (нецифровое) искусство, то ему все же не обойтись без технологий. Почему? Все банально: чтобы не потерять зрителя вместе с куда-то сломя голову мчащимся человечеством. Технологии — это хорошая приманка для молодых. На эту наживку их можно выловить и, как мальков, выпустить в море прекрасного. Возможно, немного пафосно и одновременно грубо, но факты говорят сами за себя. Вспомните ажиотаж вокруг «оживших полотен», и все поймете.
В современном музейном инструментарии особняком стоят виртуальные туры. Здесь прямая выгода в пропаганде искусства для многих категорий людей или ситуаций, когда офлайновое присутствие невозможно. Это и пандемия, и физическая удаленность, и инвалидность, и скорость, о которой я уже писал.
Так или иначе, но будущего без технологий не существует. Поиски новых форм, быстрая смена предпочтений, ускоренное восприятие диктуют и быструю разноплановую подачу. По возможности, как говорят айтишники, восприятие должно быть омниканальным. Но мы опять возвратились к традиционному пониманию искусства. Некоторые произведения уже неотделимы от технологий. И не только суперсовременные. Возьмите хотя бы кинетическое искусство. Если говорить о традиционном искусстве, которое преобразуется через технологии, то искусство галериста и музейного работника состоит именно в том, чтоб сделать это сочетание максимально естественным... или максимально интересным, эпатирующим. И я тут не напрасно применил слово «искусство» в отношении к галеристу.
Мы все теснее сплетаем слова «искусство» и «технологии». Но это лишь часть изменяющейся картины мира. Как совершенно разные виды искусства проникают друг в друга. Как-то по радио услышал отрывок интервью, в котором ведущий выразил мнение, что некий спектакль очень похож на современный перформанс. Режиссер же с удовольствием признал, что иначе и быть не могло, потому что вдохновил его на этот спектакль в том числе и один из перформансов Марины Абрамович. Более того, я не сомневаюсь, что сногсшибательный успех балета «Нуреев» именно в том и состоит, что он построен на синтезе искусств. Там есть оперная составляющая — то есть слова. Границы между видами искусства стираются. Технологии бегут за ними, не всегда поспевая. Например, повесить плазму на сцене на заднем плане или под потолком и запускать на ней текст или видеоряд уже считается дурным тоном, а еще недавно было новаторством.
Наверное, все уже слышали понятие «VUCA-мир». VUCA от английских слов volatility (нестабильность), uncertainty (неопределенность), complexity (сложность) и ambiguity (неоднозначность). Многие считают, что мы в нем уже живем. Эти четыре буквы в своей расшифровке навязывают решения, которые человек не принял бы в других обстоятельствах, они меняют человека. И это не может не отражаться на искусстве. В условиях нестабильности и непредсказуемости уже само понятие искусства может «уплыть» за день неведомо куда. Что утром тренд — то вечером может стать клише. Уравнение нестабильно, формула рассыпается. Лента все бежит в одну сторону — быстро, с ошибками и без оглядки.
Даешь технологии в музеи!
Я уже упоминал о музейных технологиях, которые служат медиаторами, проводниками к объектам искусства. Они призваны облегчать восприятие, делать его другим, повышать интерес к объекту, предоставлять больше информации о нем, о мире вокруг него. Прекрасно, когда они интерактивны, — тогда посетитель может потрогать, поуправлять, подудеть и порисовать. Вот некоторые из них:
аудиогиды, стационарные наушники; системы направленного звука; очки дополненной реальности; кинозоны; видеопроекции; голограммы; мультитач-столы, терминалы, киоски; игровые зоны; мобильные приложения; «умные» предметы; сами экспонаты — можно резать, тыкать, барабанить и т. д.
Не так уж мало, согласитесь.
Технологии + искусство = искусство будущего
Инсталляция. На стене пустой черный экран. К экрану приложена рейка, как обычно приставляют к стене швабру — под углом. Вполне себе толстая. Причем край, приложенный к экрану, спилен четко параллельно ему (как будто рейка его протыкает). Вдруг экран оживает. Рейка начинает «расти» под прямым углом «вглубь» экрана самым естественным образом, потом поворачивает в одну сторону, в другую, вверх, вниз. То есть живет своей собственной жизнью. Получается, что вполне себе реальная палка из нашего мира посредством медиатора, которым является «экранное искусство», находит свое продолжение в виртуальном мире. Именно продолжение, потому что зритель четко видит: это та же палка. Это не банальная оцифровка рейки, а ее новая жизнь. Есть статичное реальное начало, есть граница перехода, есть буйство виртуальной фантазии, а в голове у нас при этом единый предмет. Вот такое единство и борьба, так сказать. Понятия не имею, какую идею вложил Платон Инфантэ в эту свою работу, но, если он хотел передать то, что увидел я, то я завидую этому человеку белой завистью — настолько лаконично и одновременно емко он сумел сформулировать столь глубинный концепт. Симбиоз, переход из состояния в состояние или добровольный уход в виртуальность — вот как я это вижу.
Совсем другой смысл (которого, скорее всего, там и нет) я вижу в акции компании Injective Protocol. Она купила картину Бэнкси «Morons» и... сожгла ее во время трансляции в «Твиттере». А затем привязала NFT-токен к цифровой версии картины. С одной стороны, это подняло стоимость виртуальной картины, но с другой — выглядело как сжигание моста между прошлым и будущим. Они сделали копи-паст и делит. Вот этот делит и является посылом — символом уничтожения, знаком отрицания прошлого. Ты уничтожаешь искусство настоящего, переместив его образ в будущее. Конечно, это фантазии, и все выглядит проще.
Возвращаясь к Инфантэ. Что делал его знаменитый отец Франсиско? Он выбирал место для фотосъемки и обустраивал его, развешивая на струнах различные геометрические фигуры, видоизменяя местность с помощью зеркал. То есть создавал тот же виртуальный или миксовый мир, чтоб запечатлеть его на фото. Получалось великолепно, но теперь только мы понимаем, какой же скудный запас приемов был у мастера в то (уже далекое?) время. Технологии дают нам возможность воплотить то, о чем раньше мы могли только мечтать. Проходит время, появляются (или удешевляются, или популяризуются) новые технологии, которые оказываются применимы к нашим старым мечтам или же толкают к новым задумкам. Бессмысленно отрицать традиционное изобразительное искусство, скульптуру, музыку, они всегда были, есть и будут. Но искусство всегда будет искать себя в том числе и среди новых открытий, в новых технологиях и, уж подавно — в цифровых лабиринтах ИТ. Это неизбежно, как сам прогресс.