На протяжении многих веков рыболовство оставалось важной частью жизни людей, селившихся в дельте Волги. В последние годы, однако, работать рыбакам Астраханской области становится все труднее. На лов установлена жесткая квота, да и самой рыбы в реках остается все меньше. По словам жителей региона, профессия рыбака постепенно умирает. Но есть те, кто пытается сохранить эти традиции. Фоторедактор «Ленты.ру» Дмитрий Ермаков съездил в село Оранжереи под Астраханью и рассказывает, как живут люди Волги.

Астраханская область, низовья реки. Рыбаки спешат с очередного этапа рабочей смены, чтобы погреться внутри баркаса. Погода и правда зябкая: изморось, ветер, дымка. Здесь она неустойчива. В конце октября может быть как двадцать градусов, так и всего пять. Но рыба идет и будет идти до заморозков.

«Вахта с восьми и до восьми. Днем-то все видно, а ночью и пароходы ходят, и туманы бывают. Но если рыба есть, то и до часу ночи, бывает, работаем, а если нет — чего воду мутить?» — рассказывает рыбак Валерий, наливая себе чай.

Его коллега, звеньевой Николай, жалуется на частые поломки техники и сильный ветер. Тем не менее, говорит он, рыбаки выходят почти в любую погоду.

Рыбачат на реке Бахтемир, в дельте Волги. Большой реки здесь уже нет: ниже Астрахани она дробится на десятки проток. Бахтемир — одна из самых широких, так что невод доставляют на ее середину при помощи баркаса-метчика. Но порой приходится работать и у берега. Тогда рыбаки идут прямо по воде — в защитных сапогах почти до пояса.

Живут тоже на баркасе, пришвартованном у берега на вечную стоянку. Внутри тепло: печка, кухня, двухъярусные кровати и телевизор. На входе сушится рыба, стоит огромная кастрюля с шампиньонами.

«А где Вовка, за грибами, что ли, пошел? В округе три вида растут: шампиньоны, камышовки и поганки, — рассказывает Валерий. — Съедобные частенько собираем, чтобы ужин разнообразить».

С едой у рыбаков все в порядке: помимо грибов — борщ, соленья, свежий хлеб, сыр и, разумеется, рыба. Алкоголя не видно, попахивает лишь от одного парня из другой артели, что заскочил на несколько минут по делу.

«Приезжал итальянец нас снимать. Ему наговорили, что тут с голоду умирают, живут как в XV веке, а сюда зашел — тут микроволновка, тепло, телевизор, все ходят с сотовыми. Это как говорят, что по городам России медведи ходят», — смеется звеньевой Николай.

Хотя рыбаки признаются, что жизнь на тоне и правда суровая: сезон отрыбачили, затем трехмесячный перерыв — и снова на вахту.

«Когда рыба есть, то деньги есть, а рыбы нет — и денег нет», — говорят молодые рыбаки.

Их бывалые товарищи то и дело вспоминают времена СССР — золотой век рыболовства, как они считают.

«При советской власти посмотришь, на низовых тонях поселки рыбацкие стоят, крашеные-беленые там все, поварихи работают. А сейчас стабильности рубля нет — и цены какие, — рассуждает рыбак по имени Виталий. — Менять Союз было, конечно, надо, но не до такой же степени. Был вот у нас комбинат, и нет его. Там уже не просто руины — половины не осталось. Сам поселок был в чистоте, порядке. Какие парки были! И пристани стояли, и "Метеоры"" ходили».

«Проще всего браконьерам»

Рыбокомбината, который считался одним из крупнейших в СССР, больше не существует, а поселок Оранжереи стал селом. Однако большинство местных жителей в нескольких поколениях занимались только рыболовством, поэтому уйти с реки не смогли. В цехах бывшего комбината появилось предприятие «Оранжереинские деликатесы», объемы вроде немаленькие — работают несколько звеньев. Но по сравнению с былыми масштабами это капля в море.

Первые упоминания о селе датируются 1740 годом. Тогда в Оранжереях жило менее пятидесяти человек. Позже возникли промыслы, и здесь начали селиться крестьяне, бежавшие из центральных регионов России.

Купец из Вольска Петр Сапожников купил оранжереинские земли и воды у грека Ивана Варвация, которому Екатерина II подарила территории с уже существовавшими рыбными промыслами. Сыновья Сапожникова развернули предпринимательскую деятельность на полную и стали торговать в России и за рубежом — в основном белой рыбой (ее здесь называют красной) и черной икрой. На промыслах работало около пяти тысяч человек.

Хозяева промыслов практически не бывали в Оранжереях: жили за границей и в Петербурге. В 1918 году предприятие Сапожниковых национализировали, а в 1930-е расширили до рыбокомбината. Перестроено было практически все. В селе, за территорией «Деликатесов», сохранилось лишь здание неводного лабаза, которое недавно превратили в «Магнит» и перекрасили в красный цвет. Жители с улыбкой пожимают плечами: других домов такого цвета в селе нет.

После распада СССР началось дробление предприятия на цеха, отдельные акционерные общества.

«Я была начальником одного из них, — рассказала Светлана Ширяева, директор музея, посвященного истории комбината. — Думали, что каждый выживет сам по себе. Начался дележ собственности, приехали южане и москвичи, выжимали последнее, увозили, а народ сидел без денег. Москвичи, правда, рабочим неплохо платили. А так — слежка, контроль тотальный, наушничество. Многие ушли в Икряное, на соседний комбинат, который, кстати, в советское время уступал по масштабам нашему».

По ее словам, даже в конце 1990-х работники долго сидели без зарплаты и вместо денег получали просроченные продукты. Не бедствовали тогда только браконьеры. В итоге работоспособное население разъехалось по разным местам, наиболее активные рванули в Астрахань и города покрупнее.

Значительная часть комбината ныне лежит в руинах, открыты лишь несколько цехов. В лучшие времена на производстве были задействованы три с половиной тысячи человек, выпускалось около 40 видов консервов. Если тогда для нужд комбината вылавливали не менее 30 тысяч тонн рыбы, то сейчас квота всей Астраханской области — 40 тысяч, да и ее не успевают освоить. По словам собеседников «Ленты.ру», поскольку рыбы стало намного меньше, мощности советской поры не востребованы и вынуждены сокращаться.

«Каспийскую сельдь когда-то называли бешенкой за ее бешеный ход, шла косяками и выпрыгивала в лодки, — рассказала Ширяева. — Сейчас такое и представить сложно. Учуги (сплошные перегородки реки) огромные стояли здесь со времен Орды, и калмыки активно ловили рыбу, гигантский хатон (город из юрт) стоял».

Сейчас производители специализируются уже не на осетровых, а на свежезамороженной рыбе попроще, а также щучьей икре, вялке.

Но если говорить про вялку знаменитой астраханской воблы, то и этой рыбы в дельте заметно поубавилось. Если верить рыбакам, со следующего года ее разрешат ловить лишь три дня в неделю.

Дело в том, что уровень воды в Волге ниже Волгограда сильно зависит от системы шлюзов. В советский период все нужды Министерства мелиорации и водного хозяйства рассчитывал Госплан СССР — Государственный плановый комитет Совета Министров. Сброс воды с плотин был четко регламентирован и предсказуем. Какое-то время после распада СССР это еще продолжалось — по инерции. А в последние 10 лет весеннего паводка практически нет.

Каждый вид рыбы идет нереститься в свое время, которое зависит от температуры воды. Вобла поднимается с Каспия примерно с 15 апреля до 9 мая. Раньше она заходила нереститься в полои — на мелководье, образованное паводковым разливом, а потом уходила в реку. Были нормальные условия для нереста: вода стояла в полоях почти месяц, прогревалась, малек там питался и созревал. В этом же году воду дали в начале мая. Воблы стало меньше: она вошла в реку, икра в холодной воде погибла.

«А самой рыбе потом приходит срок умирать от старости. Вот какой смысл ловлю воблы запрещать? Мы бы хоть ее поймали, сделали работу, заплатили налоги, продали продукты», — рассуждает директор «Оранжереинских деликатесов» Вадим Карлин.

Из-за этого пропал и осетр. Но здесь есть и вторая причина: раньше красная рыба поднималась на нерест выше Волгограда и даже в верховья Волги. Построенная в советский период Волжская ГЭС для осетровых оказалась бомбой замедленного действия — о чем не знали рыбаки.

«Там, конечно, сделали эти рыбоводные шахты, но без толку. Пришел осетр, воткнулся, развернулся и пошел обратно», — считает Карлин.

Белая рыба резко пошла на убыль, но ее все еще было столько, что хватило на несколько десятилетий.

Если еще лет 20 назад, как говорят рыбаки, рыбу до трех килограммов весом отпускали, то сейчас белуга попадается в лучшем случае один раз в год. На отсутствие осетровых жалуются даже браконьеры.

Официально выловленная рыба отслеживается через специальную систему, тогда как браконьерский улов попадает на рынки нелегально. Тем не менее по документам создается ошибочное впечатление о дефиците товара — и торговцы могут выставлять любую цену, и столичный покупатель не поскупится на желанное лакомство. Вадим Карлин рассказывает, что браконьерский лов никуда не делся — наоборот, нелегалы спокойно работают, хотя о них все знают.

Исчезла и щука: если раньше на предприятии вылавливали по полутора тонн этой рыбы и столько же щучьей икры в день, то теперь столько добывают за весь сезон.

Карлин также пожаловался, что многие рыбаки разбегаются с его предприятия из-за низких заработков: выловить больше рыбы можно лишь нарушив закон, при этом система квотирования улова очень непрозрачная, а проверки происходят постоянно.

Например, рыбаку разрешается выловить тонну судака. А по факту поймал он чуть больше. Но пока не выгрузишь на весы — не узнаешь. И рыбак волей-неволей нарушает закон. Пока руководство решает вопросы и получает дополнительные бумаги, этот человек не работает. А с такими задержками есть риск не освоить всю квоту предприятия. В таком случае ее могут отобрать на два года.

В Москве, считает Карлин, не понимают, сколько и какой рыбы в дельте реально вылавливают. И поэтому на рынках столицы, как он считает, рыбы мало, и она дорогая.

«А у нас в итоге люди недорабатывают, недополучают зарплату — в том числе и рабочие на разгрузке, страна недополучает рыбы, государство недополучает налоги. Кому от этого хорошо — непонятно», — объясняет директор свое видение ситуации.

Браконьеры же, говорит директор, могут сделать за одну ночь 50 тысяч рублей.

«За эту осень у нас двоих поймали, — говорит он. — Их можно выгнать с работы и посадить, но если я это сделаю, то завтра нашу квоту некому будет ловить. Надо к ногтю не тех рыбаков, кто от земли, а тех, кто организованный бизнес уничтожает. Браконьерам что, охота по ночам рисковать? Им просто некуда идти. Раньше люди были трудоустроены, а сейчас от колхозов ничего не осталось. Легче жуликом стать, торговать. Хотя за осетра сейчас жестко сажают. Один знакомый купил пять осетрят, получил пять лет тюрьмы, а человек неплохой».

При этом урон от браконьеров директор предприятия считает не таким уж существенным.

«В царские времена красную рыбу ловили больше тысячи тонн в сезон. Гораздо больше, чем сейчас. Она и не исчезала, поскольку воспроизводилась. В советское время комбинат добывал миллионы тонн черной икры. И все равно рыба оставалась!»

По словам Карлина, если раньше профессия рыбака считалась почетной и даже существовал конкурсный отбор, то сейчас работают те, кто остался. Многие уезжают рабочими на нефтегазовые вахты в Сибирь, кто-то добровольно подался в зону спецоперации, а кого-то призвали по частичной мобилизации.

«И старых опытных звеньевых все меньше. В этом году умер один из них, так он почти до 80 лет работал. Брал мешок рыбы и тащил полцентнера. Начал работать в 16. На воде — 60 лет! Он — герой! Труд — это высшая ценность была, а сейчас человек труда лишним остается, при новых законах. А ему проверяющие органы кланяться бы в ноги должны», — рассуждает Карлин.

«Рыбаков, как и рыбы, становится все меньше, — добавляет директор музея Ширяева. — Раньше за хороший улов давали [награду] Героя Соцтруда, а Ударник коммунистического труда — это разовые премии, почетное звание и стимул к работе. Рационализаторские предложения тоже оплачивались. Не просто воздух сотрясали бюрократической болтовней. Сейчас оклад не дает возможности стимулировать твой труд. Сколько получаешь — столько получаешь».

Мешают и бюрократические препоны, считает директор предприятия.

«Законы принимаются для всех, их нужно соблюдать, но и обсуждать. Одно дело — Тихий океан, а другое — Каспий, где граница между рекой и морем в принципе нечеткая. Раньше законы были отдельные для Волго-Каспия. Зачем на лодку, на маленький метчик для невода, ставить датчик слежения, который стоит сто тысяч? Метчик не наловит крабов и не убежит в Японию!» — жалуется директор.

Новые требования, уверен он, не влияют ни на рыбодобычу, ни на охрану окружающей среды. Зато существуют десятки фирм-посредников, которые делают деньги, например, на продаже тех же датчиков. И снова зарабатывают не рыбаки.