Глиняный ад Умани
92 года исполнится 20 мая Николаю Имчуку, человеку, прошедшему Великую Отечественную войну ребенком. В День Победы он будет приветствовать парад на Красной площади столицы.
Это и правда люди другой породы, из другого материала. В наше время, когда иной раз сделанная мелочь становится поводом для фанфаронства, Николай Имчук, символ поколения, так открыт и прост, что остается лишь удивляться. Наград у него столько, что не умещаются на груди, а в ответ на просьбу об интервью он розовеет щеками, как мальчишка: мол, да что там... Да, его жизнь — роман. Кстати, сейчас действительно готовят сценарий для этой картины — идею поддержал и президент России. Могут решить, что многое в этом фильме — выдумка. Но жизнь богаче вымысла...
Он родился на Украине, в Умани — старинном городке, упоминаемом еще в XV веке, где лучшим памятником прошлому был дивной красоты парк, разбитый когда-то польским магнатом Потоцким в честь любимой жены Софии, «Софиевка». И помнит себя Коля с четырех лет, уже в детдоме. Кто были его родители, он не знал никогда.
Воспитатели к детдомовцам относились ласково, но к порядку приучали строго. Когда же директор спрашивала, кем Коля хочет стать, он отвечал четко: летчиком.
Воспоминания Николая Константиновича — яркая нарезка кадров. Вот их везут на аэродром в войсковую часть — в награду за поведение. Сердце замирает от восторга: будем возле самолетов носиться! Вот — «Софиевка»: все слушают, как воспитательница читает книгу вслух.
А потом был новый детдом, уже для школьников. Дети многим себя обеспечивали. У Коли, например, как и у каждого, была своя яблонька, за которой он должен был ухаживать, работали они и в поле — все «по Макаренко».
А в свободное время воспитатель Виктор Федорович строил с мальчишками дирижабли и даже настоящий планер. И на все Коли хватало — и на учебу, и на мечты, и на игры в буржуев и красных, и на танцы, а потом и на игру на трубе в кружке духового оркестра.
Но потом началась война.
— Помню первомайскую демонстрацию 1941 года. Мы за год учебы выучились играть несколько вещей — вальс, марш «Утро красит нежным светом», туш. И такие нам выдали костюмчики — загляденье! Мне, как первой трубе — со звездочками. Так было радостно! И мы все время спрашивали, когда же нас повезут в летний лагерь в Кочержинцах под Уманью, но с отъездом тянули, — вспоминает Николай Константинович.
Почему тянули — стало ясно 22 июня.
— Нянечки плакали, мы ничего не понимали, но днем нас собрали в клубе, замдиректора по политчасти объяснила, что началась война. Вскоре нам выдали лопаты — рыть окопы. Копали ребята, девочки помогали, а потом срывали цветочки и веточки и украшали окоп…
Полное понимание пришло быстро: сначала над городом покружил немецкий двухкилевый самолет, а на следующий день Умань начали бомбить.
— Рядом с нами был диспансер, в него подряд две бомбы попали. Осколки посыпались в сад, я видел, как один мимо меня пролетел и в дерево вошел. Тогда стало страшно. Я подумал впервые: «А если убьют?»
Бомбили теперь ежедневно. Виктор Федорович ушел на войну. Детей решено было эвакуировать: им сшили вещмешочки, дали по куску сала и коврижки. Уходили пешим строем, сложив продовольствие и усадив самых слабых ребят на бричку. Коля трубу взял с собой — не оставлять же ее немцам!
— С нами остались кухарка и завпед Яков Сергеевич. Шли на Кировоград — это километров 150 к востоку от Умани. Но мы до него не дошли, попали в окружение — две наши армии, 6-ю и 12-ю, немцы быстро взяли в кольцо. Местные часто подходили нас подкармливать, многие просили детей оставить им. Дороги бомбили так, что вскоре мы шли только по ночам. А запомнился мне последний привал. Мы были на каком-то школьном дворе. И вдруг — бомбежка. Яков Сергеевич кричал: «Бегите в лес, в лес!»
И Коля побежал. Бежал долго, потом оказался в браме — дубраве, где увидел войсковую часть. Его выслушали, дали каши. Командиру Павлу Черняеву Коля сказал все как есть: что идти ему некуда, и что на трубе умеет играть. И остался при части.
Выйти из окружения… Как? Ни связи, ни понимания, что происходит, не было. Часть двинулась на восток. Вскоре Коля уже легко определял по звуку, куда летит снаряд, долетит — не долетит… Немцы встречались часто. Как-то они вышли к переправе у реки Синюхи. И там была еще теплой полевая кухня, а вода в реке была красной от крови плавающих в ней тел. А потом, в ближнем поле, их ждала засада — немцы прятались под стогами. Уйти от них удалось, в селе неподалеку все дворы были заполнены ранеными.
Попытка вырваться из села на машинах не удалась: их подбили. Коля поймал локтем пулю, перевалился кулем за борт и пополз прочь по полю. Дополз до оврага, услышал русскую речь, выдохнул... Но вскоре овраг окружили немцы.
— Они подошли к краю оврага. Кто-то попытался выстрелить — полоснули очередью. Кто не смог встать — расстреляли. Когда из оврага поднялся я, они развеселились: «Oh, kleine Kommissar!» Один двинул мне кованым сапогом по заднице под всеобщий хохот, потом поставили нас в колонну и велели идти. Для меня главное слово тогда было — «наши».
Да, был приказ — в плен не сдаваться, но мне, пацану, пусть и в плену, но с нашими важно было быть. И я в плену два года был, видел командиров и комиссаров, и это были люди, которым памятник надо ставить. Они и там сопротивлялись как могли...
В селе Подвысоком их согнали в коровник за решеткой — таким был первый лагерь. Тут оказались солдаты 6-й и 12-й армий и десяти военных госпиталей.
— Рана моя разболелась, рука посинела, — вспоминает Николай Константинович. — Один врач из пленных, Евгений Шварц, как-то уговорил надзирателя, чтобы мне пулю вытащили. Немцы госпиталь устроили в местном храме. Меня туда отвезли, пулю достали и вернули: «Битте, сувенир!» Но я ее бросил — сказал, не хочу такой сувенир, он убивает... А вскоре пленных погнали пешком в родную для Коли Умань...
— Там карьер был глиняный, глубиной метров 15, шириной метров триста. А по краям бараки стояли, в которых прежде делали из глины кирпичи. Туда и согнали 50 000 человек. Ни в туалет сходить, ни лечь — одна глина кругом, после дождя ноги не вытянешь. По краям трупы складывали, санбригады их наверх поднимали — по сотне в день. Баланду из картофельных очисток в бочках поставили у выхода, я туда и не подходил — затоптать могли насмерть. А еще на еду немцы сбрасывали вниз полудохлых лошадей и смеялись: «Фляйш, мясо!» Их рвали кусками. Ад это был.
Колю спас сыпной тиф — его, умирающего, подняли из ямы в барак. Тоже на верную смерть — он был полон гноя и шевелился от вшей. Но Имчук каким-то чудом выжил.
В лагере Коля встретил и командира Черняева, попавшего в плен после контузии. Поразительно, но тут было свое движение сопротивления. Черняев показал Коле тайник, где хранились записи о том, что творилось в лагере. Он должен был найти после освобождения Умани. Несмотря на запреты, к лагерю часто подходили местные, чтобы поделиться с пленниками скудной едой. Близко их не подпускали, но все тот же доктор Шварц как-то уговорил начальника караула разрешить мальчишке выйти за ворота и собрать продукты: все равно не сбежит. Среди подходивших были три женщины — Соня, Ксеня и Маруся, как выяснилось, работавшие на партизан. И Коля превратился в связного — начал в ботинке или под картузиком проносить в лагерь военные сводки и маршруты побегов...
— В начале 1943-го командир отряда Евгений Карпачев велел мне бежать и схорониться у бабушки одной в пригороде. А потом я его поручения выполнял. Но уйти в отряд не вышло: вскоре стало известно, что Карпачев и его товарищ погибли, попав в засаду…
10 марта 1944 года Умань освободили. Коля с сопровождающим отправился к тайнику, но из трех спрятанных банок там осталась одна. Получив справку, что он являлся связным партизанского отряда группы Карпачева, Имчук начал рваться на фронт. Его приняли в 328-й гвардейский полк связным при командире батареи. С полком он прошел Украину, Румынию, Венгрию, Австрию, где в Вене и закончил войну.
После войны он вернулся в Умань к тете Ксении, что была связной у партизан. И пошел... в шестой класс. А потом его нашло письмо от Николая Попова, с которым Коля был вместе в плену. Имчук отправился в Москву — без билета и без еды, разыскал Попова в госпитале, обрел крышу над головой на Якиманке, у его родственницы, и по ходатайству ЦК комсомола отправился в ремесленное училище на Алексеевской. Окончив его с отличием и став слесарем по ремонту промышленного оборудования, он начал работать, а трудовой свой путь завершил в должности зама гендиректора завода «Светотехника» на Октябрьском поле.
На вручении литпремии «Справедливой России», где мы и познакомились, Николай Константинович жарко говорил о событиях на родной ему Украине. И только раз его не по годам звонкий голос дрогнул — когда речь зашла о возрождении нацизма. Для него это особая боль.
— Сейчас объединиться важнее всего. И я знаю — никогда Россию не сломать. Никто не смог! И сейчас не смогут.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Среди боевых наград Николая Имчука — орден Отечественной войны II степени, медали «За взятие Будапешта», «За победу над Германией» и три благодарности Верховного главнокомандующего. С 2015 года он возглавляет Московскую региональную организацию ветеранов Великой Отечественной войны — воспитанников армии и флота. Десять лет назад он издал потрясающую книгу «Один на всех: автобиографическая повесть», в которой рассказал о войне глазами ребенка. Позже она была переведена на английский язык.
