О типовых памятниках, “Кировке” и Микеланджело: семь вопросов хранителю зала античной скульптуры “Эрмитажа”

Юридически античные статуи, которые хранятся в «Эрмитаже» принадлежат государству — это наше общее богатство. А вот фактически их хозяйкой является Людмила Давыдова — сотрудница «Эрмитажа», кандидат искусствоведения, автор множества научных работ и хранитель отдела античной скульптуры в одном из главных музеев страны. Людмила Ивановна родилась, выросла и получила школьное образование в Челябинске. На днях ей вручили премию «Светлое прошлое». Корреспондент «Хороших новостей» сумел урвать пару минут в напряженном графике искусствоведа и задать несколько вопросов о том, почему некоторые современные памятники такие, что и без слез не взглянешь и можно ли стать «сильным» скульптором в Челябинске.— Для Челябинска тема памятников в последнее время особенно болезненна. Было несколько крупных скандалов, когда их художественная ценность, мягко говоря, не оправдывала ожиданий. Вы согласны с тем, что скульптура становится хуже? Вот, например, крайне неоднозначный памятник Валентине Терешковой, который установили в одноименном парке Челябинска или печально известная воронежская Алёнка.— Какое-то время назад, наверное, уже более 10-15 лет, действительно, по российским городам прошла волна: все стали создавать местные «арбаты». Может, это было связано с московским скульптурным комбинатом — говорят, ноги растут оттуда. На Кировке в Челябинске поставили несколько памятников — что-то менялось, что-то оставили. Но тенденция прослеживается для всех городов России — хотя, не только: и многие города Европы наполнены городской скульптурой. Но не той монументальной скульптурой — когда в городе стоял один или два памятника Ленину или Солдату. Приходит время, когда появляется возможность ставить памятники, посвященные каким-то событиям, или не событиям — просто есть желание создать некую среду. Идея у всех «арбатов» и «кировок» очень хорошая — создать приятную городскую атмосферу, наполненную отсылками, реминисценциями, знакомящими с эпосом, обычаями, городской историей и так далее. Но каждая идея хороша, когда она хорошо воплощается. А для воплощения, где сошлись бы, как в античной Греции, содержание и форма, такого мастерства, как правило, не то что не хватало, но и не требовалось. Ну, есть какой-то персонаж, лубочный — чистильщик обуви с курносым носом, не вылепленным лицом — посадим такого, шапка будет лежать на земле, в нее будут кидать монеты. И ему кидают, улыбаются и идут [дальше]. А еще лучше — посадим на скамеечку ветерана, к которому будут подсаживаться чокаться и выпивать, причем не только в День Победы. Это вообще серьезная тема, а превратилась в совершенно проходную и даже неуважительную. Еще более удивительный для меня пример — когда есть какая-то задача, и под нее придумывается образ, который ни с кем не обсуждается, не рассматривается. Ну, как посадить Розенбаума с гитарой, похожего на «братка»? Рядом поставить какой-то камень, выбить на нем слова его песни, и маленький, словно игрушечный самолетик, как будто из «лего»? Никакой истории — монументальной, объемной, пластичной. Я все думаю, видел ли Александр Яковлевич, как это выглядит на самом деле?— И как Вы считаете, почему так происходит?— Людям не хватает среды. Не хватает общения. Очень не хватает возможности поговорить, подумать, послушать, остановиться. Потому что люди либо заняты тем, что им приходится как-то выживать, либо, когда есть, чем выживать, духовные поиски уходят на задний план. Короче говоря, наше все — это Древняя Греция, когда у людей была гармония с миром.— Тогда есть ли шанс вырасти хорошим скульптором в Челябинске? Если важна среда и насмотренность.— Для скульптора главное школа. Любой скульптор, к какой бы традиции ни принадлежал, в какой бы манере ни работал, в любом случае всегда начинает с профессиональных основ. И мы откликаемся. Мы не думаем, был ли Микеланджело профессионалом? Профессионализм вырабатывался на протяжении десятилетий — мастер вырастал из подмастерья, ребенка. Сначала — профессиональная школа, дальше ты будешь свои навыки, искусство, талант использовать для создания каких-то образов, которые тебе интересны и до тебя их никто не делал. Вот мы говорим о пластике: в пластике очень важно ощущение самой материи, что ты работаешь с материалом, начиная с глины и первых моделей, камня. Я не говорю о миниатюрной, станковой скульптуре — говорю об уличной, монументальной. Она может быть сделана в небольшом формате, но по сути своей быть монументальной. В такой скульптуре, как ни странно, содержанием является сама скульптура, пластика. Ты ощущаешь не просто форму или найденный силуэт. Посмотрите статую Возницы из Мотии — это статуя пятого века до нашей эры, выполненная из мрамора. Когда ты видишь эту фигуру юноши в тонком хитоне, видишь линию складок, идущих от лопаток к бедру, ты понимаешь, что за этими движениями одежды есть тело — сильное, крепкое, молодое. То есть сама телесность дает форму и является содержанием этого произведения. Когда мы смотрим на любое произведение Микеланджело, мы видим то же самое. Поэтому мне кажется, многие современные мастера грешат… Хотя я не могу выступать таким критиком, тем более, художники — люди тонкие, чувствующие и обижающиеся. Но иногда происходит такое смешение форм — то есть, человек работает как будто бы как монументалист, а по сути создает произведение, которое стоит в ряду мелкой пластики или декоративного формата.— Вы упомянули памятник Ленину. Стоит ли спасать типовые памятники? У нас на ЧЭМК рабочие реставрировали памятник Лермонтову, и его не забрали с завода за ненадобностью. Памятник установили прямо на территории комбината. Насколько эти памятники ценны?— Вы знаете, время — безжалостное, оно с одной стороны всё крушит, а с другой стороны, когда проходит, мы смотрим на произведения — не беру русский авангард и скульптуру начала ХХ века — а в принципе на советскую скульптуру и советскую архитектуру, и она оказывается для нас частью чего-то устоявшегося, насмотренного, хотя не всегда она была высокого качества. С одной стороны это были воспоминания людей, и они постарались сохранить свою память — пусть и качество было не таким, как бы хотелось. В этом смысле нужно индивидуально подходить к каждому произведению, которое вы хотите сохранить или уничтожить. Стоит ли его ломать? Я не говорю об идейном содержании, об образах, которые для нас не являются героями с точки зрения человеческих ценностей. А просто памятники прошлого — да, ведь некоторые делались очень хорошими скульпторами. И просто все подчистую смести и поставить заново? Где наберутся те новые гении, которые сделают новые качественные, профессиональные, художественно цельные произведения? В этом смысле «арбаты» являются не то чтобы результатом падения профессионального уровня, а — это конечно не литературное слово, но поймите — такой всеобщий пофигизм и зарабатывание денег.— Вы говорили о персонажах истории, идейное содержание которых не позволяет оставлять им памятники. Кого Вы имеете в виду? Интересно, что директор того же завода, который сохранил памятник Лермонтову в Челябинске, спрятал на территории и памятник Сталину. Ему был не важен исторический процесс.— Возможно, он сохранил его не с точки зрения пропаганды, не потому, что был согласен с тем, что происходило в эту эпоху. Возможно, он посмотрел на это с другой стороны, и в этом смысле он, наверное, прав. Но когда мы создаем пропагандистские памятники, идейные, выставляем их, понятно, что ими мы высказываемся сами.— Вы говорили о скульптуре Возницы из Мотии, и я вспомнила, как готовясь к интервью, мы в редакции пересматривали челябинские памятники и обсуждали памятник Орлёнку скульптора Льва Головницкого. Яростное лицо Орленка, напряженная поза, связанные за спиной руки. Верно ли, что скульптор, в отличие от художника, видит образ в самом материале и отсекает лишнее, а не закрашивает холст, создавая что-то новое?— На этот вопрос, конечно, лучше ответит скульптор. Но мировые шедевры, в которых мы это видим, доказывают, что художественное высказывание может быть выраженным в одном мазке. Можно написать картину три на четыре метра и это будет ничто, а посмотреть на три сантиметра, написанные импрессионистами, и наполниться этим светом.— Возвращаясь к одному из наших вопросов — можно ли вырасти сильным скульптором в Челябинске? Понятно, что в Санкт-Петербурге, Москве и многих других городах сама среда этому способствует. А у нас?— Вообще, человек состоит из тысяч и тысяч воспоминаний и впечатлений. Но есть еще что-то внутри самого человека — что-то, дарованное ему природой. Даже способность к сосредоточенности. Например, любит читать — и какая-то одна строка из Гомера вызовет в нем целый поток образов, и он захочет их воплотить. Без культуры, культивирования, внутренней работы — одаренность, талант останутся, безусловно. Но быть все-таки внутренне наполненным человеком и хотеть внутреннего содержания — именно хотеть, это очень важно. Я так думаю.Справка. Людмила Ивановна Давыдова — старший научный сотрудник музея «Эрмитаж», хранитель античной скульптуры. Профессор кафедры зарубежного искусства Санкт-Петербургской академии художеств им. Репина. Кандидат искусствоведения. Автор многочисленных научных статей и книг по античному искусству. Родилась в Челябинске.