Участвовал в обмене Абеля: судьба куйбышевского разведчика Бориса Фролова
Борис Петрович Фролов — подполковник КГБ СССР. Родился в 1930 г. в селе Подбельск Похвистневского района Куйбышевской области. Окончил там же школу, а затем поступил в Куйбышеве в плановый институт. После его окончания в 1952 году был принят в КГБ. Погиб в Афганистане, где исполнял обязанности советника и участвовал в разработке боевых операций. 18 июля 1980 г. машина с Фроловым была обстреляна мятежниками, он получил травмы несовместимые с жизнью и через два дня скончался в госпитале. За успехи в обеспечении государственной безопасности СССР был награжден медалью "За боевые заслуги" и орденом Красной Звезды (посмертно). О жизни Бориса Петровича корреспонденту Волга Ньюс рассказала его дочь — Наталья Борисовна Фролова.
— Наталья Борисовна, расскажите, пожалуйста, о вашем отце. Каким он был человеком?
— Человек он был совершенно неординарный. Борис Петрович очень скрупулезно относился ко всему, у него не было мелочей. Каждое слово у него было осмысленным.
И так во всем: в одежде, в характере, в отношении к людям. При этом и к себе, и к близким был очень строг. Ко мне Борис Петрович относился очень строго, и меня это в детстве обижало, потому что ему все было не так: не так сделала, не так сказала: "Ты даешь себе отчет какое слово ты сказала? Что оно означает? Ты могла этим кого-нибудь обидеть!". При этом в душе Борис Петрович был добрым, ранимым и чутким человеком.
Отец был здоровый, красивый, подтянутый, моложавый и когда мы с ним по улице шли — я в институт, а он на работу, то однокурсницы говорили: "Какой у тебя красивый парень". А когда я говорила, что это мой папа, они мне не верили. И только в гостях они убеждались в этом, ведь все в него влюблялись, потому что нельзя было не влюбиться.
Борис Петрович окончил наш Плановый институт, и ему очень нравилось там учиться. Окончил его с отличием. Принимал участие в студенческих спектаклях. И однажды к ним пришел руководитель драмтеатра и сказал, что у отца актерский талант. После окончания института ему серьезно предложили идти работать в Драмтеатр. Я тогда была маленькая и отец сказал об этом приглашении маме. А она была очень ревнивая, как и он, и ответила: "Не надо нам артистов". И отец не пошел туда работать.
Очень мужественный человек был, простой и никогда не рассказывал где работал. Когда мы жили в старой квартире, у нас там было несколько домов и общий двор. Так мой отец зимой вставал ни свет ни заря, брал лопату и шел расчищать дорожки. Ему это доставляло удовольствие.
Местный дворник был ему так благодарен, что подарил новую большую лопату. А у нас по соседству жил один старик противный, так он думал, что Борис Петрович дворник, и отцу постоянно указывал где надо подчистить. И никто из его друзей не подозревал, что отец работает в управлении.
Он был очень волевой человек. Когда мы жили за границей, то он очень много курил. Помню, как-то сидим мы с родственниками за столом и папа спрашивает: "Закурить что-ли?". И мамина сестра возражает: "Боря, ты такой худой, брось курить!". Он всех нас спрашивает: "Бросить что-ли?" Мы отвечаем: "Да!". И с тех пор он ни разу к сигарете не притронулся.
Трепетно относился к природе, к Волге, к птицам, любил каждую мелочь, каждую букашку. Зимой он покупал сало и привязывал к яблоне, чтобы клевали синички. Однажды приходит вечером уставшим, сел, а пальто оттопыренное. Моя мама спрашивает, что у него там, а он так пальто открывает, а там голубь с перебитым крылом. А у нас в квартире уже четыре подобранных кота! Говорил, что никак не мог пройти мимо, ведь зима, голубь больной, он погибнет. И мы начинаем ставить на шкаф коробку, еду ему готовим, котов в другую комнату закрываем.
Даже в своем единственном письме из Афганистана (наши письма так до него и не дошли, к сожалению) писал, чтобы мы не забывали наших кошек кормить.
У нас еще в старой квартире на первом этаже был палисадник, за которым следил отец. Он сажал цветы, ходил на крытый рынок и покупал по 200 корней. У нас даже его план сохранился, где Борис Петрович начертил какие цветы у него растут. И делал все это от души, это чувствовалось.
У отца было еще редкое качество — он любил людей. Сколько я живу, но такое отношение к людям, как у отца, я больше не видела. Это замечали все и говорили, что Борис Петрович человек необыкновенный. Ему не нужно было ни дачи, ни машины — говорил, что "это не надо". Отец был весь в работе, которой он посвятил и отдал жизнь.
И квартиру мы поменяли только после его смерти. У нас старая была на первом этаже, окна на север, так что солнца никогда не было, и я даже летом накидывала на себя шаль. Полы у нас были дощатые, даже подвала не было, так что во время дождя под ногами все ходуном ходило, даже плесень на стене была.
А на работе Борис Петрович ничего не просил, и когда вставал вопрос по поводу распределения жилья, то всегда заявлял, что "у нас хоромы". Моя мама говорила: "Раз для него хоромы, то и для нас тоже". Когда после гибели отца приехало к нам в квартиру руководство, они были в шоке.
— Вы говорили, что жили за границей? Как это было и где именно?
— Мы жили в ГДР, в Берлине. Борис Петрович о своей работе никогда не рассказывал. Просто уходил на работу и все. И уже потом, читая газеты, статьи, мы узнали, что у него были командировки в Западный Берлин, что были погони и риск был очень большой.
И никто не мог предвидеть такой мрачный конец в Афганистане, потому что отец уезжал в командировки, приезжал — все было хорошо. Ушел человек на работу и пришел, как-то обыденно.
Когда жили в ГДР, Борис Петрович принимал участие в обмене Абеля. Это было в уединенном местечке на реке, как в фильме "Мертвый сезон", вот точь в точь. Отец очень гордился этим, но рассказывал скупо и мало. Это был напряженный момент, так как могли устроить провокацию, расстрелять и прочие. Потом Рудольфа Ивановича отвезли в какую-то лесную избушку, о чем-то говорили, и отец накрыл его своим плащом.
Была еще командировка в Швейцарию. Борис Петрович учился в высшей школе КГБ в Москве и после этого его направили в Берн. Прожили мы там всего меньше месяца. Страна, конечно, изумительной красоты. Это был май 1960 года.
Однажды отец сказал маме, что будет поздно по работе. Прождали всю ночь до зари и в окно увидели, как у дома стоят полицейские машины. Поняли, что что-то случилось. Позвонили из нашего посольства, потом приехали сотрудники, взяли нас с мамой, вокруг полиция, репортеры.
Потом нам посол рассказал, что тогда при встрече со своим агентом Борис Петрович был задержан. После переговоров отца освободили, но власти Швейцарии его объявили персоной нон-грата. И пока мы ехали домой, за нами все время следовали журналисты, полицейские, их служба безопасности, снимали нас со всех ракурсов. Родители мои закрывались, а я всегда улыбалась, мне же всего 10 лет было.
— Судя по вашим словам, Борис Петрович был очень ответственным и ценным сотрудником.
— В 80-м году, когда была Олимпиада в Москве, утром, собираясь на работу, мне мама рассказала, что отец уезжает в Афганистан. Ему тогда всего 50 лет было, это же расцвет для мужчины. Мы пытались его отговорить, но Борис Петрович отвечал, что он там нужен, он сам попросился туда поехать.
Мы много раз провожали отца в командировки, но эти проводы были самые трагичные. За ним на вокзал даже служебная машина не приехала, потому что не хотел пользоваться — может другим понадобиться, и поехал он на вокзал на такси. Перед отъездом Борис Петрович подержался за каждый колышек в своем газоне, у каждого цветочка, как-будто прощаясь. И когда в здании вокзала его провожали коллеги, то говорили мол: "Борис Петрович, вот вы вернетесь — будете в Москве работать". И перед Афганом за ним дважды приезжали из Москвы и приглашали к ним работать.
"Куйбышев — не ваш уровень, вам нужно быть в Москве. Мы приехали за вами", — говорили. Ни за кем никогда не приезжают, чтобы увозить в Москву, а за ним приезжали дважды. И он все время говорил, что не может, хотя все условия ему предлагали: и старика-отца перевезти, и дочку, то есть меня, устроить в любой университет, но он отказывался. Его упрашивали, а он прям искал причины, говорил, что "здесь Волга, а я без нее не могу". Может быть, если был бы в Москве, то судьба сложилась иначе.
