Когда-то, в самом конце темных времен, искусство покинуло стены соборов и замкнутые пространства богатых частных домов и выплеснулось на улицы, начав создавать первые образцы паблик-арта — как гласят словари, «искусства в городской среде, ориентированного на неподготовленного зрителя и подразумевающего коммуникацию с городским пространством». Оно, искусство, начало приобретать все большую и большую социальную значимость, а значит, все более и более весомой становилась его коммерческая составляющая.
В последующие века кто только ни оценивал паблик-арт и не платил за него — городские общины и профессиональные гильдии, инвесторы, движимые расчетом, и мечтатели-энтузиасты, которых вдохновляла любовь, чувствующие себя демиургами властители всех сортов и уровней и кучки единомышленников, которые теперь получили красивое название «городские сообщества». Вот, например, в Советском Союзе, по воспоминаниям лэнд-арт-художника Николая Полисского, за производственный паблик-арт платило само производство, причем в обязательном порядке.
Николай Полисский лэнд-арт-художник «Я всегда знал, что, допустим, на оформление предприятий отчислялось 2%. Соответствующих документов не видел, да и вообще был тогда молодой, но знал, что все художественные комбинаты, а их было достаточно много, жили и работали вот на эти 2% отчислений от промышленного строительства. Наверняка в жилом сегменте все было не так, и возможно, это был не прямо закон, а просто сложившаяся практика, однако 2% превратились в современную легенду. А тогда на эти деньги создавались различные скульптуры, мозаики, помню, нам заказывали керамические работы, одну из которых мы ездили монтировать в Саяногорск — то есть, в принципе, на искусство тратилось довольно много. При этом у каждого художественного комбината был художественный совет (то есть жесткий контроль), были штатные художники, а были приглашенные, сверху все это еще «закрывалось» Союзом художников — молодому творцу попасть в эту систему было довольно сложно. Обычно кто-то из значительных персонажей брал заказ, а молодежь нанимал в качестве «творческих рабов». Другое дело, что молодежь точно знала, кто приличный художник, а кто нет, и сотрудничать старалась все-таки с приличными».
Советская скульптура на улице в Оренбурге. 1950-е годы. Фото: ТАСС
Конечно, директор по маркетингу компании «Интеко» Ирина Коршунова права: при таком подходе большое место занимала не то чтобы халтура, а, как мы сказали бы сейчас, проекты повторного «применения». Все эти пионеры с барабанами, приобнимающие друг друга рабочие — явно из числа передовиков производства, советские мадонны — счастливые матери с детьми и так далее. Но были и настоящие произведения искусства, и то, что они были сделаны на заказ, их художественной ценности не уменьшает.
С конца XIX века, то есть с момента появления строительства в серьезных промышленных масштабах, роль двигателей творческого прогресса начали играть девелоперы. И примеры из своей и чужой практики, которые приводит управляющий партнер, сооснователь архитектурного бюро Front Architecture Хорен Морозов, тому отчасти подтверждение.
Хорен Морозов управляющий партнер, сооснователь архитектурного бюро Front Architecture «В XIX-XX девелоперы приглашали авангардистов для оформления высоток в Нью-Йорке — например, заказали Марку Ротко серии картин для оформления небоскреба, в том числе, для интерьера ресторана Four Seasons. Ронане и Эрван Буруллеки — авторы множества оригинальных проектов в промышленном дизайне и малой архитектуре, один из них — смотровая площадка «Городские мечты» (Le Belvedere, на реке Вилен в Ренне). Изящный павильон из стали и бетона призывает прохожих остановиться, помечтать, посмотреть на город. Это маркер для вечно спешащих жителей: отрешиться от суеты и помедитировать в окружении абсолютно правильных продуманных форм. В России значимой вехой развития паблик-арта стало появление стены Виктора Цоя в Кривоарбатском переулке. Социальный заказ сформировался сам по себе. В тот момент в достаточно замкнутой системе возник запрос на место сбора неформальной молодежи, коммуникации, на точку притяжения и времяпрепровождения, а пространство быстро трансформировалось в социально значимый объект. Еще один пример — биеннале искусства уличной волны «Артмоссфера», проходившее при поддержке Департамента культуры и Департамента транспорта Москвы, в рамках которого американский уличный художник Шепард Фэйри создал мурал на фасаде трамвайного депо (улица Мытная, 12). Часто подобные арт-объекты становятся новым ориентиром в городе, снижают архитектурный натиск, массивность здания, делают его более дружелюбным, оживляют пространство с помощью цвета. Но изначально все-таки должен быть заказ — коммерческий или социальный. Например, для гостиницы «Акварель» мы создали арт-объект в формате ресайклинга — это было панно размером 2 на 2,5 метра из собранных на свалке алюминиевых листов, скрепленных медной лентой. Полностью розовое, оно представляло собой контуры зайца, отсылая к акварелям родоначальника жанра Альбрехта Дюрера. Мы провели параллель с концепцией площадки и ее названием «Акварель», и решили заставить посетителей додумывать — что это такое? Сейчас готовим скульптурный проект для ресторана в салоне Mercedes-Benz, запрос заказчика — разбавить «натиск автопрома», расслабить пространство, заставить людей переключиться, абстрагироваться от техногенной истории со всем новым. Хотя мне кажется, что скоро произойдет трансформация жанров и уход из сферы материального в цифровое пространство…»
«Заяц». Фото: Front Architecture
При этом архитекторы предлагают все-таки телегу впереди лошади не ставить и значимость арт-объектов для девелопмента не преувеличивать — для его же, девелопмента, пользы. «Если в архитектурном проекте искусство выходит на первый план, скорее всего, проект имеет недостаточно выраженную концепцию, которую нужно подкрепить поддержкой в виде искусства», — считает архитектор, основатель и руководитель бюро Arch(e)type Дарья Белякова.
Дарья Белякова архитектор, основатель и руководитель бюро Arch(e)type «При создании качественного архитектурного проекта девелопер уже работает с искусством, обращаясь к архитектору. Продукт, созданный архитектором в творческом порыве, вызывает эмоциональный отклик у людей, которые смотрят на это здание или живут в нем. Сила проекта зависит от проработанности и стройности его концепции: если в нем затронуты разные виды искусства, которые укладываются в единый нарратив, то проект становится более комплексным, сложным и интересным. Изобразительное искусство мы интегрируем в качестве дополнения к архитектуре, помещая на второй план. Ведь если есть проект с видео-артом во весь фасад, разве он по-прежнему про архитектуру? Думаю, нет. Иногда девелопер имеет сформированную коллекцию произведений искусства, и тогда архитектору нужно сделать выбор между имеющимися в ней произведениями. Так, для проекта интерьеров жилого квартала Lucky совместно с девелопером были выбраны работы арт-группы Recycle. Интерьеры продолжали архитектурную концепцию архбюро Meganom, противопоставляющая город будущего и историческую Москву. Мы творили на стыке сохранения исторического контекста и формирования нового стеклянного города, поэтому Recycle Group, как ультрасовременные художники, работающие с разными материалами, вписались в эту идею. Другой пример — жилой комплекс Level Нагатинская, где мы также обратились к теме изобразительного искусства: коллажам и фотографиям. На этапе проектирования зданий, мы размышляли о реке, набережной, черно-белой эстетике и вспомнили про фотографии Хироси Сугимото — его работы вдохновляли нас при выборе фасадного решения. Так же получилось и с коллажами американской художницы Лизы Хохштейн: мы работали над благоустройством, и на сформированный образ волн легли ее коллажи. Мы воодушевлялись сочетанием фиолетовых, розовых и зеленых оттенков, пропорциями цвета, не применяя эти сочетания в проекте, но анализируя их».
Собственно, призыв Ирины Коршуновой сделать жилые и коммерческие комплексы площадками для воплощения творческих замыслов художников современные девелоперы вполне поддерживают: едва ли не в каждом заметном проекте какая-нибудь арт-штуковина да найдется. Модный тренд, помноженный на реальный запрос со стороны целевой аудитории, плюс иногда личный интерес, а чаще важная для позиционирования любой коммерческой компании социальная активность — все это рождает охотное предложение. Но два кейса ключевого застройщика Новой Москвы, о которых рассказывает директор по коммуникациям ГК А101 Елена Платонова, объясняют, как же порой непросто складываются отношения девелопмента с искусством.
Елена Платонова директор по коммуникациям ГК А101 «В проектах ГК «А101» мы крайне осторожно, «мелкими шажками» стали вводить арт-составляющую, при этом мы стараемся научиться делать это осмысленно. Важно отметить, что речь идет о проектах комфорт- и бизнес класса, когда арт-объект становится повседневным элементом жизни обычного горожанина, а не обитателя элитарного жилого комплекса. Например, ЖК «Испанские кварталы» проектировали архитекторы из Барселоны. Логично было бы сразу скопировать дизайнерские решения или скульптурную моду испанской туристической Мекки, пусть даже на самом деле барселонцы приютили у себя творения не только из разных уголков Испании, но и из США и Колумбии. Но статуя Дон Кихота появилась у нас значительно позже — только после того, как архитектура комплекса, переменная этажность, большой объем зеленых насаждений, фонтан, который спроектирован ровно так, чтобы с ним могли играть дети и взрослые, ряды лавочек и качелей, выстроенные вдоль бульваров, и открытые кофейни полностью воссоздали ощущение испанского города. При этом мы осознанно не приглашали именитого скульптора — просто не нашли сами для себя достаточно аргументов для этого. Дон Кихот стал местом встреч, безотказным компаньоном для селфи, еще одним поводом для гордости — «у нас есть свой Дон Кихот!» Теперь жители «Испанских кварталов» настойчиво намекают, что им необходим Санчо Панса».
«Дон Кихот». Фото:
А101
Уже во втором проекте, ЖК «Скандинавия», компания более системно подошла к установке арт-объектов — там они были заложены в первоначальной концепции благоустройства территории, назывались «хранителями места», а ассоциативный ряд скульптура-место немного усложнился. Так, под мостом сидит тролль, у реки стоит олень Эйктюрнир и так далее. Площадь Туве Янссон задумывалась как место, которое будет вовлекать жителей во взаимодействие с районом, при этом непростой рельеф усложнял задачу. Сама личность и творчество детской писательницы продиктовали идею пригласить финских скульпторов, но, как признается Елена Платонова, уже на этом этапе пришлось решать массу непредвиденных вопросов.
«Один из ключевых — масштаб проекта. Жилой комплекс на миллион квадратных метров с благоустройством более 100 гектаров требует особого подхода — в проекте идет постоянная работа с функциональным зонированием. Этапность ввода в эксплуатацию означает такую же этапность «оживления» территории, по ходу дела выявляются перевесы различных функций в ту или иную сторону. Это означает, что приходится корректировать функциональное зонирование в последующих этапах, чтобы сбалансировать территорию, что, конечно, влияет и на зонирование общественных пространств — то есть, площадь не может быть неизменной единицей. И те сроки, которые запрашивает иностранный скульптор на воплощение идеи — от 1,5 года и более — неприемлемы для территории, которая живет в постоянном развитии. Помимо этого, возникают вопросы разницы в культурных кодах, в практиках использования и ухода за общественными пространствами, в погодных условиях, а уж про проблему адаптации зарубежных идей к российским нормам только ленивый не написал. Как показала практика, элемент нестыковки воззрений точно будет присутствовать».
«Олень». Фото:
А101
Кстати, еще: уровень вандализма, а как следствие стрессоустойчивость самой скульптуры (материал, из чего она будет сделана) — это не только головная боль управляющей компании. В российских реалиях это, как показывает опыт, еще и необходимость внедрения локального общественного договора, где основным пунктом будет заявлено добровольное согласие следовать нормам отношения к общественному имуществу, которым становится арт-объект.
«Лишь один пример из смежной области: мы установили на бульварах в наших ЖК домики для хобби-кроссинга, которые должны были по задумке стать объектами общественного контроля. Проект пока трудно назвать успешным — книги и игры пропадают из домиков, но не появляются, тогда как полки в кафе с таким же назначением исправно пополняются по причине наличия постоянного контроля. Вывод: общественный договор в данном случае не сработал», — подводит итог Елена Платонова.