Прототипом памятника «Женщине-воину» в Крюково стала Раиса Хвостова
В этом году исполнилось 95 лет со дня рождения легендарной советской разведчицы Раисы Александровны Хвостовой. Четверть века назад она с семьей поселилась в Зеленограде, в 2010-м скончалась. В 2014-м в Крюково, на бульваре около Михайловского пруда, поставили памятник «Женщине-воину», прототипом его стала Раиса Александровна. Журналисты префектуры Зеленограда встретились с Ольгой Михайловной Жагиной около памятника. Она подошла, тихо сказала: «Здравствуй, мама!», взяла ее за руку, улыбнулась: – Знаете, я прихожу к памятнику почти каждый день, разговариваю с мамой. Кажется, она меня слышит. Самой мне много лет, у меня двое детей, две внучки, но как же мне не хватает мамы. Она писала книги, работая в Комитете защиты мира, ездила по всей планете – ей надо было рассказать о той войне, которую прошла сама. Помню, как она писала первую автобиографическую повесть «Жить не дано дважды». Я, еще учась в школе, ее немного редактировала, читала, плакала. Как, мама, ты все это выдержала?! В 1944-м разведчицу Раису Хвостову в Румынии взяли в плен местные жандармы и передали гестапо. Ей было 18 лет. За пять лет до того девчонка пережила арест отца, известного инженера, капитана I ранга Александра Платоновича Чеботаева. Много лет он работал вместе с генералом Карбышевым. Уже в госпитале, где она три месяца лечилась после гестаповских истязаний и ранений, девушка узнала: папу реабилитировали. Но до того и ему, и ей надо было пройти целую жизнь. В 43-м она окончила школу разведки в Сормово, выучила там румынский язык. А затем – 2-й Украинский фронт, трижды ее забрасывали во вражеский тыл. В феврале 44-го самолет, в котором летели разведчики, подбили, Раиса выбралась из полыхавшей машины, ушла от погони. Предателем оказался напарник: отказался с ней работать, а потом и вовсе ушел с немцами – это была ее вторая операция. Какая работа у разведчиков? Вербовка, сбор сведений о войсках, передача данных по рации, связь с партизанами. Риск ежеминутный. Третья операция в немецком тылу – наши наступают, вот-вот фрицы побегут. Ее вместе с напарником Степаном схватили, пытали, приговор – смертная казнь через повешение. И накануне казни тюрьму, где ее содержали, наши разбомбили. Восемь осколочных ранений, она лежит в полуразрушенной камере. Ее находит Степан, помогает перебраться в винный погреб, где они несколько дней прятались в винном чане. Там их и нашли советские танкисты. – Я не спрашивала маму, как она выдержала все это, – сказала Ольга Михайловна. – Я видела многочисленные шрамы у нее на шее, руках, ногах и не спрашивала. Ей было больно. Но она должна была рассказать о войне. Недавно прочитала отрывок из письма мамы своему отцу. Ее пригласили в Ташкенте в 1963 году выступить в воинской части перед солдатами: «Я зашла в огромный, почти полный летний зал клуба. Я выступала один час 35 минут. Такого контакта, как с этими ребятами, у меня еще не было. Ни один солдат ни разу не отвернул головы, не закурил. Я видела их лица, глаза. А когда закончила, чуть не оглохла – они все встали и аплодировали минут десять. Потом меня провожал подполковник, сказал: «Я поражен, вы заставили ребят пережить то, что пережили сами на войне».