"Ахыр-Заман" — прекрасная поэзия!" Питерский композитор создал ораторию на старо-татарском

Александр Маноцков озвучивает в Свияжске Сулеймана Бакыргани

Петербургский композитор, лауреат премии "Золотая маска" и давний соратник фонда "Живой город" Александр Маноцков вновь возвращается в Свияжск. Объединяя суфийскую поэзию, Мандельштама и образы из музея археологии дерева автор музыкальных произведений различных жанров (от авангарда до церковной музыки) создал сценическую ораторию "Ахыр-заман, яки агач ожмах" ("Конец времён, или Деревянный рай"). 12-13 декабря премьеру представят в музее "Татарская слобода" — для девяти голосов и деревянных ударных. Произведение создано специально для музея. Что думает о тюркской поэзии и почему выбрал необычную тему, композитор Маноцков рассказал "Реальному времени".

От тюремных анкет — к апокалипсису

Александр Маноцков — нетипичный композитор. К примеру, он не учился в музыкальной школе, образование получал "частным образом", зато у него диплом антрополога и служба на флоте за плечами. Его произведения исполняет московский Ансамбль современной музыки, Opus Posth Татьяны Гринденко, "Сирин" Андрея Котова, N'Caged Арины Зверевой и казанский оркестр "Новая музыка". И это не считая театров, которые за них получают "Золотые маски", среди них — "Школа драматического искусства" с оперой "Гвидон" или "Старый дом" в Новосибирске со "Снегурочкой". В прошлом году впервые в БДТ поставили оперу — причем здесь Маноцков работал с текстами концептуалиста Льва Рубинштейна.

Для Свияжска композитор написал и поставил оперы, основанные на исторических документах: также "золотомасочные" "Сны Иакова или Страшно место" и "Красный сад". Готовится завершающая часть трилогии — "Лодка". Основа "Снов Иакова" — тексты тюремных анкет, синодиков (списков с перечислением имен умерших и живых для поминовения) Свияжского Успенского Богородицкого монастыря, справки и монологи из коллекции Марины Разбежкиной "Чурики-мокурики острова Свияжска". "Красный сад" строится на документальных текстах как Успенского монастыря, располагавшегося там же лагеря и психбольницы, фрагментах из Ветхого завета и службы Успения, "Евангелие Иуды", стихи Демьяна Бедного и Ларисы Рейснер.

Только что на площадке MOÑ прошла премьера театрального проекта для одного ведущего и трёх перформеров "Умаление мира" о русских азбуках и букварях, в котором он также значится композитором. Кроме того, Маноцков запомнился Казани проектом, в котором он пел застольные песни на стихи русских поэтов последних двух столетий (буквально — за столом).

В "Конце времен" совсем другие источники

Первым источником при создании оратории стала книга Сулеймана Бакыргани, суфийского шейха, родившегося в конце XI века. Его "Ахыр заман китабы" можно назвать исламской версией Апокалипсиса. Учителем его был Ахмед Ясави, известный поэт-мистик, который отправил своего ученика распространять ислам на территории современного Узбекистана. В 1846 году в Казани были изданы его книги, в частности "Книгу о конце мира" перевел в 1897 году протоиерей Евфимий Малов. Вот один из фрагментов.

Отметим, что это уже второй проект "Живого города", в котором "пришлый" автор берет древние тексты и выстраивает из них действо. Ранее в Национальной библиотеке РТ координатор программы "Демократия" фонда им. Генриха Бёлля в России Нурия Фатыхова начала лабораторию медленного чтения "Авазлар/Голоса", в котором изучались письма, дневники и стихи татар России.

Еще один текст оратории — стихотворение Осипа Мандельштама в переводе на татарский Луизы Янсуар:

В оратории участвуют девять вокалистов — солисты Государственного камерного хора Татарстана под руководством Миляуши Таминдаровой. Аккомпанируют им артисты молодёжного оркестра Sforzando — на ксилофоне и маримбе.

Не менее интересно место проведения. Музей археологии дерева стоит на месте раскопок, которые проводили в мокром археологическом слое, в котором наблюдается большое количество влаги и малое количество кислорода, отличные условия для находок. Аналогичные музеи есть в Бресте ("Берестье") и Стокгольме ("Васа"). Назвали его "Татарская слобода" — потому что в Свияжске обитали служилые татары. Чтобы соответствовать нормам охраны ЮНЕСКО, здание замаскировано под холм. Внутри — экспозиция на тему деревянной городской застройки середины XVI и XVIII веков, от останков домов до мечей и лыж. Отдельный пункт — анимационное панно "Свияжск XVII века" длиной в 21 метр — его делал художник Рашид Сафиуллин вместе с творческим объединением "Самрух".

"Любое хорошее стихотворение может считаться суфийским"

"Реальное время" связалось с композитором, чтобы поговорить о премьере.

— Как строилась работа: вы начали с музея, текста Бакыргани, стихотворения или образа?

- Артём Силкин (директор Музея-заповедника "Остров-град Свияжск" — прим. авт.) предложил мне сделать что-то специально для исполнения в музее дерева. Это и был для меня образ: пространство, в котором раньше были люди, а теперь в воздухе висят обгоревшие деревянные фрагменты. Конец времени в этом случае не просто мифологический сюжет, а нечто, что мы наблюдаем воочию. Тексты пришли следом.

— Как вам татарский и общетюркский язык с точки зрения музыки больших форм?

— Это уже вторая моя работа на тюркском языке — в позапрошлом году я написал оперу по казахской сказке "Ер-Төстik" для театра "Артишок". Тюркская поэзия именно что к "большой форме", кстати, и тяготеет, это часто именно поэзия огромных пространства и времени. Помимо многих удивительных вещей (ритм, фонетика, образность), в тюркской древней поэзии и эпосе есть как бы постоянное присутствие, предстояние, здесь-сейчас (как повторяющееся "имди" в "Кысса-и Юсуф"), сразу нескольких временных пластов. Это завораживает.

— Одна из литературных основ — книга суфия и халифа Бакыргани "Ахыр заман китабы". Чем вас привлекла эта книга?

— Конец времени это повторяющийся мотив во многих культурах — и не только в религиозных текстах — например, моя любимая музыка Мессиана — это "Квартет на конец времени". "Ахыр-Заман" — это прекрасная поэзия, и это ещё и вещь, которая была фольклоризирована, она же распевалась на довольно простой мотив, который как исходное зерно используется в нашей работе. Мне показалось, что в этой книге больше радостного ожидания, чем какого-то испуга ("у-у-у! конец света!"), как и в стихе Мандельштама, где, вроде бы, сами слова про то, что жизнь человека сгорает — а стихотворение всё равно оставляет по себе ощущение взлёта, освобождения.

— Хор Таминдаровой известен тем, что любит не просто смешивать стили, но и искать что-то свое, родное. Что вы нашли родного у них?

— Мне очень нравится, что это не столько "хоровой" коллектив, сколько большой ансамбль. В этом коллективе ставка делается на контакт полностью проявленных личностей, а не на усреднение. В нашей партитуре же вокалисты это, скорее, ансамбль солистов, а не хор — важно, чтобы были слышны индивидуальные обертоны, красота текста — именно эти артисты блестяще умеют это делать, я очень рад, что эта работа дала нам ещё один повод встретиться.

— Как-то повлияла на вас работа "Умаление мира", созданная также в Свияжске, а сейчас показанная в "Моң"?

— Нет (улыбается).

— Что общего у суфия и Осипа Мандельштама? "Уничтожает пламень Сухую жизнь мою, И ныне я не камень, А дерево пою"...

— Мне кажется, любое хорошее стихотворение может считаться суфийским. Тасаввуф — это путь, который в разных культурах называется по-разному, но, мне кажется, это есть и у древних греков, и у Мандельштама, и у Элиота. Именно поэтому суфийская поэзия и музыка так популярны во всём мире. У нас у всех впереди или один, или другой огонь (или любовь, или гибель).

— К слову, в прошлом году активисты мусульманской общины Тюменской области добились признания объектом культурного наследия древнего мусульманского захоронения близ села Баишево Фатеевского сельского поселения Вагайского района. Считается, что именно на этом кладбище покоится Сулейман Бакыргани.

— Очень любопытно — но, боюсь, сомнительно.