Три романа Артемия Леонтьева

Леонтьев Артемий Сергеевич – это совсем новое поколение русских прозаиков. Родился он в 1991 в военном городке на окраине Екатеринбурга, окончил Уральский Федеральный университет, Институт военно-технического образования и безопасности, а также Высшие курсы Литературного института им. Горького. Член Русского ПЕН-центра, Союза писателей Москвы, лауреат премии имени Василия Аксенова "Звёздный билет". Меня поразило, что в свои 29 лет он является автором УЖЕ ТРЕХ полновесных и весьма качественных романов. Он не подражатель, а ученик Томаса Вулфа, Фолкнера, Аксенова, Искандера, Саши Соколова и других столпов литературы ХХ века. Три романа Артемия Леонтьева – зримое доказательство того, что русская литература, создаваемая его поколением, и сейчас способна на такой серьезный разговор, который предлагает нам молодой автор. И не всё в этой новой литературе хиханьки да хахоньки, попса, недомыслие, "чернуха", постпостмодерн, не вся она утратила связь с реальностью, историей, землей, на которой мы существовали, существуем и всегда будем существовать. Я вовсе не согласен со всем, что он излагает в этом интервью уважаемому "Ревизору", но знаю, что он писатель и имеет право на свое "оценочное мнение". У нас ведь свобода в рамках закона, да? Я ничего не путаю? Евгений Попов. Красноярск. 1 ноября 2020 года. Артемий, из трёх ваших романов один, "Варшава, Элохим!", создан на историческом материале восстания в Варшавском гетто и уничтожения евреев в лагере смерти Треблинка, а в своём третьем, ещё не опубликованном романе "Фиолетовые крики", вы в первой его части используете продолжительную ретроспективу, с обращением в 90-ые. Лишь второй ваш роман "Москва, Адонай!" – о современном обществе. Почему так получилось, что столь большое внимание вы уделяете именно работе с прошлым и историей? Прежде всего потому, что в этом прошлом я вижу слишком много от современной жизни. Скажу банальную истину, но прошлое – есть один из срезов настоящего, а если ещё точнее, то окружающее нас настоящее это и есть то, что во всех своих многообразных гранях порождено именно прошлым. Тем более, что моё взросление пришлось на 90-ые, вот и первая часть "Фиолетовых криков" связана с этим временем и началом нулевых. Взрослеют герои этого романа, вот и само повествование из 90-ых перетекает постепенно в 2010-й год, 2015-й, а далее и в 2020-й: один герой пытается реализоваться, как писатель, другой попадает в колонию для несовершеннолетних, третья, девушка, становится лидером феминисток и лесбиянок в московской части, которая написана в жанре антиутопии, а четвёртая родила сына и пытается понять, как ей, матери-одиночке, жить дальше, если её избранник и отец ребёнка, вместо брака с ней, предпочёл жажду мести, за что и схлопотал 10 лет колонии. Да и "Варшава, Элохим!", например, не исторический роман в общепринятом понимании, то есть конкретно в этом тексте моя задача была не рассказать о том или ином историческом событии, выразить своё отношение и взгляд на него – нет, моя задача была показать людей, оказавшихся в тех условиях – тех же самых людей, которые окружают сейчас нас с вами, точно таких же, которых мы видим в более свободном и непринуждённом, глазированном и рафинированном виде, одетых в современную модную одежду, оснащённых гаджетами, соцсетями, но с точки зрения психологии, страхов, потребностей, мелочности и великодушия – являющихся абсолютными копиями тех "людоедов", палачей, героев и святых, или равнодушной серой массы нейтралитета, невмешательства и конформизма, каких мы знаем в прошлом, любого периода, будь то Римская империя, древняя Иудея, Смутное время или Вторая мировая война – человек всегда один и тот же. В этом смысле мои Чистилище "Фиолетовые крики" и Рай "Варшава, Элохим!" не менее о современности, чем "Москва, Адонай!" с его современными ресторанами, ночными клубами, публичными домами, театрами, с его кафкианской замкнутой железной дорогой (Московской Центральной Кольцевой), на которой проходит вся жизнь героя Сизифа, и на ней же потом, далее, протекает и его загробное пребывание, так что через это МЦК герой попадает в Ад конфессиональной антиутопии, где представлены разные наши религиозные горе-институции, их горе-прихожане-фанатики, попы-деляги, очень успешно приторговывающие Христом как товаром первой необходимости. Почему в вашем понимании книга "Фиолетовые крики", где первая треть смотрит в прошлое, не подходит под определение исторического материала? В случае с первой частью "Фиолетовых криков" я не стал бы использовать словосочетание "исторический материал" – это нечто гораздо более личное, автобиографичное и прожитое, чем то, что заключается сухом понятии "исторический материал". Кто вас консультировал для "тюремных" страниц книги "Фиолетовые крики" и для рассказа о буднях "Объекта"? Никто меня не консультировал. На "Объекте", в фсб-шном городке и близ расположенном посёлке, на окраине Екатеринбурга, я вырос, это моё детство, моя реальность, зачем и с кем мне консультироваться на эту тему? Но это не значит, что люди из первой части Чистилища списаны с реальных прототипов, нет, в романе я почти всегда прибегал либо к собирательности образов, либо к творческой механике, как художника и психолога, то есть через галерею уральских портретов я просто пытался выразить вообще всё то, что я в принципе знаю о человеческой психологии… А что касается колонии для несовершеннолетних: иногда приходилось общаться с людьми, которые сидели, но тюремный опыт и тем более опыт малолетки – это нечто слишком интимное, почти табуированное, чаще всего неприятное, тяжёлое, деформирующее, и те, кто прожил этот опыт, редко когда станут делиться подробностями, а если и станут, то едва ли стоит особенно доверять в искренность этих воспоминаний. В этом смысле опыт сидельца по-своему близок опыту "чеченцев" и "афганцев", вообще всех, кто принимал реальное участие в боевых действиях. Если вы встретите человека, который с удовольствием рассказывает о пережитых им ужасах войны и о своих геройских там подвигах, успешно преодолённых тяготах и лишениях, испытаниях этой войны – отойдите от него подальше, перед вами выдумщик-фантазёр, который в лучшем случае служил хлеборезом в столовой какой-нибудь общевойсковой части или в стройбате, а в худшем – вообще нигде... Какой "опущенный" на зоне, например, станет в подробностях изливать душу и откровенничать на тему того, КАК, КТО и СКОЛЬКО раз его насиловал, унижал или просто избивал? Да никто о таком не расскажет. Либо просто попытаются скрыть тюремный опыт, либо отмалчиваться будут, а отдельные экземпляры расхорохорятся и наврут с три короба о том, какими авторитетными зэками они были и как там всех в страхе держали, поэтому какие уж тут консультации… Да даже литературы мало-мальски пригодной в этом смысле в России я не знаю, не то, чтобы о "малолетке", за которую я взялся в "Фиолетовых криках", даже о "взросляке" ничего путного нет – будь то колонии общего или строгого режима… я пытался искать какие-то книги воспоминаний, что-нибудь из серии ala мой тюремный опыт, или, как я сидел, но всё это было настолько низкопробной развлекательной и инфантильной белибердой, лишённой правдоподобия, или было чем-то из оперы "10 заповедей успеха, или как стать матёрым уркой и добиться уважения пацанов", от скуки написанных каким-нибудь шутником, который недалеко ушёл от модного ныне, собирающего стадион "Лужники" американского дегенерата, то есть простите, опечатка, Т9, я хотел сказать, "коуч-гуру" Тони Роббинса, у которого, когда он приезжает в Россию, билеты начинаются от 20 тысяч, а заканчиваются полумиллионом рублей, и ведь наши не очень интеллектуально одарённые сограждане несут этому "гуру" свои деньги и радостные-счастливые потом постят в соцсетях информацию с фоточкой, отчитываются перед френдами о том, что прошли процедуру высококвалифицированного нагибания, то есть, простите, КОУЧИНГА, а по существу признались всем своими знакомым, что малость оплошали и оказались в достаточно лоховатых обстоятельствах, позволили заокеанскому клоуну поставить их в известную позу и хорошенечко нагреть на бабки… посмотрите любое видео с интервью или выступлением этого Тони Роббинса, почитайте выдержки из монологов – любой здравомыслящий и не лишённый хотя бы слабых зачатков интеллекта человек сразу определит, что этот Тони Роббинс за фрукт… Вот и по тюремному опыту такая же катавасия обычно мне попадалась везде. Поэтому основу материала я находил в уголовных делах, в прошениях о помиловании и о замене смертной казни – сроком, или о просьбе амнистии в Комиссию помилования при Президенте РФ, которая существовала при Ельцине до моратория на смертную казнь. Очень многие заключённые и приговорённые в этих прошениях подробно описывали не только свой тюремный опыт, но свою жизнь вообще. Ещё я немало важного материала находил в анонимных воспоминаниях сидельцев, в документальных фильмах о "малолетках" и взрослых колониях. А какие-то мелочи уже, типа "балабаса", я узнавал от людей, которые сидели во "взросляке". С малолетки у меня знакомых нет… "Балабас" это презерватив, в который закладывается пара мобильных телефонов, наркота, деньги, дальше всё это дело засовывается в анальное отверстие, а потом сей гуманитарный груз доставляется таким макаром в тюрьму. Какой ваш роман вошел в шорт-лист премии имени Фазиля Искандера? В 19-ом году в финале оказалась "Варшава, Элохим!", в этом "Москва, Адонай!". Для меня даже просто попасть в шорт лист этой премии большая честь, потому что я очень люблю книги Фазиля Абдуловича – это настоящий большой Человек, это великий художник слова, настоящий мастер. В нём столько жизни, доброты, света, столько неподдельно прожитого и живого, личного. И что самое важное: он очень многогранный. Большая часть читателей знает Фазиля Искандера в его весёлом "амплуа", как автора хохочущего, вечно улыбающегося, больше сатирика, чем трагика, но если взять одну из моих любимых новелл его книги "Сандро из Чегема" – рассказ "Пастух Махаз", это же совершенно фолкнеровский уровень и тип прозы, виртуозно написанная, тяжёлая трагедия, очень мрачная история с глубоким погружением в возможности литературного языка и психику героя, эта новелла в принципе по своей атмосфере не свойственна обычно всегда весёлому, по-детски счастливому и радостному Искандеру, но вот же, написался этот текст, и сделан он гениально (я редко использую это слово, которое сейчас очень затаскали и перепродали на тысячу раз, но конкретно здесь хочу его использовать, потому что это действительно гениально и очень новаторски написано); у рупора современной попсы, Галины Юзефович, например, что ни книга, то очередная гениальность, особенно, если это книга коммерческого директора ОАО концерн "Виктор Пелевин" в очередной раз продающего и перепродающего свои изжитые уже давно ошлюхавшиеся эстетические концепции, которые в 90-ые многим казались свежими и оригинальными, а по мне даже тогда были второсортными, исключение только сборник рассказов "Синий фонарь", о котором я очень высокого мнения, романы же у него, простите, в лучшем случае высосанные из пальца Бориса Виана и Беккета + масскультовские образы + доморощенная философия из коктейль буддизм-махаяна +щепотка древневосточных религий = всё это не лишено остроумия, но всё равно очень плохо и вторично сделано, что хвалённый "GenerationП", что местами смешной, местами белыми нитками шитый"Чапаев и Пустота" (одни вставки в диалоги Чапаева и Петьки, понадёрганные из текстов дзен буддизма чего стоят, да и разные Шварценеггеры, это, простите, но только непечатным словом можно выразиться, которое на "п…"; в худшем же случае, то есть его более поздние романы – это г… и китч в чистом виде, а теперь, в 21 веке, как по мне, некогда свеженький и для кого-то новый ОАО концерн "Виктор Пелевин", оседлавший свой договор с ЭКСМО\АСТ, уже такую несусветную оскомину своим ежегодным ширпотребом набил, что аж тошно). Да, и главное ещё, почему для меня честь попасть в финал премии Искандера – это ведь премия, совершенно не коммерцизированная, её не коснулась коррозия литературной монетизации, трендов, моды и прочего дерьма. Как вы смотрите на современный премиальный процесс в России? О нем сложились самые противоречивые мнения – от того, что премий много, их учреждает "кто попало", и потому они утратили авторитет, до того, что премий мало, и все они "нечестные", пробиваются к наградам не по литературным заслугам. Каков ваш взгляд? Да, главная проблема не в том, что сейчас, как вы говорите, премий много, и учреждает их, кто попало, Бог с ними, они никому вреда не причиняют, особенно, если хотя бы через раз-другой какой-нибудь талантливый прозаик или поэт получит за свой труд nn-ую сумму денег, а даже если в другой раз эту сумму получит графоман или вторичный идиот, который возомнит себя гением из-за полученной премии, то тоже здесь особой беды не вижу, мало ли в мире идиотов, одним больше, другим меньше, но это всё в случае, если премия это НЕ растиражирована и НЕ популярна. Главная у нас беда с самыми крупными российскими премиями, которые формируют лицо российской литературы, создают определённый ТОП самых популярных и востребованных читателем авторов. И вот тут всё сложнее. Из года в год среди лауреатов таких премий всё больше самой тривиальной коммерции, самой МОНЕТИЗИРОВАННОЙ и суррогатной литературы, которую скармливают читателю, неизбежно ориентирующемуся в океане российской словесности именно посредством этих самых премий и по их лауреатам. Андрей Немзер очень точно подметил эту тенденцию в "Дневнике читателя" 2007-го года, он там рассуждал о том, КАК и ПОЧЕМУ "Русского Букера" получила совершенная пустышка, книга "Матисс" Илличевского ("Перс" у него, кстати, не лучше, такая же смертная тоска и обыденность, "Большая книга" 2010), а в 2001-ом году "Букера" взял очень средненький роман Улицкой "Казус Кукоцкого" при том, что в том же шорт-листе с ней соседствовала великолепная книга "Ложится мгла на старые ступени" Александра Чудакова… Или вот ещё, примеры из 90-ых: в 1992 году остался без "Букера" великий роман настоящего большого художника Фридриха Горенштейна "Место", который вполне себе можно поставить в один ряд с "Бесами" или "Преступлением и наказанием", но в данном случае книга Горенштейна дотянула только до шорт листа, а в 1993 без этой премии остался Астафьев с "Прокляты и убиты", тоже одной из самых значительных книг русской литературы 20-го века, и опять лишь шорт-лист, Виктор Петрович "уступил" Маканину с его "Столом, покрытым сукном и графином посередине", а это, на мой взгляд, далеко не самая яркая вещь Владимира Семёновича, не знаю, как другим, но по мне конкретно этот его роман очень сухой, рациональный и скучноватый, в отличие от фонтанирующего, страстного и пульсирующего, а главное, ЛУЧШЕГО романа Астафьева… И благо, что через 10 лет книга Чудакова, сбритая в 2001-м году, всё-таки получила заслуженную премию "Русский Букер десятилетия", а так бы она осталась совершенно в тени, потому что "здесь и сейчас", то есть в 2001-м году, членами букеровского жюри выше всего поставлен очень посредственный и нарочито СДЕЛАННЫЙ, коммерческий и мейнстримный роман для "интеллектуальных домохозяек" Улицкой – поставлен выше, чем талантливейший, можно сказать, семейный "Архипелаг ГУЛАГ" Чудакова… Вот где-то там, в начале нового века и в конце века прошлого, и стали оформляться эти коммерческие законы нового российского мейнстрима – и с того самого времени литература начала становиться всё более незамысловатой, всё более сфабрикованной, романы всё больше относились, как выражается Евгений Попов, к категории ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ, ведь главное, чтобы эта проза хорошо продавалась, а премиальные институции с удовольствием поддерживают авторов такой прозы, делают это всё чаще и чаще. Это, если по Русскому Букеру судить, где были победителями и всякие "Цветочные кресты-афедроны", а в Большом книге найдётся ещё больше примеров, там и переделанная из неудачного сценария, который первоначально в кино не захотел никто покупать, роман "Зулейха открывает глаза", со всеми его ляпами и лубочными драмами, а потом режиссёр Егор Анашкин, мой знакомый, стал этот середнячковый роман обратно возвращать в состояние плохого сценария и делать из этого очень открыточный, такой же подчёркнуто коммерческий фильм; тут и "Женщины Лазаря" с его "девочкой Лидочкой", "трусиками", "мамочкой" и "сладкой ватой", и, конечно же, с неизменным тамадой русской литературы Дмитрием Быковым из всех щелей; без Прилепина, который умеет писать талантливые рассказы, но совершенно не умеет писать жизнеспособные романы, там, понятно, тоже никак не обойтись, и без Евгения Водолазкина, с его филологическими играми в постмодернистской песочнице… На мой взгляд, многие крупные российские издательства разорились, а АСТ\ЭКСМО стали ещё богаче, потому что этот новый порядок рыночной литературы был хорошо усвоен АСТ и ЭКСМО, а другие издательства, типа "Вагриуса" или "Амфоры", эти самые рыночные правила игнорировали, мужественно позволив себе по этим правилам не играть, попросту не желая, но желая лишь продолжать печатать качественную, неординарную, индивидуальную АВТОРСКУЮ литературу – на этом, собственно, и споткнулись, потому что пришёл новый тренд – монетизированная литература – и в цене ныне не авторская, то есть неповторимая и подчёркнуто индивидуальная проза, "концентрированное искусство", как я это для себя определяю, такое уникальное и сложное, как, скажем, "Между собакой и волком" Саши Соколова, нет, сейчас в цене хорошо распиаренный товар для среднестатистического читателя, чтобы читать-не париться на уровне щёлканья каналов телевизора после работы или для фона в метро полистать что-нибудь УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ, чтобы ОХ-АХ, дух захватывало и узнать-узнать, чем же там всё закончится – интересно же-интересно…Учитывая эту тенденцию и то, как сильно она прогрессирует, думаю, что не за горами то время, когда Большую книгу получит один из главных коммерсов русской литературы: Борис Акунин, Алексей Иванов, Дмитрий Глуховский или Минаев какой-нибудь. Скорее это будут они, чем такие настоящие художники слова, как Денис Осокин, например, который слишком НЕ ДЛЯ ВСЕХ… Что касается НОСа и Нацбеста, Ясной Поляны, они тоже неизбежно той же тенденции монетизации подвержены, но в любом случае, все вышеперечисленные премии, кроме выбывшего из списка "Русского Букера", сейчас идеально выполняют свою функцию, потому что, если победителя одной из этих крупнейших премии редко когда стоит брать в расчёт, но иногда всё-таки можно, то уж в лонг и шорт-листах там неизбежно можно найти что-то по-настоящему любопытное и интересное. Процесс монетизации литературы необратимый же, он может только прогрессировать, как COVID, размножаться, и единственная возможность хоть как-то противостоять этому процессу – НОСИТЬ МАСКИ, то есть писать авторскую литературу, не угождая читателю и не развлекая его, либо писать и ориентироваться только на тех немногих, кто в состоянии оценить и понять, а ещё лучше вообще ни на кого, кроме себя самого и своего эстетического чутья, не ориентироваться, совмещая всё это, автор рано ли поздно, при жизни ли, после смерти ли придёт к приятной неизбежности: ОН САМОСТОЯТЕЛЬНО СФОРМИРУЕТ СОБСТВЕННУЮ ЧИТАТЕЛЬСКУЮ АУДИТОРИЮ, как бы подготовит читателя, заложит почву бескомпромиссным качественным уровнем своей не конформистской прозы. PS – кстати, о "Nonконформизме", вот прекраснейшая премия же была, жаль, закрылась, вместо неё, наверное, "Лицей" решили сделать… ладно, хоть Андрея Белого осталась. Вот, наверное, тоже один из симптомов монетизации литературы – такие премии, как Nonконформизме уходят, на их место приходят премии "Лицей"; уходят из критики такие литературоведы, как Андрей Немзер, а на их место приходят такие, как Галина Юзефович, симпатичная, кстати, женщина, да и человек, по-моему, тоже очень обаятельный. Спасибо за интервью.