С чем столкнутся российские спецслужбы в условиях пандемии коронавируса

Пандемия коронавируса оказалась настоящим испытанием для всех россиян: не стали исключением и сотрудники спецслужб. Уже сейчас Федеральная служба безопасности (ФСБ) России и другие правоохранительные органы просчитывают, как отреагирует преступный мир на длительный период самоизоляции, объявленный в стране. Причем потенциальные проблемы могут прийти с самых разных сторон: от оставшихся без работы мигрантов, в среде которых очень сложно контролировать оперативную обстановку, до юных сторонников неформального движения АУЕ, которые могут увидеть в пандемии коронавируса шанс проявить себя и нарушить закон. О том, к чему сегодня готовятся российские спецслужбы, «Ленте.ру» рассказал генерал-майор ФСБ в запасе Александр Михайлов.

«Лента.ру»: Как вы оцениваете меры властей, введенные для предотвращения распространения коронавируса?

Александр Михайлов: Двойственно. В ряде случаев они более чем оправданы. Но я разговариваю с коллегами из разных регионов, и где-то, как мне кажется, эти меры чрезмерны, особенно там, где зафиксированы единичные случаи заражения. Я думаю, мы быстро справимся с этой опасной болезнью, ведь на борьбу с ней брошены все силы. Но, замечу, тяжелые времена наступают не тогда, когда люди сидят по домам. Проблемы начнутся, когда они выйдут — ведь малый и средний бизнес рушится.

Представляете, какое количество людей окажется на улице? В первую очередь те, кто по большому счету и делать ничего не умеет. Бизнес, которому надо выживать, будет избавляться от этих людей. Они окажутся на улице, что в принципе очень опасно.

Мы живем сейчас в преддверии роста преступности, который всегда сопровождает ухудшение материального положения людей, будь то кризис, война или карантин. У кого-то есть накопления, но у большинства их нет, и вряд ли все они получат достойную поддержку от государства. Именно достойную, чтобы не выжить сегодня, а обеспечить себе нормальное человеческое существование.

Плюс у нас сейчас огромное количество гастарбайтеров, которые сидят без денег. Из России они уехать не могут, денег заработать не могут, выйти из своей изоляции — тоже. Это очень серьезный вопрос. У стариков уже отбирают продукты возле магазинов, но самое сложное начнется после карантина.

© Василий Шапошников / «Коммерсантъ»

Вообще, эти игры с мигрантами, которые приезжают в Россию, очень опасны. При всех усилиях легализовать их пребывание они все равно находятся в униженном и бесправном положении, их обманывают, постоянно обирают, они не защищены в плане социальных прав, даже с медицинским обслуживанием у многих проблемы.

Сейчас в их закрытом сообществе могут формироваться разные взгляды. Долгое время мы боролись с идеологией «Исламского государства» (запрещенная в России террористическая организация) в их среде, а сегодня мы сами закрыли их в резервациях, где оперативная обстановка абсолютно не контролируется. Какие идеи зреют в сообществах малообразованных людей, которые приехали из мусульманских республик и теперь сидят без денег?

МВД и ФСБ могут сейчас как-то повлиять на ситуацию?

МВД, ФСБ и Росгвардия принимают в этом весьма опосредованное участие. Репрессивные меры едва ли будут эффективны. Ведь нельзя же гасить огонь бензином, также и нельзя сейчас «винтить» всех подряд. Основная проблема заключается в экономике, как помочь людям — нашим или приезжим — восстановить свой уровень жизни. Без решения этой проблемы все усилия силовых ведомств будут только подогревать негативные настроения.

Вы обратите внимание, как в условиях карантина люди возмущаются действиями правоохранительных органов: любое задержание или претензии в отношении граждан, вышедших на прогулку с собакой, вызывают яростный протест. Люди начинают задумываться о правовом статусе этой изоляции, о своих правах и свободах. Без личного убеждения в необходимости самоизоляции мы через коленку никого не сломаем.

Все же люди разные, один может бесконечно смотреть сериалы, а другой и 20 минут не может усидеть на месте — и как его удержать в замкнутом пространстве целый месяц в однокомнатной квартире с четырьмя детьми? Копится раздражение, негатив. Он может выплескиваться вовне — я имею в виду уличную преступность, — а может оставаться внутри, в виде домашнего насилия, пьянства и бытовухи.

Конечно, сейчас мы находимся в очень сложном положении: я не помню такой ситуации за всю жизнь. И пока я плохо представляю, как мы будем из нее выходить, несмотря на понимание проблемы на самом высоком уровне. Хотя мы и пытаемся просчитать ситуацию на несколько шагов вперед, но все может пойти не так. Мы говорим про мигрантов и всплеск преступности, но это только прогноз, и он может не сбыться. Сейчас вопросов больше, чем ответов.

Многие говорят, что режим самоизоляции не имеет правовой основы, в законе прописаны только ЧС и карантин. А потому и сотрудники полиции сильно ограничены в правах.

Конечно, это придуманный термин, не имеющий правового статуса. Но это не режим — это попытка убедить людей самим принять решение сидеть дома, дабы не распространять заразу среди окружающих и не заразить себя и своих близких. В законе прописан режим «чрезвычайного положения» (ЧП), и если он вводится в связи с политической ситуацией, то прекращается деятельность политических партий, вводится комендантский час, закрываются все СМИ, кроме государственных.

Чрезвычайная ситуация (ЧС) — это режим чуть мягче, но тоже предусматривает ограничение прав и свобод. А самоизоляция формально никого ни в чем не ограничивает, а только рекомендует. Многие и этим возмущаются, но возмущение — это черта нашего характера: мы, россияне, готовы возмущаться по любому поводу. У нас повышенная обидчивость и обостренная реакция на любые меры властей, а что касается ограничения права на передвижения, то здесь уже все на ушах стоят. Человеку, может, и ехать никуда не надо, но он возмущен, что его лишили этого права.

Как будут вести себя правоохранительные органы в случае ухудшения обстановки? Будут закручивать гайки?

А какими силами их закручивать? У нас столько гаек, что никаких гаечных ключей не хватит. Надо еще подумать, какие гайки крутить в такой ситуации и в какую сторону — тут много вопросов и у самих спецслужб. Давайте реально посмотрим на возможности спецслужб и правоохранительных органов. У нас 800 тысяч сотрудников органов внутренних дел, из которых 15-20 процентов занимаются оперативной работой. Вот он — ресурс.

© Александр Миридонов / «Коммерсантъ»

Мы, конечно, можем говорить о Росгвардии, но это не спецслужба. Это просто силовое подразделение, обеспечивающее силовое прикрытие, без прав оперативно-разыскной деятельности. Это грубая физическая сила. Что касается ФСБ, то она, конечно, сегодня в тонусе: перед ее сотрудниками встает ряд серьезных вопросов. Но надо понимать, что эта служба создана под определенные политические условия, определенную оперативную обстановку — но они могут резко измениться...

Здесь требуется тщательная аналитическая работа. Над этим сейчас все [правоохранительные органы] думают, и велика вероятность, что прорабатываются какие-то меры, но, опять же, через призму различных версий развития ситуации. Нужно время, чтобы понять, как будут развиваться события. На дворе начало апреля, а нам еще до конца месяца сидеть, мы даже не дошли до середины этого периода. Все может произойти.

Существует ли угроза мародерства и массовых беспорядков в случае ухудшения обстановки?

Едва ли дело дойдет до мародерства. Мародерство — это когда в чрезвычайной ситуации люди покинули свои дома, и тут появляются мародеры, которые эти дома грабят. А в нашем случае речь идет о разбоях и кражах. А нас всегда учили, что количество правоохранительных органов должно быть минимальным, но очень эффективным. И с такими угрозами, думаю, мы можем справиться.

Никакие банды вроде «Черной кошки» появляться не будут — хотя есть и другие риски. Скажем, АУЕ (неформальное молодежное движение криминального толка): вот эти вот ребятишки могут в таких условиях представлять серьезную угрозу.

Достаточно ли ресурсов у силовиков для борьбы с такими вызовами?

Наши правоохранительные органы оснащены технически очень хорошо: есть система распознавания лиц, огромное количество видеокамер, возможность получения упреждающей информации из интернета о замыслах и намерениях объектов. Я вспоминаю свою службу — у нас этого ничего не было, а у сыщиков милицейских тем более. Все технические ресурсы были сосредоточены в Комитете госбезопасности. А милиция, уголовный розыск в основном работали ножками.

Сейчас многие расслабились и отвыкли от этой темы. А зачем ножками? А зачем спрашивать? Вон камера висит — возьмем сейчас все камеры, пробьем биллинг, узнаем, кто где находился. Но сейчас, в сложных условиях коронавируса, надо будет и старые способы работы вспомнить — ножками. Придется нам, наверное, старых сыщиков подтягивать, знающих испытанные методы розыска преступников. И обучать старому ремеслу молодежь.

Когда началась история с коронавирусом, появились сообщения, что ФСБ предотвратила теракты то в одном регионе, то в другом. Связаны ли эти вещи?

Нет, мы просто стали более остро реагировать на такие сообщения. Все, что касается работы ФСБ по противодействию терроризму, — просто продолжается. Либо разработка завершена и надо выходить на реализацию, либо получена оперативная информация — одно из двух. И это никак не связано с коронавирусом.

Но я не случайно говорил о замкнутых сообществах мигрантов, куда оперативные службы проникнуть не смогут. Ведь этнические группы — это самая сложная для оперативной разработки среда, начиная с языка и заканчивая психологией.

Сейчас МВД и Генпрокуратура четко отслеживают все ложные сообщения о коронавирусе. Как вы считаете, оправданы ли эти действия?

Очень часто такие фейки могут быть миной замедленного действия, особенно когда начинают активно распространяться. В разведке существует принцип: нельзя доверять информации, если она поступила из одного источника — надо перепроверить через другие источники. Но когда фейк, заведомая ложь, распространяется в СМИ, то она, хотим мы этого или нет, получает подтверждение из многих источников.

Вот фейк о катастрофическом ухудшении обстановки выскочил у какого-нибудь блогера, ее подхватил другой, а потом — уважаемое издание, а за ним другое и третье. В результате формируется информационная повестка — все плохо. Критически настроенный читатель потратит немного времени и вскоре поймет, что вся эта история пошла из одного не заслуживающего доверия источника. Но сколько таких читателей? Поэтому с этим надо бороться. Люди, которые знают, что информация не проверенная и, возможно, не соответствует действительности, но распространяют его, — вот их надо привлекать по всей строгости закона. Наша задача сохранить психологическую устойчивость граждан, чтобы мы до паники не дошли.

Люди волей или неволей реагируют на катастрофические прогнозы, а это очень плохо. Если мы погрязнем в постоянном распространении слухов, то будет уже невозможно исправить ситуацию. Поэтому с фейками надо бороться жестко. Диалога с людьми не получится, если они будут заражены ложью и слухами.

А как вы относитесь к конспирологическим версиям о происхождении коронавируса? Что это биологическое оружие и тому подобное?

Это то, что всегда было в период кризисных ситуаций, когда вылезали различного рода криминологи, гадалки и предсказатели. А теперь еще появилось большое количество диванных экспертов. Такой сам что-то придумал и сам в это поверил. Причем когда он в это поверил, то стал еще более убедителен. Поэтому все версии должны проверяться временем. Если есть факт, то на нем и надо базироваться, а версии — всего лишь версии. По одному и тому же факту их может быть огромное количество.