«Товарищ Сталин был очень хреновым менеджером»

Официальная история России, которая изучается по учебнику в школе, наполнена победами русского оружия, правителями-героями и приращением земель нашей страны. Но почему мы так охотно верим в исторические мифы, созданные еще в Советском Союзе? На этот вопрос в ходе дискуссии, состоявшейся в Еврейском музее и центре толерантности при поддержке фонда Егора Гайдара, ответили историк, заместитель исполнительного директора фонда Б.Н. Ельцина по научной работе, член совета Вольного исторического общества Никита Соколов и политолог, руководитель Центра политико-географических исследований НИУ ВШЭ Николай Петров. Модерировал встречу психолог, политолог Леонид Гозман. «Лента.ру» приводит наиболее интересные выдержки из их выступлений.

Знаем ли мы свою страну?

Соколов:

Историки много чего знают наверняка. Ученым-историкам история России, в общем, ясна. Как любой ученый, историк занимается поисками ответов на вопросы «да» или «нет» — истинно или ложно некое высказывание о прошлом. Как только он получает этот ответ, его работа закончена. Но этот результат обществу, как правило, совершенно не интересен. Ему интересно, хорошо это или плохо. А на этот вопрос уже отвечает не ученый-историк, а все общество в своей совокупности, исходя из каких-то своих ценностных ориентиров на будущее.

Поэтому и идет такая ожесточенная борьба за прошлое России — потому что это не борьба за прошлое. Историкам известно все — мы знаем про террор Ивана Грозного, Сталина. Но вопрос веры — это уже не к нам. Борьба вокруг исторических оценок — это борьба за будущее. Каких героев общество назначает себе в прошлом, таким оно и мыслит себе желаемое будущее. Или у вас будет стоять памятник Ивану Грозному, или митрополиту Филиппу, а вместе нельзя, не получается. Или первосвятитель Филипп, или прародитель нашей Всеопричной Иван Грозный.

Страна до сих пор не сделала этот выбор. В этом смысле в России гражданская война, начавшаяся в 1905 году, не закончилась, потому что никакое учредительное собрание не состоялось, и граждане страны не договорились о базовых ценностях — для чего они существуют в ее составе. Для того чтобы покорить весь мир и установить коммунистический режим? Это вроде тоже проехали.

Люди, конечно, живут не в объективной реальности, а в своих представлениях о ней. Точно так же и в отношении истории — люди живут не в объективном знании о прошлых событиях, а в том, как они сформулированы в общественной повестке и что считается правильным в этом году. В этом смысле советский человек не только никуда не уходит, но воспроизводится — в частности, благодаря тому, что воспроизводится сталинская оптика взглядов на прошлое.

Что остается в голове у человека, не занимавшегося историей специально, на каком-нибудь историческом факультете (причем, не на всяком), закончившего школу и прочитавшего, как подобает культурной личности, определенное количество художественной литературы? Была великая и могучая Киевская держава, в которой всем заправлял всемогущий и единый киевский князь, вся власть была в его руках, государство расширялось, врага регулярно прибивали, все было отлично. Но потом князей стало много, эти дураки разнесли великую державу на удельные лоскутья, и стал народ хиреть. И так он захирел, что пришли степняки и поработили его, а потом 250 лет им помыкали. И тогда московские князья железной рукой собрали это русское племя в свои ежовые рукавицы под своей вертикалью власти, и русский народ стал на эту вертикаль молиться, потому что без нее ему конечная погибель. Примерно это остается в голове после школьного учебника.

Эта оптика сталинская. С 1970-х годов известно, что Древняя Русь не была единой монархической политической конструкцией — там даже не было монархического наследования власти. Огромную роль играли городовые общины, специфическую роль играло боярство. Удельный период не был периодом упадка — это был период великого культурного расцвета, когда на одном этническом субстрате опробовались совершенно разные политические системы, юридические конструкции, собирались особые живописные и литературные школы.

Эта конструкция создана только для того, чтобы доказать необходимость для русского и сопряженных с ним народов (а они тут появляются лишь в тот момент, когда Москва начинает ими интересоваться, другой истории у них якобы нет). В такой исторической оптике великими историческими персонажами неизбежно оказываются Иван Грозный, Петр Первый и Иосиф Сталин. Сильным понимается то государство, которое способно творить насилие по произволу, а не по праву. И пока мы не придумаем новый миф истории России и будем воспроизводить эту сталинскую оптику, будет воспроизводиться — в значительной степени и поэтому — сознание советского человека.

Большая маленькая страна

Петров:

Говоря о мифах, я хочу обратить ваше внимание, что помимо Вольного исторического общества есть и другие официальные конструкции, которые у историков возглавляют Нарышкин и Мединский, а у географов — министр обороны и председатель попечительского совета — наш любимый президент. И это не оттого, что им делать нечего или они с детства мечтали о морях и дальних странах. География и история — это основополагающие скрепы, которые могут играть как в одну, так и в другую сторону. Поэтому так важно, чтобы у этих скреп стояли правильные, главные в стране люди.

Наша страна действительно самая большая в мире по размерам территории. Когда социологи спрашивают наших людей, почему они считают, что живут в великой стране, то дается три главных ответа: у нас самая большая территория, у нас ядерный арсенал, ну и, на худой конец, у нас есть Чайковский, Толстой и великая культура в целом.

Но Россия уникальна в том смысле, что в ней почти нет резких физико-географических границ, она во многом развивалась исторически с помощью территориальной экспансии, волнами из центра. Куда? Есть концепция аспатиальности русской культуры, говорящая о том, что между Москвой и Владивостоком разница очень невелика — у нас скорее существует дифференциация «центр — периферия». Отойдя от столицы на сто километров, можно попасть в другую историческую эпоху и увидеть колоссальные контрасты, которые никогда не увидишь, перелетев из Москвы во Владивосток, где люди живут примерно как в столице (конечно, с определенными специфическими чертами).

Одна из главных географических иллюзий россиян связана с тем, что мы живем в самой большой стране мира. Мы смотрим на карту, особенно в «нужной» проекции, и это действительно так. Но помимо этого есть еще и представление об освоенной территории, где реально живут люди. И она во много раз меньше, чем та территория, которую мы видим на карте: гигантские арктические непригодные для жизни пространства или колоссальные болота, которым можно радоваться только глядя со стороны, глядя на эту самую карту. Реальное экономическое пространство нашей страны тоже гораздо меньше.

Проблема заключается еще и в существовании колоссального советского наследия, когда казалось, что чем дальше мы пошлем людей на Север, тем лучше. Мы гордились тем, что самый большой город за Полярным кругом — это наш Норильск. Возникло огромное количество городов и поселений вокруг заводов. И сегодня, когда идет деиндустриализация, когда многие заводы закрываются, возникает колоссальная проблема, связанная с тем, что, в отличие от многих веков своей истории, страна скорее скукоживается, чем расширяется.

Возникает серьезная концептуальная проблема: как разработать схему пространственного развития России, имея в виду не то, что завтра мы будем еще дальше, чем сегодня, и построим новые города на Дальнем Востоке, на Северном морском пути, а имея в виду то, что мы теряем население, будем его терять дальше, и надо продумать стратегию пространственного отступления, которая требует колоссальных средств, знаний о том, как устроена страна, и достаточно смелых политических решений, связанных с тем, как дальше стратегически ее развивать. Такой стратегии нет. Так что если с историей все более-менее понятно, то география очень быстро меняется, а мы не имеем адекватного представления о ней и не хотим и не можем стратегически мыслить.

Сопротивление правде

Гозман:

Почему мы сопротивляемся правде? Нет, такое высказывание, как «Почему вы оккупировали Прибалтику? — Нет, мы ее освободили!» — это понятно. Или, например, то, что сказал недавно один «умный» мужчина в телевизоре (я сам при этом присутствовал, много слышал, но вот это меня потрясло): мол, приказ товарища Сталина «Ни шагу назад!» был дан — вы никогда не догадаетесь почему... Для того чтобы мирное население успело уйти от ужасов фашистской оккупации! При этом он, как я полагаю, никак не помогал этим людям: у них не было ни денег, ни еды — ничего. Но Сталин, понимаете ли, об этом беспокоился. И все это тоже понятно — надо доказать, что Сталин был гуманный, и вообще все было прекрасно.

Но скажите, пожалуйста, почему нас унижает, что Чудское (Ледовое) побоище, которое если и было вообще, то является мелким эпизодом? Почему нас так обижает, что святой равноапостольный князь Александр Невский был налоговым агентом Орды и по ее ярлыку и правил? Почему мы сопротивляемся информации, имеющей не только очевидно политическое значение сегодня? Например, пакт Молотова-Риббентропа — это «вершина советской дипломатии», мы всех сделали, и так далее… Это понятно, это было сравнительно недавно. А вот почему не воспринимаются факты о гигантском разрушительном воздействии Ивана Грозного на экономику страны? Почему мы отвергаем факты, не имеющие серьезного отношения к сегодняшнему дню? Ну был Иван Грозный неудачным правителем, ну проиграл Ливонскую войну — ну и ладно. Чем это мешает гордиться Родиной сегодня?

Соколов:

На мой взгляд, это очередной и очень важный дефект оптики, который нужен для создания образа авторитарного героя в российской власти. Реальная фигура героя должна оцениваться в совокупности с последствиями его действий — и тогда последствия правления Петра I будут чудовищными. Жуткий правитель страны, упадок и опустошение целых областей. Но тогда и создается эта оптика (она еще со времен Карамзина идет) о великом герое и его недостойных потомках, которые не смогли с героическим наследством совладать, и все, созданное героем, запустили и разрушили. Появляется конструкция, согласно которой Петр — Великий, а все, кто шел за ним, — какие-то негодяи, мелочь и пигмеи. Но ведь такого наворотил герой, что уже следующая большая плеяда умных людей с трудом это разгребала.

Ровно та же история с Иваном Грозным, с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Все героическое, все Днепрогэсы — это его заслуга. А продовольственная программа и полное запустение деревни — во всем этом виноваты хрущевские пигмеи. Но давайте вглубь смотреть, что этот герой наворотил, тогда немного изменится и вся оптика взгляда на современных героев. Мы будем только одну часть брать или по совокупности людей оценивать? Историки предпочитают это делать по совокупности, и за это их не очень любят.

Гозман:

Я все равно не понимаю, зачем держаться того самого героя, о котором вы говорите. Его в принципе можно придумывать без постоянного вранья про Ивана Грозного, Александра Невского и других подобных. И, опять же, существует некое психологическое сопротивление людей. Вот ты говоришь конкретному человеку, что товарищ Сталин был очень хреновым менеджером и что при нем железных дорог было построено меньше, чем при царе, который делал это без вот такой страшной жестокости и безумств. Нет, это не принимается! Ну хорошо, предположим, Сталин был недавно. Но Иван Грозный, Петр Великий — это же было давно. Почему это остается столь болезненным для людей?

Петров:

Мне кажется, в особенности когда мы говорим о советском человеке, главное заключается в том, что всегда был и сегодня остается примат интересов государства над интересами частного лица. Это есть в головах у всех, в том числе и в наших с вами. Поэтому одна часть этой проблемы действительно заключается в том, насколько адекватно отражаются результаты политики конкретного персонажа для государства, но вторая часть — да, вот Петр взял и поднял Россию на дыбы, и то, что десятки тысяч людей гибли, никому неинтересно.

Великая Отечественная война, которой мы гордимся... Мы до сих пор не знаем количество погибших и где похоронены миллионы людей, которые погибли. И это поразительно отличает нас от всех остальных, от наших соседей, где у каждого погибшего есть имена и могилы. А мы оперируем миллионами — мол, «бабы новых нарожают». Расширить территорию — это, конечно, подвиг, а то, чем за это заплачено, — уже дело десятое.

Наша история — это история правителей, и это проецируется на всю страну. Если сказать, что «царь Иван Грозный был плохим», то это можно спроецировать и на сегодняшний день. Поэтому власть находится в странном состоянии, когда все цари по определению должны быть хорошими… Ленин — это уже немного непонятно, он — предатель. Мы же ведь выигрывали войну и так далее, а тут он пришел. Здесь как бы есть некая двойственность.

Но в целом мы оцениваем и учим историю не по тому, как жили и умирали люди, скажем, при Петре. Мы учим ее по тому, как героически наша страна давала всем по носу, расширяла свою территорию и так далее. Это чувство сакральности не человеческой жизни (которая не имеет цены в том числе и в наших головах), а сакральности территории. Мы цепляемся за те же Курильские острова, на которых практически никто из нас никогда не был и не будет, но это для нас важно. А то, как живут люди и как их жизнь улучшить, это уже не так важно.

Не моя история

Соколов:

Когда вы говорите «нас» в этом контексте — пожалуйста, говорите от своего имени. Действительно, государство очень много в телевизоре, огромные ресурсы вкладывают в пропаганду Военно-исторического общества Мединского, который обложил этим налогом все учреждения культуры в России. Тем не менее, несмотря на это, государство не побеждает на этом поле. Оно не главный игрок тут. Оно бы, конечно, очень хотело внедрить эту концепцию об эффективном менеджере Сталине.

В 2008 году миллионным тиражом издали толстенный учебник «История России. 1945-2008» Александра Филиппова. Надо сказать, что в его создании не участвовал ни один историк — его написали четыре политолога. И что, как вы думаете, произошло? Администрация президента пропихивала его со страшной силой, дешево продавали школам. Но не стали в России учителя по нему преподавать, просто не стали — и все. И каждый учитель истории сказал своим детям: мы по этому учебнику историю учить не будем.

Где реализуется государственная историческая память? Это учебники, памятники, календарные праздники. И очень важный элемент — лично доступные места: музеи, которые формируют общую картину. На должность такого главного инструмента формирования «правильной» картины общей истории с некоторого времени претендуют исторические парки «Россия — моя история», созданные из четырех выставок по благословению митрополита Тихона (Шевкунова). На этих выставках все, как рассказывал Николай, — все по царствованиям. Каждому князю, каждому царю посвящен отдельный раздел, в котором графически показано и вычислено в процентах, насколько приросла при нем территория государства. Иван Грозный — оклеветанный царь и жертва «информационной войны XVI века» (цитирую). Это западники его оклеветали, а так — приличнейший был человек!

Эти парки стали клонировать, их уже больше 20 в России, они есть во всех крупных городах. Но что там происходит? Вот эта самая федеральная часть клонируется без всяких изменений, но там есть и региональные тексты. И вот теперь очень смешно смотреть, как выглядит эта монархическая часть выставки, украшенная региональной частью, которую писали совершенно душевно здоровые специалисты. Где есть люди, местные меценаты и благотворители, врачи, строившие больницы… И все! На этом контрасте все осыпается. Государственное величие, будучи сопряжено буквально в пространстве одного зала с местным, в это же время живущим сообществом, оказывается совершенно ничтожным по своим последствиям. Не надо оценивать российский народ по его телевизору. Он намного порядочнее, это совершенно точно.

Один из первых клонов московского исторического парка был построен в Екатеринбурге, где живет и продолжает жить самый мощный институт сопротивления этой исторической агрессии — Ельцин-центр, в котором построена совершенно иная история России. О ней Никита Михалков сочинил семь передач «Бесогон» — я лично этот факт как орден ношу. Вот неймется ему, монархисту советскому. Но мы сложили крепкий нарратив другой истории — той, которую еще Ключевский делать начал. Рассказ о свободном народе, которому под разными геополитическими предлогами никак не дают достроить свои институты свободы.

Михаил Карпов