«Все знали, что меня вырежут вместе с семьей»

В последние годы жизнь на Северном Кавказе можно назвать вполне мирной. Боевики ваххабитского подполья сменили приоритеты и отбыли в Сирию — воевать за «Исламское государство» (ИГ, запрещено в России). Впрочем, этот исход не был бы таким массовым, если бы не усилия силовых ведомств и отдельных сотрудников, которые создавали ваххабитам поистине невыносимые условия, вынуждая покидать регион. Один из таких бойцов — бывший прапорщик МВД Мурад Залкеприев — более 20 лет прослужил на Кавказе, отправив в мир иной и за решетку не один десяток боевиков-исламистов. Он рассказал «Ленте.ру» о службе на Кавказе, в которой так плотно переплелись дом, работа и война.

22 года своей жизни я прослужил в органах МВД Республики Дагестан. Мой отец был плотником, а я после армии захотел служить в милиции, да и отец говорил, чтобы шел работать в органы. В 1994 году устроился в ОВД города Каспийска, а в следующем году был прикомандирован на границу с Чеченской Республикой. Участвовал во всех спецоперациях, в том числе на стороне федеральных войск воевал с боевикам Салмана Радуева, совершившими налет на Кизляр в январе 1996 года. В 1999 году я, уже командир отделения ППС, участвовал в боях с ваххабитами в Ботлихе и Карамахи.

С середины 2000-х в республике накалилась обстановка: боевики прятались в лесах и стреляли в спину. Для ликвидации ваххабитов к местным полицейским прикомандировали спецподразделения МВД и ФСБ. Приезжим оперативникам были нужны местные милиционеры, знающие местность — особенно лес. Я как охотник хорошо ориентировался в тех краях и в итоге был задействован в спецоперациях вплоть до 2013 года.

В нашу задачу входило получение информации о расположении боевиков, их преследование и уничтожение. С группами из «Альфы», «Витязя» и другими спецподразделениями ФСБ мы отслеживали местонахождение исламистов, лагеря, блиндажи и схроны с оружием и боеприпасами. Я жил и работал в лесах, возвращался домой на один-два дня и уходил снова на задание. Фактически не видел семью и родных, питался одними сухпайками. Бывало, по указанию начальника отдела ОВД я один отправлялся в засаду на пять-шесть дней.

Когда в лесу обнаруживаешь людей с оружием, то сразу и не понять — боевики это или гражданские. Теперь выпускают модификации карабина «Сайга», похожие на автомат. Смотришь и думаешь: это автомат или охотничья «Сайга»? Боевик или охотник? Тяжелые сомнения, на которые есть секунды. Если понял, что перед тобой враг, — стреляешь. Конечно, нелегко поначалу, но потом привыкаешь. Когда мы воевали с боевиками, их преимуществом было то, что многих мы не знали в лицо. А когда подозреваешь человека в том, что он связан с террористами, это трудно доказать. Сложно отличить людей, верующих в традиционный ислам, от ваххабитского течения. Приводишь его в отделение, а он: «За что меня? Я молюсь ради своей веры, образ жизни у меня такой. Я не боевик». Пока он за оружие не возьмется, мы не можем принять меры.

Ни один из боевиков никогда не признается в своих убеждениях, если на него не надавить. Так было в Чечне, в Дагестане — ни один из ваххабитов по своей воле не говорил, что убивал. Бандиты шли в отказ даже тогда, когда их ловили с оружием.

У нас в районе один боевик сдавался. Он спрятал автомат и уверял: «На мне крови нет». Вся группа, где он был, воевала, а он «кушать готовил». Я не говорю, что все сотрудники чистые, наверное, есть и такие, что подбрасывают оружие кому-то. Но так нельзя: если сделаешь такое, то человек десять против себя настроишь. Кстати, бывало так, что боевики сами приходили с повинной к силовикам — и суд оправдывал их по разным причинам, а они, обеленные, возвращались к «лесным братьям». Правда в том, что ваххабиты — это страшные люди, никакой пощады им быть не должно. По-другому они не понимают. Боевика ты не переубедишь — и каждый из них заслуживает жесткого отношения.

Бороться с боевиками должны не только правоохранительные органы, но и чиновники, и гражданские лица. Я знаком со случаями, когда местные чиновники принимали с почестями у себя дома лидера боевиков Дагестана Магомедали Вагабова. Вагабов — один из лидеров ваххабитского подполья в Дагестане, 8-й амир Дагестана и Верховный кади «Имарата Кавказ» (организация запрещена в России). Национальный антитеррористический комитет (НАК) России называл Вагабова «вторым лицом в иерархии "Имарата Кавказ"». Он организовал двойной теракт в московском метро 29 марта 2010 года, в августе того же года был ликвидирован сотрудниками ФСБ.

Местные бизнесмены платили «дань» террористам от страха. У одного банкира боевики потребовали 6 миллионов рублей. Ему подкинули флешку с записью требований и дали месяц на сбор денег. Банкир обратился ко мне — он никому не верил, но знал, что я работаю по ваххабитам. За неделю до конца срока я устроил засаду у его дома; изучил подходы и отходы, сектор обстрела, караулил днями и ночами. Боевики, семь человек, приехали ночью к банкиру, обстреляли его дом из пулеметов и гранатометов. Я убил одного на месте, а двоих ранил, остальные убежали. При преследовании боевиков мобильная группа РОВД была обстреляна на окраине села.

К 2013 году в горах оставались лишь незначительные силы боевиков. Но если бы не Сирия — воевали бы до сих пор. Дагестан сирийские события спасли — все отморозки туда ушли, но вербовка молодежи продолжается. Ваххабиты умные — копят силы. Раньше пару человек завербовали — и в лес отправили; боевиков не успевали убивать. И если они встанут в один день — мало не покажется. Кстати, вербуют порой молодых людей, которые попали в места лишения свободы. Мне не понятно, почему не ведется контрпропаганда и контрагитация в этом направлении.

Исламисты приманивают людей деньгами и влияют на молодежь. У террористов есть хорошие идеологи и психологи, благодаря чему все новые жертвы оказываются в ловушках их преступных идей. Один из распространенных приемов исламистов — подтолкнуть новичка на преступление и снять все на видео, а затем выложить запись в сеть: после такого у людей уже нет обратной дороги.

Усиленно идет вербовка детей из благополучных семей: сотрудников правоохранительных органов, именитых спортсменов, депутатов и других. Смотришь — и никогда не подумаешь, что из члена такой семьи отморозок получится и примкнет к террористам или окажется в Сирии! Кстати, не только в Дагестане вербуют в ваххабиты. Я знаю, кто именно до сих пор в Астрахани и Москве обрабатывает людей. Я был вынужден переехать в Сибирь — и тут, как ни странно, тоже хватает ваххабитов — некоторые бежали из Чечни и Дагестана. Правда, местная полиция еще не чувствует исходящую от них угрозу.

На меня покушались четыре раза. Боевики как-то заявили, что единственная возможность для меня остаться в живых — перейти на их сторону. Глава «Имарата Кавказ» Доку Умаров, главный террорист на Кавказе, обещал за мою голову много денег. Однажды участковый, проезжая мимо моего дома, заметил подозрительных людей — одного он убил, другой скрылся, отстреливаясь. Если бы не он — меня бы, очевидно, уже не было. В 2013 году ко мне во двор закинули гранату. Позже, в том же году, молодой ваххабит стрелял в меня, когда я приехал в поселок к матери (об этом сообщало издание Regions.ru, — прим. «Ленты.ру»).

Самое жестокое покушение на меня было совершено в 2010 году, когда группа из 6-7 боевиков обложила мой дом. Засаду организовал один из лидеров боевиков, приехавший из Турции. Сотрудники ФСБ перехватили телефонные переговоры террористов о том, что у меня дома трое маленьких детей и жена. Главарь приказал убийцам ворваться к моей семье. «Пусть это будет примером для остальных — убейте его [Залкеприева] и жену, а детей не трогайте или забросайте дом гранатами», — командовал головорез.

Я смотрел телевизор — и вдруг шквал огня. У меня был табельный автомат, пистолет, а также личное оружие — карабин и ружье. Я схватил автомат, а прицелиться не могу: в комнате свет горит, на улице темно. Открыл беспорядочно огонь по нападавшим. Вся комната была в гильзах. Старшая дочь легла на сына и закрыла его собой; она даже не плакала. Я отстреливался минут двадцать. Когда приехала подмога — мои коллеги, боевики скрылись.

После этого случая у обеих моих дочерей изменилась психика на почве испуга и нервного стресса, у старшей при обследовании обнаружились симптомы сердечной недостаточности. Годовалый сын от испуга поздно начал говорить. Жена просила, чтобы я ушел из дома и не подвергал детей опасности. Удивительно, но в ее глазах я не видел страха. Детям же в прохожих уже мерещились бандиты. Когда мы вместе шли по улице, они часто спрашивали: «Папа, что это за человек?» У меня дома на окнах появились мешки с песком на случай очередного нападения и обстрела, поэтому смотреть в окна было невозможно. А я сам не мог охранять собственную семью — постоянно находился на работе...

Незадолго до покушения в 2013 году я вступил в конфликт с новым начальником ОВД, где работал. Он, вместо того чтобы посылать бойцов на задания на бронированном УАЗе, отправлял их на обычном транспорте. Когда я выразил свое несогласие с этим и сказал, что их могут убить, начальник ответил: «Ну и что? Убьют — семьи компенсацию получат!» Я не выдержал и сказал: «Почему они должны получать компенсацию? Пускай твоя семья получит!» После этого с его стороны начались преследования, и он пообещал меня уволить. Забрал табельное оружие, зная, что есть угроза нового покушения на меня. Это, к слову, был не пустой страх: об этой опасности моего начальника предупреждали и оперативная служба, и ребята из ФСБ. Но он эти предупреждения игнорировал — зато себе купил бронированный Mercedes 600 и ездил с охраной, пока другие сотрудники полиции рисковали своими жизнями.

Моему начальнику звонило и вышестоящее руководство. Ему советовали: «Оставь этого парня, он достойно воевал!». Он на это ставил условие: «Либо Залкеприев, либо я! Я с ним работать не буду. Он нам не нужен. Залкеприев против МДВ!». Начальнику почему-то все время казалось, что я заодно с ФСБ. Хотя, по сути, какая разница, с кем я работаю? Мы же одну задачу решаем — ищем боевиков, которые наш народ убивают. Или мы, или они! Простые работники, мне давно говорили: «Мурад, это дело спецов. Тебя предадут. Не бегай по лесам». Я свой долг выполнял — это обязанность каждого гражданина. И знал, на что шел, когда со спецподразделениями в лес уходил. Надо было побыстрее с ваххабитами разобраться, чтобы мой народ нормально мог жить.

После покушения в 2013 году, когда я чудом выжил, ездить на службу стало крайне сложно: я прятал семью в разных местах и ночевал у родственников. Все знали, что меня вырежут с семьей. Прежние начальники, если я один день на работу не выходил, говорили: «Ты за семьей смотри, береги себя!» Но новый начальник был не такой, как прежние — и когда в тот раз я несколько дней не появлялся в отделе, мне предложили написать рапорт.

Я отказался и попросил вернуть оружие или дать мне охрану. Навстречу мне не пошли. Стало так неприятно на сердце, что я не написал рапорт на пенсию — а у меня стаж 22 года. За все годы у меня не было ни одного выговора и нарекания, были только поощрения и награды. Сказал им — увольняйте по статье! Уволили. Использовали и выкинули, спасибо не сказали, хотя сколько спецопераций было мною проведено! Я никогда не думал, что так из полиции уйду. Представьте, как мне было обидно.

Cегодня я с семьей нахожусь далеко от Дагестана — не хочу подвергать опасности своих близких. Тружусь начальником охраны частного охранного предприятия (ЧОП). В ближайшее время вернуться на родину не смогу: меня там не сумеют защитить даже правоохранительные органы.