«В музыкальном мире все сложнее, чем 15–20 лет назад»
C 7 по 9 июля на Елагином острове в Санкт-Петербурге проходит 16-й фестиваль Stereoleto. Одним из хедлайнеров форума назначена английская группа UNKLE, которая выступит в воскресенье вечером. Макс Хаген поговорил с лидером UNKLE Джеймсом Лавелем о старом лейбле и новом альбоме группы, а также о том, какое место в его творчестве занимает политика.
«Посреди демократии всегда найдется кто-то более влиятельный»
— Раньше UNKLE выпускала альбомы каждые два-три года. В этот раз возникла пауза на семь лет. Чем вы себя занимали это время?
— Многое произошло. Прежде всего я, по сути, ушел из группы, перестал работать с прежними людьми — это был решительный шаг. Но тут же я сосредоточился на других вещах. Например, занимался арт-проектом Daydreaming, курировал фестиваль Meltdown, работал с Queens of the Stone Age над альбомом «… Like Clockwork». Я никуда не делся, просто до записи собственных песен руки не дотягивались. Окончательно собрался только два года назад и с тех пор занимался уже только своим альбомом.
— Что в итоге подтолкнуло вас снова вернуться в форму UNKLE?
— Вообще-то я всегда был в этой форме, лет с 16–17, когда я понял, что музыка — именно то, чем я хочу заниматься. Я здесь в чем-то похож на 3D (псевдоним лидера Massive Attack Роберта Дель Наджи.— “Ъ”). Тебя начинают воспринимать только через какой-то конкретный проект, ты оказываешься брендом сам по себе. Но если ты его постоянно не поддерживаешь, бывает тяжело вернуться. В музыкальном мире сейчас, по-моему, все гораздо сложнее, чем 15–20 лет назад. Тебе нужно очень четко определять свои сильные стороны, если ты собираешься в этом мире работать. А UNKLE — это мое второе я: я создал этот проект, играл с DJ Shadow, Тимом Голдсуорси и позже с Пабло Клементсом. Но при всех их достоинствах я так и оставался основателем проекта, со всеми вытекающими обязанностями. Это вопрос самоидентичности, если так можно выразиться. И сейчас мне пришлось искать новые пути и думать, чего бы хотелось получить от себя и что показать, если я все же собрался записать альбом.
— Если пройтись по истории UNKLE, то видно, что вы начинали с трип-хопа и семплированной музыки, потом в общем и целом заиграли электро-рок, предпоследний альбом «Where Did the Night Fall» оказался заходом в психоделику. При записи «The Road, Pt.1» у вас был какой-то основной ориентир?
— Да, я хотел записать альбом, который оказывался бы единой характеристикой UNKLE,— собрать все элементы, которые мне самому казались важными. Когда я работал с партнерами, часто случалось так, что начальная идея исчезала. Приходит в студию твой коллега, хочет поэкспериментировать — все хорошо, но первый замысел уже куда-то делся. И с «The Road, Pt.1» я не собирался ставить каких-то особых экспериментов. Я хотел записать только свои собственные мысли и ощущения — чем UNKLE является для меня самого. Фактически я записывал этот альбом как сольную работу. Конечно, вокруг меня была и хорошая команда, и музыканты, с которыми мы сочиняли песни, но это все равно мой альбом. Сейчас UNKLE — это я, без каких-либо партнеров. Что-то похожее произошло с Джошем Хомми из Queens of the Stone Age, когда ушел Ник Оливери: на него свалилась роль безоговорочного лидера. И для меня основной задачей виделась запись классического альбома UNKLE. Нет, я не хочу сказать, что мне неинтересно было попробовать разные новые ходы. Но хотелось, чтобы посреди всех этих новинок была заметна и моя мысль о том, что на самом деле всегда было лучшим у UNKLE, что раньше ускользало или что мне не удавалось по каким-то причинам полноценно выразить. Здесь и отсылки к моему прошлому, и мультикультурности, и работе в формате саунд-системы. Например, в «The Road, Pt.1» поет ESKA, артистка с соул-корнями — это только один из примеров, подходящих ко всему перечисленному.
— Если смотреть выходные данные записей UNKLE, то там могут быть десятки участников. По-моему, чтобы у тебя все получилось с такой командой, нужно быть перфекционистом и четко представлять результат или просто править железной рукой…
— Наверное, говорить можно не столько о железной руке, сколько о рулевом, который направляет корабль. И этот рулевой все же должен учитывать, что делает остальная команда. Я не диктатор, ни в коем случае… Но вот представьте, что есть группа Radiohead, ее участники — это ООН, но вот Том Йорк — это Америка. Ну, фигурально, конечно; с Америкой сейчас тоже все кувырком. Но, думаю, понимаете, о чем я: посреди демократии всегда найдется кто-то более влиятельный. И моя роль находится где-то в рамках этих понятий. Но моя роль состоит и в том, чтобы команда была довольна… Хотя, наверное, всех и каждого довольным ты никогда не сделаешь. Важно еще, чтобы тебя окружали люди с похожими идеями и принципами, цель должна быть общей.
«От тебя буквально требуют, чтобы ты был молодым»
— В первые годы UNKLE вы часто подбирали вокалистами весьма известных музыкантов — Тома Йорка, Джарвиса Кокера или Иэна Брауна. Но чем дальше, тем сильнее у вас заметен культуртрегерский подход — имена менее известные, хотя музыка и не хуже.
— Том Йорк, Ричард Эшкрофт и другие скорее были просто круты, у них еще не было их нынешнего статуса. Если прикинуть, что происходило в 90-х, они все равно одной ногой были в андеграунде и музыке не для всех. Для меня главное качество и музыка, а не статус звезды. Возьмем, например, Китона Хенсона, который поет на «The Road, Pt.1» — в своих кругах он пользуется абсолютным уважением, особенно в Лондоне. Возникает даже вопрос, а надо ли ему вообще влезать в мейнстрим? Опять же, я не против работы с артистами, пользующимися массовой популярностью. Возьмем, например, Джоша Хомми — если, конечно, его можно отнести к мейнстриму. Мне все равно важнее то, что происходит внутри альбома. Твое путешествие идет в нужном направлении, а по пути могут просто попадаться разные интересные люди. Опять же, тебе и самому хочется, чтобы через твою музыку люди обнаруживали артистов, которых, они, может, иначе и не услышали бы. Я помню, что после того, как Элис Темпл спела на «Psyence Fiction», ее дела пошли в гору.
— В песне «Farewell» из нового альбома у вас поет Дхани Харрисон, сын Джорджа Харрисона. Как вы на него вышли?
— Дхани очень милый парень и, как выяснилось, тоже поклонник UNKLE. Я его встретил в Лос-Анджелесе, разговорились, собрались что-то поделать. Какое-то время идея так и висела, но потом мы все же записали пару треков в студии его отца. Это было сильное ощущение. В «The Road, Pt.1» пошла одна песня, но есть и еще — очень хорошая. Я собираюсь включить ее в одну из следующих частей альбома — предполагаю, что их будет три. На самом деле сейчас Дхани оказался только одним из артистов, участвующих в уже опубликованной вещи, и в следующей его участия будет больше. Так что, думаю, наши творческие отношения только-только начинаются по-настоящему. Он исключительно хороший человек, все равно как из фильмов про его отца — джентльмен.
— Один из «новичков» у вас — Эллиот Пауэр, который как раз дает трип-хопа, а его голос даже напоминает 3D. Здесь возникает интересное ощущение: вы и UNKLE будто временами оборачиваетесь на 20 лет назад — как могло бы быть.
— Приятно, что вы такое подметили. В чем-то это ведь и было одним из элементов моего замысла. Эллиот же буквально учился на музыке 3D и трип-хопе. Он и пришел из кругов, которые ближе к традиционному пониманию стиля — в духе Massive Attack. Большой энтузиаст, выяснилось, что он чуть не со школьных лет ходил в клубы, где я диджеил. А первые записи UNKLE он получил от своей матери. Чем-то Эллиот похож на Mink, еще одного вокалиста в «The Road, Pt.1» — это примеры современных британских музыкантов, впитывающих самые различные стили и культурные элементы. Здесь и хип-хоп, и соул. Эти артисты придают альбому очень правильное ощущение, которого я и добивался.
— «Первая часть» альбома — это честно? Когда-то Дэвид Боуи выпустил альбом «1.Outside», и я очень рассчитывал на продолжение в том же духе — и был порядочно разочарован, когда его не случилось.
— Все честно, будут еще части, они уже записываются.
— Вообще, если учесть, что вам относительно недавно перевалило за 40 лет, замысел альбома и его название — «Дорога, первая часть» — выглядят и как рефлексия по половине прожитой жизни. Таких мыслей у вас не возникало случайно?
— Знаете, по моим прикидкам, я уже получил все свои кризисы среднего возраста. Скорее, даже наоборот, для меня этот альбом начало новой дороги. Как раз здесь мне пришлось серьезно подумать, что для меня означает музыка, что я могу сделать, что за новые люди мне встретятся, что за новая энергия сможет меня подпитать. Мне 43, но ведь знаете, многие люди этого возраста говорят, что они себя ощущают гораздо моложе. Давайте глянем на людей такого же возраста. Ридли Скотт снял «Чужого» в 42 года! Джеймс Браун выпустил «Sex Machine» в 37 и рубился до самого конца! Леонард Коэн прославился с «Hallelujah» только в 50! К сожалению, в наше время музыкальный мир стал слишком возрастно-ориентированным, от тебя буквально требуют, чтобы ты был молодым. Но ведь раньше великие художники и скульпторы часто создавали свои лучшие работы в 60 лет и старше! Причем продолжительность жизни сейчас изменилась, да и вообще все, связанное со взрослением. Еще у наших родителей считалось нормальным в 23 года иметь детей и уходить на покой в 60. Но все уже не так! Ридли Скотту сейчас почти 80, а он вовсю снимает фильмы. Можно собрать бесконечный список похожих мастеров. 40 лет — совсем не возраст. Мы гораздо моложе на самом деле, чем может казаться.
«Если группа разваливается — все кончено»
— В последнюю пару лет вокруг вашего лейбла Mo`Wax наметилось оживление: выставка, документальный фильм «The Man from Mo`Wax», релиз Эллиота Пауэра как показатель работоспособности лейбла. Собираетесь раскручивать активность?
— Скажу честно, я пытался. Но все же пришел к мысли, что лейблу Mo`Wax пришел конец. Во-первых, я не хочу больше руководить рекорд-компанией, мне это уже не так интересно. Во-вторых, ты долбишься о стену истории — а я историю убивать не хочу. Знаете, это как возможный перезапуск Factory Records. Возникает вопрос, будет ли сейчас настолько здорово, после всего сделанного? Mo`Wax можно было бы сравнить даже не с аналогичными лейблами, а с группой. И если группа разваливается — все кончено. Могут быть реюнионы, совместные записи, книги, но люди всё равно будут помнить «именно ту группу». И мне не хотелось бы торговать славой и именем. Более того, это и невозможно. Мне было 18 лет, когда я организовал Mo`Wax — мир был другим, я был другим. Да и рекорд-индустрия настолько изменилась. UNKLE в итоге в чем-то и стала для меня подобием Mo`Wax: я сотрудничаю с множеством музыкантов, видеорежиссерами, различными компаниями, которые могут иметь отношение к проекту. Для меня это Mo`Wax в миниатюре. Но есть и важное отличие: UNKLE, как проект, куда как более сфокусирован и «управляем», нежели Mo`Wax — даже в лучшие времена лейбла. Я опасаюсь, что, если бы я и впрягся в его реанимацию, это все равно было бы проклятое дело, а я только и получал бы шишек. Невозможно повторить все хорошее, что уже было и, тем более, сделать еще лучше. Другое время, люди по-другому относятся к музыке. Не знаю… Это нелегко. Я лучше сосредоточусь хотя бы на себе и попробую создать что-то реально крутое. Ведь я столько времени когда-то отдал другим людям… Можно, наверное, и о своих делах наконец позаботиться.
— Трек «The Answer» из предыдущего альбома UNKLE попал в саундтрек фильма «American Assassin» про борца с терроризмом. И буквально в это же время терроризм стал в Англии больным вопросом. У вас какое отношение к этой проблеме? Фильмы, герой-одиночка и песня в тему — это одно, а реальная жизнь — совсем другое…
— Я со всеми этими проблемами провел всю жизнь, если вдуматься. Вырос в Лондоне во времена, когда ИРА вовсю заявляла о себе. А в 80-х и 90-х — палестинские террористы… Ужасно это всё. Но как бы там ни было, ты просто живешь. Из-за поворотов современной экономики и политики мы умудрились создать серьезнейшие проблемы и поле для экстремизма. И, к сожалению, все это просто оказывается частью нашей обычной жизни. В России вы, конечно, и сами хорошо знаете о таком. Происшедшее в Лондоне и Манчестере ужасно. Но эти теракты — лишь часть более широкой картины и больших проблем в мире. Вообще на такие вопросы отвечать очень тяжело: это политика, а я никогда не считал себя политическим артистом или политическим деятелем. Чертовски сложная ситуация, когда террорист для одних оказывается борцом за свободу для других. И ведь, чтобы попробовать понять происходящее, нужно закопаться в историю на столетия назад. Здесь и сейчас проблема может быть только завернута в другую упаковку. И еще сложнее, когда перемены в истории и идеологии не сопровождаются переменами в сознании людей. У каждого оказываются свои убеждения, доходящие до крайностей. И, по-моему, часто эти убеждения раздуваются не ради ответов на конкретные вопросы, а просто для сохранения власти. И пока люди в массе не осознают, что политика, экономика и власть должны находиться в грамотном равновесии, проблемы не исчезнут.