Реальность зла

Анна Толстова об антиреалистическом искусстве и торжестве постправды В Фонде Prada в Венеции открыта выставка "The Boat Is Leaking. The Captain Lied": художник Томас Деманд, кино- и телережиссер Александр Клюге, сценограф Анна Фиброк и куратор Удо Киттельманн объясняют, почему корабль тонет, капитаны врут, а постправда торжествует Лабиринт -- не лабиринт, но внутри дворца Ка-Корнер-делла-Реджина выстроено головоломное пространство непонятного назначения. Парадная дворцовая лестница почему-то ведет в вестибюль какого-то не то офисного, не то жилого здания. И за его стандартно-безликими дверьми может оказаться буржуазно обставленный кабинет, кинозал, старорежимный школьный класс, остающаяся за кадром часть телестудии с забитым мониторами стеллажом, зал судебных заседаний или коридорчик, пройдя по которому вы вдруг выскочите на театральную сцену, и на вас уставятся зрители, шедшие навстречу, с другого конца. Но сегодня, во времена тотального наблюдения, все мы в любой момент немного на сцене. Эти интерьеры настолько невзрачны и банальны, что в них самих почти не замечаешь никакого искусства. Как не замечаешь и топологических странностей. Шел в комнату -- попал на улицу с грубо оштукатуренными стенами дома и витриной магазина, а оттуда опять в комнату, словно бы дворец временно вывернули наизнанку, впрочем, какой дворец -- совершенно неясно, куда подевались его роскошные барочные интерьеры. Или вот выставочный зал: обыкновенный "белый куб" с верхним светом, только он находится на piano nobile, а над нами еще этаж, и откуда бы в таком случае взяться верхнему свету. Иногда здесь можно очутиться в пустой и безвидной комнате, как будто за кулисами театра, но и это обман: закулисье оборачивается декорацией к спектаклю покойного Кристофа Шлингензифа. Все остальные помещения, за некоторым исключением, тоже выстроены из старых декораций Анны Фиброк -- преимущественно к спектаклям Кристофа Марталера. Декорации устроены так хитро, что граница между искусственным и настоящим в них нисколько не ощущается. Под ногами дворцовый пол, благородный terrazzo alla veneziana, незаметно переходит в театральный паркет елочкой, дворцовые окна освещают залы не хуже фальшивых, так что, берясь за очередную дверную ручку, рассматривая пятна на стене, садясь на стул или скамью, вы не всегда угадаете, жизнь это или искусство. Интерьеры Анны Фиброк могли бы существовать и сами по себе -- это была бы великолепная тотальная инсталляция, не хуже, чем у Грегора Шнайдера, чей "Totes Haus u r", "мертвый дом", выстроенный внутри павильона Германии, получил "Золотого льва" на Венецианской биеннале 2001 года (куратором тогда был как раз Удо Киттельманн). Но выставка вовсе не о том, что у великих режиссеров, будь то Кристоф Марталер или Кристоф Шлингензиф, сценограф тоже оказывается выдающимся художником. Театральная инсталляция в Ка-Корнер-делла-Реджина все же не вполне самодостаточна -- актерами в ней выступают фотографии Томаса Деманда и видео Александра Клюге, разбросанные по всем комнатам. Если с Анной Фиброк в роли художника-инсталлятора мы сталкиваемся впервые, то Томас Деманд и Александр Клюге предстают в своих привычных амплуа. Фотографии Томаса Деманда по обыкновению ничем не могут порадовать любителя красивых картинок, разве только две-три -- вроде диптиха с цветами сакуры под названием "Ханами". И название, как выяснится впоследствии, мягко говоря, саркастическое. В остальном же это фрагменты никаких, безликих, заурядных мест или, скорее, немест: кипа папок забыта на столе в рабочем кабинете; лестница приставлена к архивным полкам с делами; сквозь заросли плюща проглядывает окно; на балкон выставили пластиковый стул; задний двор с крылечком и буйно цветущей за забором вишней захламлен какой-то дрянью. Иногда в этих кадрах мы чувствуем скрытое присутствие беды: беспорядок в комнате наводит на мысли об обыске или о землетрясении, спальня с многоярусными кроватями может быть приютом для беженцев или же тюрьмой для нелегальных мигрантов, ставших рабами. И поэтому любая деталь, взятая крупным планом, скажем, засохший цветок на подоконнике или опущенные жалюзи на окне, забранном затейливой решеткой, начинает казаться уликой. Сильное эстетическое переживание тут получит лишь тот, кому известен главный секрет Томаса Деманда: все, что изображено на его фотографиях, сделано из бумаги и картона, но картонные модели реальности в натуральную величину основаны на документальных снимках. Сходным образом работает и Александр Клюге, смешивая в своих псевдодокументальных фильмах и телепрограммах постановку и документальные записи, актеров и реальных персонажей. Как и у Анны Фиброк, границы между подлинным и искусственным здесь едва уловимы -- отечественный телезритель среднего возраста сможет понять этот эффект, вспомнив, как одна вечерняя интеллектуально-развлекательная передача позднеперестроечных лет вдруг незаметно перешла в перформанс двух отчаянно веселых артистов, сообщивших городу и миру, что Ленин был грибом. Выставка в Ка-Корнер-делла-Реджина похожа на большую ретроспективу Александра Клюге, чьи полнометражные игровые фильмы можно посмотреть в фиброковском кинозале, а коллажи из короткометражек, документального кино и телепередач -- на всех экранах телевизоров и мониторах компьютеров, присутствующих повсеместно, в витрине магазина, на школьных партах, на столе судьи, везде. Вначале кажется, будто кураторская идея Удо Киттельманна состояла в том, чтобы объединить трех художников из области визуального искусства, театра и кино, работающих в жанре обманки -- двухмерной, как у Томаса Деманда, трехмерной, как у Анны Фиброк, и четырехмерной, как у Александра Клюге. И предложить им тему тонущего корабля -- ведь по инерции зритель, пришедший на выставку с названием "The Boat Is Leaking. The Captain Lied" и не узнавший в нем цитаты из "Everybody Knows" Леонарда Коэна, ищет корабельные мотивы, тем более что тут же, в Венеции, в Фонде Франсуа Пино, показывают забавную выставку Дэмиена Херста про выдуманное кораблекрушение. И, разумеется, обманывается, тем более что видео Томаса Деманда (иногда его картонные модели позируют не только для фото-, но и для видеокамеры), изображающее качку в кают-компании некоего тихоокеанского лайнера, запускает машину ложного восприятия. Морские аллюзии множатся, и вот уже огромный снимок "Мастерской", где, словно туши на бойне, висят тулова незаконченных альтов и скрипок, словно бы подсказывает, что корабельный плотник подчас не менее искусен, чем скрипичный мастер. Но шаг за шагом маринистический рассказ начинает распадаться на связные фрагменты, полные политических подтекстов. Так, безымянный видеоколлаж Александра Клюге, где центральным сюжетом служит его портрет-интервью Светланы Алексиевич, рассказывающей о работе над "Чернобыльской молитвой", рифмуется с фотографией "Пункт управления" Томаса Деманда, воспроизводящей роковое для Чернобыльской АЭС место. Те, кто внимательно следит за новостями, узнают в кипе "Папок" на столе фиктивный налоговый отчет Дональда Трампа, предъявленный публике на первой президентской пресс-конференции, а в цветущей сакуре из "Ханами" -- вишню с "Заднего двора" за домом, где жил Тамерлан Царнаев и откуда он, по всей видимости, отправился на Бостонский марафон. Тайный смысл видимого раскрывается постепенно. В выставочном зале, который Анна Фиброк скопировала с одной из комнат Хамбургер-Банхофа, выставлена серия картин дивизиониста Анджело Морбелли (1853-1919), показанная на Венецианской биеннале 1903 года и рассыпанная сегодня по музеям Рима, Милана, Турина и Парижа. Анджело Морбелли изобразил будни и праздники Pio Albergo Trivulzio, старинного и до сих пор работающего миланского дома престарелых, причем изобразил так, что его вполне могли бы принять в свое товарищество наши передвижники. Но великолепная немецкая четверка, замышлявшая выставку "The Boat Is Leaking. The Captain Lied", приняла одну из картин серии, ныне хранящуюся в собрании искусства XIX века на Вилле Реале в Милане, за изображение приюта старых моряков -- из ложной интерпретации и родилась выставка, в одном из залов которой Анна Фиброк точно воспроизвела интерьер миланской богадельни с морбеллиевской картины. "Думаю, что всех троих художников объединяет принцип конструирования действительности,-- поясняет Удо Киттельманн.-- Естественно, конструкция сопровождается деконструкцией, поскольку только через деконструкцию появляется возможность созидания". "Мы иконокласты и иконофилы одновременно,-- добавляет Александр Клюге.-- Существует сила реальности, но существует и антиреализм чувства. Если человек ранен, он отрицает ту реальность, которая его ранила. Если человека глобализируют и функционализируют, как говорил Брехт, он уходит в воображаемое. Это отчасти жутко, отчасти имеет большие перспективы -- надо справиться с антагонистическим принципом реальности". Впрочем, что еще остается художнику, когда Оксфордский словарь английского языка называет "post-truth" словом года, как не плыть в прохудившемся ковчеге завета по волнам информационной памяти или, вернее, беспамятства. «The Boat Is Leaking. The Captain Lied». Венеция, Fondazione Prada, Ca' Corner della Regina, до 26 ноября