Том Круз разбудил "Мумию"

В Universal не спешат хоронить мертвецов: во вселенной хорроров о ксеноморфах мумии стоят вне системы иерархии – они во всех смыслах старожилы, родоначальники фильмов о потустороннем. Или о том, что скрыто глубоко внутри каждого? Ответить на этот вопрос можно, устроившись в кресле кинотеатра начиная с 8 июня. О ЧЕМ Ник Мортон (Том Круз) и Крис Вэйл (Джейк Джонсон) балуются расхищением древних гробниц. В поисках артефактов и адреналина они вместе с египтологом Дженни Хелси (Аннабель Уоллис) оказываются атакованными повстанцами в гуще военного конфликта на Востоке. Пытаясь найти укрытие, троица обнаруживает что-то очень похожее на древнюю гробницу царицы Египта Аманет (София Бутелла). Но все не так просто: очень скоро выясняется, что гробница таит в себе много страшных тайн, а похороненная тысячи лет назад жрица все еще не готова проститься с миром живых и не уйдет, пока не свершит свою великую, но темную, как безлунное небо, миссию. И единственный, кто может этому помешать (хотя он же и спровоцировал пробуждение Зла), Ник Мортон – плоть и кровь древнего пророчества. ГДЕ МЫ ЭТО ВИДЕЛИ Вначале был "Имхотеп". В 1932 году режиссер Карл Фройнд щекотал нервы зрителей, едва отошедших от Франкенштейна. Мумифицированный фараон в исполнении все того же Бориса Карлоффа наделал в прямом смысле много шума, оживив скелеты из склепа. Киноманы быстро прониклись интересом и даже любовью к ксеноморфам – то ли потому, что внеземные формы жизни Голливуд пока не интересовали (и никому пока и не снились), то ли потому, что погребенные все-таки тоже люди, в конце-то концов. Массовый зритель, вероятно, помнит и любит “Мумию” образца 1999 года. Приключения и ужасы, слившись с песками пустыни, будоражили умы и заставляли переживать за героев и ужасаться деяниям перебинтованного нечто, показавшего загробную жизнь во всей красе. На волне кассового успеха в 2001 году вышло продолжение, которое, как и положено среднему из троих детищ, не дотягивало до старшего и служило помостом к чему-то более совершенному. То есть к картине 2017 года со вселенским злом во плоти шикарной женщины королевских кровей. ЧТО НОВОГО Создатели решили переосмыслить сагу о мумии и добавить современности в эту покрытую прахом времен историю. То есть в первую очередь наделить женщину красотой и силой, а значит, одержимостью делать зло. Дабы уравновесить черное и белое, вселенское добро в ленте тоже воплощено в женщине – независимой, умной, понимающей голубоглазой блондинке-ученом. Собственно, герой Тома Круза здесь главенствует только номинально (ну не может бинарный Голливуд отдать-таки все в руки женщин): без него любовный треугольник просто-напросто бы не материализовался. И две женщины отражают диалектику души и эту вечную полярность мужских фантазий о сексуальной, властной, манящей, но опасной Королеве и земной, понятной, удобной и доброй подруге жизни. Шире – это, конечно, история о вечном противостоянии добра и зла внутри нас. Что важно: зло, конечно, враг несокрушимый, но управляемый, но чтобы им управлять, нужно его признать, увидеть, а для этого иногда достаточно просто посмотреть в зеркало. У “Мумии” появляется душа: это больше не ксеноморф, а (как бы смешно это ни звучало) живой человек, женщина, обманутая отцом, подданными и самим богом Тьмы. Аманет, воплощение эроса и танатоса, безжалостна от безвыходности, ее лишили по праву принадлежащей ей власти только потому, что она женщина, ее лишили силы, замуровав в ртути, но разве это помеха силам зла? “Мумия” не пробирает до дрожи от страха, скорее впечатляет декорациями, гримом, костюмами, масштабом съемок, растянувшихся на три континента. Скорее это антуражный приключенческий фильм с полумраком, водой, пауками и другой атрибутикой мракобесия, где Том Круз доказывает, что миссия все-таки не выполнима (спойлер: хэппи-энд весьма условный, но многообещающий). Зло можно убить, изгнать, замуровать, отмахнуться от него, отвернуться и даже внушить себе, что свет куда лучше и добрым быть как-то почетнее. Но монстра может победить только монстр, тот, кто говорит с Тьмой на одном языке, а значит обречен на вечные скитания меж двух миров. И мечты – не о мире, а о смерти без возможности реинкарнации.