Как в ракетном полку построили гауптвахту

В жизни советских Вооруженных сил одним из основных документов был Дисциплинарный устав. Есть ли он сейчас и является ли одним из основных документов жизни войск, я не знаю, может, его уже и вовсе не стало. Многого чего пропало за эти годы! Не стало полков и дивизий самоходных пусковых установок, перестали существовать две Ракетные армии - Винницкая и Смоленская - с легкой руки «пятнистого оленя», а с легкой руки другого горе-руководителя, «Борьки алкаша», вывели войска из Германии, развалили социалистический лагерь и продолжили уничтожать ядерное оружие Когда я случайно узнал, что в войсках закрыли все гауптвахты, я просто был шокирован таким известием. Как так? Войска и без гауптвахты? Вспомним кратко, что воинская дисциплина - есть строгое и точное выполнение всеми военнослужащими порядка и правил, установленных Советскими законами и Воинскими уставами. Чем достигается? Высокой требовательностью начальников к подчиненным. А если подчиненный не выполняет твоих требований, то существовала определенная система наказаний подчиненного от выговора до осуждения в дисциплинарный батальон. Мне с моих лейтенантских времен все уши прожужжали, что есть метод убеждения и метод принуждения . Говорилось об этом на всех уровнях. Причем метод убеждения являлся главным ,а метод принуждения надо применять только в крайних случаях. И уже в те времена посадить на гауптвахту отъявленного негодяя можно было только с разрешения заместителя по политической части. Это был неписаный закон, но он отчасти соблюдался. Мой первый командир командир 170 ракетного полка полковник Валентин Иванович Горшков, фронтовик, ветеран Великой Отечественной войны с этим требованием вообще не считался. Но в том было дело, что арестовывал он крайне редко и только тех, кто ему непосредственно попался с каким-либо нарушением. Замы командира полка вообще не арестовывали личный состав, а командиры дивизионов боялись арестовывать, опасаясь гнева замполита полка. А кто работал с личным составом методами убеждения? Правильно, молодые лейтенанты и возрастные уже капитаны, которым кроме боевой работы, больше ничего и не надо было. И вот приняв полк, я столкнулся примерно с такой же ситуацией. Надо прямо сказать, что лейтенантов на первичных должностях было много больше. Ротация кадров была небольшая, и командирам дивизионов приходилось иметь дело, в основном, с «молодняком». Молодой старший лейтенант - командир группы ПП (подготовки и пуска), начальник отделения - лейтенант, оператор - лейтенант. А в те времена ребром встал вопрос неуставных взаимоотношений. И вот этой категории офицеров приходилось постоянно с этим явлением у себя в подразделении бороться. Безусловно, помощь со стороны старших командиров и политорганов была, но не всегда, а, порой, - и несвоевременна. Неуставные отношения, в основном, исходили от лиц, как говорили тогда, «нерусской национальности». Азербайджанцы, чеченцы (их тогда уже начали призывать), осетины, аварцы, реже грузины и армяне - вот кто доставлял проблему молодым, еще не оперившимся офицерам. Ну, вот, скажем, происходит диалог офицера и совсем «обуревшего деда», которому служить осталось месяца четыре от силы. - Товарищ солдат! Вам сегодня надо будет сделать то и то, - говорит лейтенант. Ответ «обуревшего деда»: - Вот тебе надо, ты и делай! Что тут делать лейтенанту? Убеждать? Объявить один наряд вне очереди? Так ночью за деда будет нести службу молодой, а тот будет спать. Сдаться - значит, посадить себе на шею этого негодяя. Бывали, конечно, случаи, когда такого отношения к себе лейтенанты не выносили, Силой заставляли выполнять приказ. Однажды поступила жалоба, что якобы лейтенант Бородич силой заставлял выполнять свое приказание одно бурое «лицо кавказской национальности». Вызвал к себе обоих. Выслушав суть жалобы, разъяснил «лицу кавказской национальности», какую он может понести ответственность за воинское преступления, в том числе и за невыполнение приказа старшего начальника. Несилен он оказался в знании этих законов. Инцидент был исчерпан. Но на иных «обуревших» клиентов метод убеждения не действовал. К таким надо было применять другие меры, например, отсидка на гауптвахте. Я частенько использовал этот метод будучи командиром дивизиона в Слуцке. И успешно - после гауптвахты даже самые отъявленные головорезы беспрекословно выполняли все то, что от них требовалось. Начальник гауптвахты в Слуцке оказался кадетом (бывшим суворовцем. - ред.), таким же, как и я. Посидели, повспоминали кадетскую жизнь. Я его попросил, чтобы мои «сидельцы» были у него в приоритете, то есть сидели, как минимум, суток по 29, больше 30 по закону нельзя. На том и порешили! После этого я ему то и дело «подтаскивал» не совсем разумных граждан, которые через какое-то время возвращались в строй всесторонне подготовленными солдатами. Гауптвахту в полку можно было открыть только с разрешения Командующего войсками Белорусского военного округа. Ближайшие к моему полку гауптвахты были в Гомеле и в Слуцке. Расстояние до них было примерно одинаковым 200-250 км. А там еще примут или не примут - это, как Бог на душу положит. В Слуцке к тому времени моего друга уже заменили. А с Гомелем - так и связываться не хотелось после одной истории. Были в Мозырской дивизии объединенные склады МТО. Командовал этими складами мой давнишний знакомый по Слуцку капитан Валентин Богданов (раньше он командовал ББО - батареей боевого обеспечения). Так вот у него в подчинении был один «двухгодюшник»-лейтенант, выпускник вуза без военной кафедры. В полки СПУ (самоходных пусковых установок) таких уже не распределяли. И вот в такие небольшие подразделения, как объединенные склады, они и попадали. Служили они год, но больше вредили, чем служили. Так вот, этот «двухгодюшник», как только получал денежное довольствие, сразу уходил дней на десять в запой. На десятый день он появлялся, чтобы не сесть на скамью подсудимых, а потом снова пропадал. И так шло из месяца в месяц. Что только ни делал Богданов, ничего не получалось, лейтенант продолжал пить. А тут как-то однажды приезжает на эти склады командир дивизии генерал И.И. Моложаев (чего его туда занесло?) и видит пьяного и еле живого «двухгодюшника». Он объявляет ему пять суток ареста и приказывает назавтра убыть на гауптвахту. Назавтра протрезвевший лейтенант перед тем, как убыть, каким-то образом дозвонился до Моложаева и спрашивает, когда подойдет машина, чтобы его отвезти на «губу». Я представляю, как опешил генерал от такой наглости. Он послал его куда подальше, а в конце адреса все-таки сказал, чтобы тот добирался своим ходом и ни о какой машине не мечтал. Лейтенант понял приказ дословно. До Гомеля этот офицер добирался пять суток а на шестые сутки позвонил Богданову и сообщил, что прибыл на «губу», а его тут не принимают. Тут уже опешил Богданов, лейтенант уже должен быть в части, а он только прибыл на гауптвахту. Звонит командиру дивизии: так, мол, и так, товарищ «двухгодюшник» только что сообщил, что прибыл на гауптвахту, а его не принимают. Теперь уже в ступоре комдив: «Он же должен был сегодня выйти, а, выходит, только что прибыл. Почему?» - «А он до Гомеля шел пешком. Обиделся, что машину ему не дали». Дальше эту историю рассказывать не буду. Со стороны командира дивизии были приняты крутые меры и к тому, и к этому. Лейтенанта все-таки посадили, но уже не на 5, а на 15 суток. Доставлял его на «губу» и забирал с «губы» лично капитан Богданов на своем личном автомобиле... А мне все таки надо было что решать с «оборзевшими» гражданами в солдатской форме. Присмотрел я на территории полка здание под гауптвахту, примерно прикинул смету и позвонил комдиву с просьбой о строительстве гауптвахты для «клиентов» дивизии. Недолго думая, он дал «добро». Началась очередная стройка! Сколько их уже было, и сколько будет еще впереди, тогда я даже не знал. Не предполагал, что буду строить две шахты под «ТОПОЛЬ-М», другие объекты космической составляющей. Но это все - впереди, а сейчас надо было построить прозаическое сооружение - образцовую «губу» и добиваться, чтобы Командующий Белорусским округом разрешил ее эксплуатацию. Дело пошло. В строительстве были заинтересованы все - от командира дивизии и полков до командиров частей спецвойск и тыла. Поэтому и помощь шла со всех сторон, в основном, стройматериалами и красками. Но мне и этого было достаточно. И вот, наконец, я ее построил. Приехала служба войск дивизии и взяв в руки Устав гарнизонной и караульной службы, начала скрупулезно проверять все помещения гауптвахты, караульного помещения на их соответствие Уставу. Составила акт с кучей недостатков и уехала. Примерно через неделю недостатки были устранены. Проверяющие приехали снова. И еще накопали, но уже значительно меньше Ну, а после третьего раза мы, наконец, перерезали ленточку и гауптвахта была открыта. Осталось послать документы в округ. О столь значимом событии в жизни полка я с пафосом доложил командиру дивизии. Он спросил, проверяла ли служба войск дивизии? Я ответил, что проверяла трижды. «Ну, хорошо» - сказал он - «я в ближайшее время приеду, посмотрю, что вы там сделали. Если все соответствует, ввод объекта в эксплуатацию разрешу. Все! Я добился, чего хотел! «Губа» заработала. Правда, она добавила и хлопот с подготовкой караула, с выполнением на гауптвахте жесткого распорядка дня, чтобы «губарям» отсидка медом не казалась. Но это уже были мелочи. Главное - теперь каждый командир дивизиона и выше мог воспользоваться своим законным правом арестовать нарушителя воинской дисциплины. То что на «губе» должен быть жесткий распорядок дня, это известно всем. А вот я ввел для «губарей» «экзотический труд» за условно-досрочное освобождение. На территории полка было много невыкорчеванных пней, оставленных строителями. Так вот эти пни любезно предлагалось выкорчевывать. Один день - один пень. Если «губарь» с нормой справлялся, срок уменьшался на сутки, а если не справлялся, сутки добавлялись. Кто когда-нибудь корчевал пень, тот может представить, что это за работа. Далеко не каждый с ней может справиться даже за двое суток. Но жажда свободы делала свое дело. Все-таки находились «губари», которые норму «Один день - один пень» выполняли. А в полку желающих выполнять эту норму как-то сразу поубавилось. Даже «обуревшие лица не русской национальности» стали значительно сговорчивее, когда увидели, как их земляки, вернувшиеся с гауптвахты, «прыжками» выполняли любое, даже самое малозначительное приказание старшего начальника. Пользуясь случаем, предоставившимся мне в связи с вводом «губы», я потребовал от всех уставного отдания воинской чести (сейчас это называют «воинское приветствие»), в каком бы звании кто не находился. И добился и в этом успеха. Все приезжающие «контролеры» были шокированы увиденным. Идет солдат, навстречу ему - другой солдат. И друг другу они отдают честь. В учебное время передвижение шагом солдат и даже подразделений было категорически запрещено. Передвижение разрешалось только строем и бегом. Любой военнослужащий, передвигающийся шагом, патрулем брался на карандаш. И по воскресеньям с такими нерадивыми проводилась строевая подготовка под руководством одного из замов командира полка. Приехал посмотреть гауптвахту и Моложаев. Посмотрел, даже похвалил, что он делал крайне редко. А когда увидел корчевание пней и узнал о нормативе, сказал только одно слово: «Впечатляет!» Привозили на гауптвахту нарушителей воинской дисциплины из других частей дивизии, в основном с Житковичей и из Мозырских частей. У нас велся строгий учет всех посетивших наше заведение. Анализируя позже эти «посадки», пришли к выводу, что те, кто уже отсидел, вторично выполнять норму «Один день - один пень» уже не хотели. Все-таки, на мой взгляд, метод принуждения в армии более эффективен, чем метод убеждения. Но, как говорится, это кому как!