«Держите самолёт, пока колёса подпрыгивать не начнут…»

Виктор Дмитриевич Рудяк, полковник пограничной службы в отставке:— Говорят, в жизни каждого человека всё предначертано. Не знаю… Я, честно признаться, никогда в юности не думал, что стану офицером-пограничником. Думал, пойду по стопам родителей.Корни у меня донские. Мама из донских казаков, с нижнего Дона. По отцовской линии — настоящий рабочий класс, да ещё и все с одного завода. Дед мой, Николай Филиппович Рудяк, он был 1870 года рождения, — ровесник Ленина, пришёл работать на ростовский паровозоремонтный завод (тогда это ещё были мастерские) в конце XIX века, вёл один из первых в Ростове марксистских кружков, маёвки организовывал. Партийных истин и ценностей держался строго; когда отец с матерью, уже после революции, естественно, собрались жениться, её казачья родня настаивала на непременном церковном венчании. Дед, конечно же, ни в какую — мама рассказывала, еле его уломали. Отец, Дмитрий Николаевич, тоже работал на паровозоремонтном заводе, как и мама, и дядька. Но с отцом мне поработать не довелось: в звании сержанта он погиб в 42-м году — так уж совпало, в день своего рождения, 23 сентября, под Смоленском у деревни Туровка. Тогда в результате неудачной наступательной операции много наших солдат полегло…А я родился 80 лет назад, в 1937 году. Отца мало помню, а вот оккупацию помню хорошо; немцы же, как известно, дважды брали Ростов. Помню, как кто-то научил нас, мелюзгу, что если немцам в танковые стволы насыпать песка, то при выстреле ствол разорвёт. Мы даже с пацанами бегали куда-то, где танки стояли. Получили кованым сапогом пинка под зад, да мама дома чуть не убила, когда узнала.В 43-м немцев погнали, однако в школу я пошёл только в девять лет, уже в 46-м. Но до конца в ней не доучился, заканчивал уже вечернюю, потому что в 53-м 16-летним пошёл на наш «семейный» завод. Отец, правда, работал в сборочном цехе, а я попал в токарно-механический. Токарем и проработал ровно три года, день в день, с 9 сентября 53-го по 9 сентября 56-го, когда пришло время идти в армию. Призвали меня в погранвойска в Закавказский пограничный округ, и учебный пункт был в Ленинакане. Оттуда я и попал на первую в своей жизни высокогорную заставу Ленинаканского погранотряда. Прослужил там очень недолго. Вы только представьте: это 56-й год, после войны прошло всего 11 лет, ещё полно было офицеров с 7-летним, то есть неполным средним образованием. А тут в нашем призыве впервые оказалось сразу 11 человек с полной средней школой за плечами. Поэтому нас всех с застав опять повыдёргивали и отправили на 11 месяцев в Ереван учиться в школе сержантского состава. Специализации там были разные, я стал командиром отделения станковых пулемётов Горюнова, они как раз незадолго перед этим пришли на смену легендарным «Максимам». И уже в этой должности прибыл на заставу Ахалцехе на турецкой границе; аккурат напротив нас находился их городок Бадела. Стрелял я прилично, и всё отделение выучил — во время проверок и инспекций мы показывали отличный результат. За подготовку отделения приказом по отряду мне в начале 58-года объявили поощрение в виде отпуска на 10 суток. Однако начальник заставы всё тянул с моим отпуском, ждал очередную инспекцию. И тут объявляют о наборе и возможности поступления в пограничные училища. Меня хотели в строевое отправить в Алма-Ату, но я стал проситься в бабушкинское, в Москву, в пограничное училище связи. Секрет прост: домой-то хочется, а поезд на Москву идёт через Ростов и стоит там чуть ли не два часа; жили мы недалеко от вокзала, и я точно знал, что успею сбегать, маму повидать, ей в красивой форме показаться. Так и получилось — всё успел!Вот так и я стал курсантом, а ещё через три года, в 1961-м, — лейтенантом пограничных войск. Распределили в Тихоокеанский пограничный округ, в котором я, по сути, почти всю жизнь и прослужил. Службу начинал на самом севере Камчатки начальником узла связи в Тиличиках — там впервые узнал, что такое север, что такое океан. Вскоре меня перевели в Приморский край, в бухту Перевозную (железнодорожная станция Приморская), где располагался учебный отряд округа, и назначили начальником учебной заставы. Перевозная оказалась для меня счастливой: здесь я встретил свою Катя, Екатерину Никитичну. Вот уж точно, что называется — жизнь свела. Меня служба забросила, а она из киргизского села Ивановка, что находилась рядом с тогдашней столицей республики, городом Фрунзе, приехала в Перевозную в гости к сестре. Ну и «загостилась» на Дальнем Востоке на всю жизнь. Мне 25 было, а ей 20, когда познакомились. Уж и золотую свадьбу давно отметили. Там же, в Перевозной, и первенец наш родился — Женя. Служба быстро летела — год за годом. В декабре 69-го меня перевели на Чукотку — заместителем начальника маневренной группы Чукотского пограничного отряда, штаб которого находился в посёлке Урелики в бухте Провидения. Отряд охранял границу на участке в несколько тысяч километров от города Анадырь до Ванкарема. До того же Ванкарема из посёлка Лаврентия надо было долететь за светлое время суток; зимой обычно с двумя посадками, а летом — приблизительно 4,5 часа лета на вертолёте. Участок, что и говорить, сложный, климатические условия — лютые, но задачи охранять государственную границу никто не отменял. В зону отряда входил и легендарный остров Ратманова: на нём, как известно, расположена застава, находящаяся на самой восточной точке нашей огромной страны. Между тем маневренная группа — это постоянная боевая подготовка личного состава сменных застав, это готовность к перемещениям в любую минуту и на огромные расстояния, это знание оперативной обстановки на гигантской территории. Конечно, за это прилично платили, но и служба на самом северо-востоке страны всегда была, есть и будет очень непростой. Взять случай на Ратманова: солдат сорвался со скалы и сильно травмировался. Вертолёты наши вылететь не смогли. Полетел знаменитый полярный лётчик Борис Комков. Как-то умудрился сесть у них на стрельбище, там относительной плоскости метров 60. Погрузили раненого. А чтобы взлететь ему всяко под полторы сотни метров надо. Что делать? Он говорит: привязывайте к самолёту верёвки, я заведу двигатель, а вы держите всей заставой, пока у меня колёса подпрыгивать не начнут. Так и держали. И он взлетел, как из катапульты. Солдата спасли.Это, да, частный случай, но служба на Чукотке многому учила: как принимать нетрадиционные решения, как работать с подчинёнными, с коллективом в сложных условиях. И поэтому, когда пришло время возвращаться, как говорят на cевере, на материк, я этого очень не хотел, сопротивлялся как мог. Но на службе, что мы все знаем, спорить особенно не принято, и в 1972 году меня перевели начальником маневренной группы в Дальнереченский отряд. После даманских событий (советско-китайского вооружённого конфликта на острове Даманский между пограничниками СССР и Китая в марте 1969 года — DV) названия его застав были известны всей стране — застава имени Стрельникова, застава имени Леонова, Графская, Заливная. После Чукотки фронт границы у Дальнереченского отряда мог бы показаться небольшим, но по активности, по насыщенности событиями отряд был, мне кажется, в те сложные годы одним из первых в стране. Опыт, полученный здесь, был для меня, да думаю и для любого другого офицера, поистине бесценным. В 1973 году, уже после окончания академии, я был переведён на должность заместителя начальника штаба в Посьетский отряд, в уже ставший родным Хасанский район. Через год досрочно получил звание подполковника. Штабная работа включает в себя немало тонкостей, которые настоящему офицеру-пограничнику обязательно надо знать: это и оперативная работа, и умение планировать действия, и взаимодействие с разведкой, и многое, многое другое, без чего никак нельзя стать командиром.В 1975 году командование округа, очевидно, сочло, что соответствующего опыта я набрался, и меня назначили начальником штаба учебного отряда в Перевозную, туда, куда 12 лет назад я пришёл фактически начинающим службу лейтенантом. Отряд продолжал оставаться главной кузницей кадров пограничников-специалистов для всей страны, но теперь на эту работу мне предстояло взглянуть уже с другого уровня. Однако на этот раз тут довелось прослужить недолго; вскоре меня перевели обратно в Посьет, где в 1980 году я стал начальником боевого пограничного отряда. Так и получилось, что из трёх десятков лет службы в пограничных войсках более половины — 17 с лишним лет — у меня пришлись на Хасанский район Приморского края, который, конечно, стал для меня родным. Александр Фёдорович Ждунов, полковник пограничной службы в отставке:— Я коренной приморец, хотя родители мои приехали сюда незадолго до войны. Судьба их свела в Сучанском (ныне Партизанском) районе, в местах, которые называются Золотая долина. Мама жила во Фроловке и во время войны работала поваром в одной из частей, входивших в дивизию морской бомбардировочной авиации. Отец же ещё до призыва успел получить среднее специальное педагогическое образование, на службу попал уже специалистом, что по тем временам было большой редкостью. И во время срочной занимался не только несением боевой службы, но и много возился с матросами, подтягивал их образование. Как и многие сослуживцы, писал рапорты на фронт, но командование распорядилось иначе. Отслужил он 7 лет, но демобилизовываться не стал, остался на сверхсрочную. На фотографиях тех лет видны изменения на его погонах: главный старшина, главный корабельный старшина, мичман. А общей выслуги у него больше 30 лет было — я уже офицерские погоны получил, а он ещё служил. Я родился 1 мая 1945 года во Фроловке. Можно сказать — дитя войны; а можно и иначе — дитя Победы. Потом мы переехали в Шиненгоу, сейчас это станция Гордеев, названная в честь лейтенанта, погибшего при спасении людей во время наводнения. Вырос я фактически в воинской части, расположенной в тайге. Развлечение какие пацанские были? Турник, стрельба из всех видов оружия, охота. Всё это потом здорово помогло при поступлении. В конце 10 класса, ничего не говоря родителям, подал документы в военкомат: так и так, хочу поступать в пограничное училище. Где-то там мои документы ходили, а в конце июня, в самый разгар выпускного бала, заходит в зал человек в гражданском: где Ждунов? Родители, помню, аж побелели… Посадили в машину, привезли во Владивосток на беседу в управление КГБ. А ещё через несколько дней посадили на поезд в Москву, там встретили, пересадили на другой поезд — до Калининграда, а оттуда уже в Багратионовск, где располагался филиал Алма-Атинского пограничного училища. Находился он при 95-м гвардейском Кёнигсбергском пограничном отряде. И хотя в поезде я с учебниками не расставался, экзамены, особенно по математике, наверное, из-за растерянности сдал возмутительно плохо. Спас экзамен по физподготовке: подъём с переворотом я к тому времени легко делал больше десяти раз, стрелял из всего, что стреляет, да и по кроссу у меня 3-й взрослый разряд. Начальником курса был полковник Пласковский, личность легендарная — почётный чекист, всю войну в разведке, кавалер целого ряда советских наград и трёх польских орденов. Он меня вызывает, говорит: как так? Растерялся, отвечаю, у меня ж грамота за окончание школы. Дал он мне 3 месяца, чтобы все проблемы с математикой решить, я пообещал. И, думаю, не подвёл старого разведчика: училище закончил с отличием.1-й курс мы отучились в Багратионовске, а дальше уже в Алма-Ате, оттуда я и распределился на родину — в Тихоокеанский пограничный округ. 26 мая 1967 года, незадолго до выпуска, сыграли мы с моей Валентиной Михайловной свадьбу, а уже 28-го, в День пограничника, получили билеты. Во Владивостоке прошёл месячные сборы в комендатуре на улице Борисенко, после был направлен в Курильский погранотряд. И через некоторое время меня назначили исполняющим обязанности — как и всякого молодого офицера — начальника заставы на острове Юрий. Служба начиналась непросто, большую часть личного состава составляли дембеля, прослужившие уже по три года, мой предшественник их, к сожалению, сильно распустил. Буквально с первой минуты пошли конфликты, пришлось жёсткой рукой наводить порядок — и в оружейке, и в провизионке, и вообще подтягивать дисциплину и боевую подготовку. Через какое-то время всех старослужащих вертолётом вывезли, и осталось у меня шесть бойцов. Доходило до того, что у меня жена чуть не год на вышку ходила, границу стерегла. Она вообще у меня женщина боевая — стреляла всегда лучше любого бойца. Через два с половиной года, уже ближе к концу службы на Юрии, произошёл у нас серьёзный инцидент с задержанием японской шхуны. Был сильный шторм, и к нам с океанской стороны острова в бухту зашла шхуна, но они даже и вид не стали делать, что от шторма прячутся: выставили сеть — как будто рыбу ловят, а сами начали из винтовок бить нашу краснокнижную ларгу. Видимость была безобразной, но я её с вышки в дальномер всё-таки чётко различал. А с обратной, Охотоморской стороны острова в бухте Широкой у меня прятался от шторма торпедный катер из Малокурильской морской бригады. Я с командиром связываюсь, говорю: у меня нарушитель, браконьерская шхуна. Он, несмотря на шторм, немедленно выходит в пролив, качка была у них лютая, видимость — нулевая, но вскоре мне говорит: я её не вижу, наводи меня. Ну, я его и навёл: он из тумана чуть ли не под носом у японцев выскочил, практически на абордаж шхуну взял. Кто служил на морской границе, знает: хорошее наведение — половина успеха. В общем, доложил он немедленно в бригаду, бригада — в отряд, отряд — в округ, округ — в Москву, и чуть ли не к концу тех же суток я уже знал, что награждён медалью «За отличие в охране государственной границы СССР», в те годы у нас это была очень весомая и почётная награда. А произошло это всё 22 апреля 1970 года — как будто специально, аккурат в день столетия со дня рождения Ленина, который отмечала вся страна.В том же, 1970, году с Юрия меня перевели начальником заставы на Третьяковку — это уже на Кунашире (остров Курильской гряды — DV), под вулканом Менделеева с Охотоморской стороны острова. Не думаю, что я такой конфликтный человек, но здесь тоже начались конфликты. На меня сразу принялись жалобы писать. Приезжали из отряда проверяющие, особисты — разобрались, все обвинения сняли. Приезжал и начальник отряда, остался доволен увиденным; более того, ему настолько понравилось, что он позвал меня в отряд. Около трёх лет прослужил я на Третьяковке и перебрался на Горячий пляж. Особенно врезался в память 1974 год. Весной я уехал в Уссурийск сдавать экзамены для поступления в Академию имени Фрунзе. Вернулся на Горячий пляж ждать вызова в Москву, а тут случился сильнейший шторм, и на Итурупе, в заливе Косатка (это с океанской стороны острова), погибло множество японских шхун, пытавшихся найти укрытие: часть опрокинулась и затонула, часть разбило о скалы. Вместе с группой офицеров отправился туда, собирали тела погибших японцев. Подошёл японский сторожевик, некоторых погибших мы передали туда, но тех, кого нельзя было идентифицировать, японцы брать отказывались, пришлось хоронить их на Итурупе…Только вернулся в отряд, как отправили в командировку на Шикотан. И тут случилось знаменитое извержение вулкана Тятя. Сперва произошёл огромный взрыв — это когда на южном склоне образовался боковой кратер Отважный. Началась настоящая канонада, всполохи, связь рухнула, думали — война, что ли? Ветер был северо-западной, и весь шлейф вулканического пепла понесло на Шикотан, буквально в считанные часы остров был засыпан мелким абразивом. Трясло ещё после этого месяца три. У нас в отряде буквально все бойцы комендантской роты награждены знаками «Отличник погранвойск» 1-й и 2-й степеней — за спасение знамени. Потому что, как только толчок, караульный на посту номер 1 должен хватать знамя и бежать с ним на улицу. Осенью того же года я уехал в Москву в академию, отучился и через три года, в 1977-ом, вернулся в округ. Получил направление в 1-й отдел округа — отдел службы, вскоре получил звание майора. Был «направленцем» по Дальнереченскому отряду, он тогда — после даманских событий — был сильно переукомплектован, дисциплина хромала, творилось чёрт знает что. Вскоре меня туда и направили — сначала заместителем, а через год начальником штаба отряда. Разные бывали там ситуации, одна запомнилась, когда у нас один боец пропал. Дело было на «высоком» контроле, я ставлю задачи подчинённым на день и на ночь, и тут мне звонит генерал из Хабаровска. Я докладываю обстановку, он начинает меня распекать, я пытаюсь отстаивать своё решение — и тут трубку у моего собеседника перехватывают, и я начинаю разговаривать с начальником пограничных войск КГБ СССР генералом армии Вадимом Александровичем Матросовым. Он ещё раз внимательно выслушал мой доклад и решение моё утвердил. А бойца мы нашли. Это был не последний контакт с Матросовым. В 1983-м приехал в отряд начальник войск округа генерал-майор Валентин Константинович Гапоненко. Говорит: готовься принять свой родной Курильский отряд. А на должность начальника отряда тогда утверждала коллегия КГБ СССР. Я полетел в Москву, перед коллегией со мной снова общался Матросов, как оказалось запомнивший меня ещё по той, дальнереченской ситуации. Он мне тогда прямо сказал: примешь отряд — разгони всех, кто зарвался и заворовался. Прилетел я на Горячий пляж, принял отряд, начал разбираться. Порядка действительно было мало — икра, красная рыба, двойные оклады. Вник в обстановку, изучил кадры; одним из первых приказов уволил всех сверхсрочников, подавляющее большинство которых сидело на непыльных тыловых должностях. Хотел представить к увольнению со службы 12 офицеров, Гапоненко согласился только на троих, но через некоторое время сдался — все 12 не достойны были быть офицерами погранвойск. Следом развернул строительство — и в самом отряде, и в комендатурах, и на заставах. А отряд был — от острова Танфильева, который узкий Советский пролив отделяет от Японии, до острова Кетой, расположенного в северной половине Курильской гряды. У меня тогда было четыре Ми-4 и один Ми-26, тяжёлый, двадцатитонник. С их помощью я на всех заставах выстелил бетонные вертолётные площадки. Потом, в 1984 году, на заставе на острове Анучина случился пожар. Застава полностью сгорела, погибли два человека. Прилетела комиссия, начали разбираться. Если было бы обнаружено нарушение воинской дисциплины, скажем окурок, я пошёл бы под трибунал. Но нам удалось установить, что причиной пожара стало грубое нарушение, допущенное при строительстве и прокладке электросетей. В результате я получил выговор от председателя КГБ СССР. Но через полгода председатель выговор снял, а я был награждён орденом Красной звезды — за укрепление боевой готовности. Южные Курилы, Горячий пляж — это, конечно, всегда были уникальные места. Каких только гостей мне не довелось принимать за время службы, кто только не побывал в наших горячих ванночках: и космонавт Алексей Елисеев, и заместитель председателя КГБ СССР Филипп Бобков, и народный артист Михаил Ульянов, и Валентина Толкунова, и Галина Вишневская, и даже легендарный академик Юлий Харитон, один из создателей нашего ядерного оружия.В общей сложности на Курилах мне довелось прослужить 11 лет. А в декабре 1986 года направился к новому и, как стало впоследствии понятно, последнему месту службы — принял Гродековский погранотряд. Им командовал ещё 6 лет — до ухода в отставку. Кадровики мне потом рассказали, что по стажу службы в должности начальника отряда — 9 лет в общей сложности — я занимаю второе место за всю историю округа. На рубеже 90-х годов прошлого века история была бурная, в начале 90-х меня избрали депутатом краевого совета, а в 1993-м я стал главой Пограничного района и возглавлял его 4 года. Но это уже другая история, к пограничной службе отношения не имеющая.Думаю, что лучшие годы мои прошли, наверное, на Курилах. И поэтому, когда я слышу сегодня разговоры о возможном изменения статуса этих островов, у меня непроизвольно кулаки сжимаются. Рассуждать так могут только те, кто никогда там не был, кто не представляет себе красоты и ничего не знает о богатстве Курильских островов и прилегающих акваторий. Наша это земля. Наша, и точка.