Каннский фестиваль – это далеко не обязательно только конкурс, красная дорожка и «Золотая пальмовая ветвь». Это также несколько параллельных программ, где показывают фильмы, часто существующие вне фестивального мейнстрима и рынка, которые давно оказывают не лучшее влияние именно на конкурсную политику. Причем авторами таких параллельных неформатных опусов могут быть хоть бывшие каннские лауреаты – как, например, француз Брюно Дюмон, который был открыт здесь в конце девяностых: он получил Гран-при за «Человечность». Последующий путь Дюмона был извилист и непредсказуем. Некогда адепт «нового реализма» и «новой телесности», он несколько лет назад ушел в жанровость и киногеничную театральность, в феерический бурлеск и гиньоль (прошлогодний фильм «В тихом омуте»). В новой картине «Жанетт, детство Жанны д’Арк» (программа «Двухнедельник режиссеров») он продолжает экспериментировать с канонами языка и опять выходит за его привычные границы – в совсем уж сюрреальную неизвестность. Представьте себе мюзикл, где действуют в основном дети, поющие и танцующие непрофессионально, любительски, магически смехотворно (хотя их ритмичные угловатые телодвижения, иногда напоминающие те, что совершаются рэперами, поставлены известными современными хореографами). И если велеречивые тексты, которые они так же любительски напевают, прямиком взяты из классического литературного жизнеописания Жанны д’Арк, то их танцы больше всего похожи на свободные детские выкрутасы, такие же алогичные, как и детские рисунки. И все это под музыку в стиле блэк- и дет-метала – когда она включается, ангелоподобная девочка Жанна, живущая в XV веке и одетая соответственно, начинает трясти головой и размахивать волосами, как на концерте металлистов. Дать хоть сколько-нибудь точное определение увиденному невозможно, да и не нужно, ведь история Жанны д’Арк – это, по сути, история трансгрессии, выхода за границы, взрыва канонов. И решать ее нужно соответственно. Задача Дюмона – вернуть ее образу витальность, аутентичность и даже невинность иррационального детского танца, в котором профанное неотделимо от божественного, а рок-музыка отнюдь не противоречит пению а капелла. Тем самым он деканонизирует этот образ, делает его снова живым. Во второй по значимости каннской программе, «Особый взгляд», лучшим фильмом пока остается «Вестерн» Валески Гризебах, представительницы «берлинской школы». Группа рабочих из Германии, среди которых совершенно отдельный Мейнхард, человек, хромающий от собственного одиночества, приезжает работать в бедную сельскую местность в Болгарии и оказывается в классической ситуации чужих среди чужих. Гризебах снимает тонко и неоднозначно, в духе современного минимализма: исключительно непрофессиональные актеры (все – отличные) тут обследуются документально бесстрастной камерой, которая сканирует реальность, едва прикасаясь к ней, а драма, как и угроза насилия, подвешивается в воздухе, будто дамоклов меч, который, что еще страшнее, так и не падает на головы персонажей. Тревожное напряжение в отношениях местных и «колонизаторов», вспоминающих свои успехи на этой земле во время Второй мировой, т. е. в отношениях между европейским Западом и сильно отстающим от него Востоком, то нарастает, то спадает, то уступает место ощущению общей, одинаковой для всех ненужности и заброшенности. Притяжение и отторжение героев, их волатильная неприязнь друг к другу, сменяющаяся приступами внезапного единения, исследуются на микроуровне: повседневные жесты и оговорки тут способны сказать о биологическом, неизживаемом фашизме и его «человеческих лицах» куда больше, нежели открытое противостояние в духе какого-нибудь настоящего вестерна, жестокого жанра, который сегодня почти умер. В кино, но не в моделях современного поведения, которые вопреки победившей политкорректности не перестали быть архаичными. Канны
