В Михайловском театре поставили "Свадьбу Фигаро" с элементами единоборств
Шинуазри… В переводе — «китайщина». Именно этот стиль режиссер Вячеслав Стародубцев применил в своей постановке «Свадьбы Фигаро» Моцарта. Смело? Весьма. Неожиданно? Очень. Забавно? Безусловно. И как-то так легко, весело, парадоксально, красиво. Словом, по-моцартовски… Ну, или почти… Увертюра увлекла с первого такта — реально стремительным темпом, «правильным» моцартовским саундом и внутриоркестровым балансом, возможным только с камерным составом струнных, чистотой и интонационной точностью звучания. Молодой дирижер Иван Великанов подхватил концепцию музыкального руководителя постановки Михаила Татарникова, почти не растеряв ее. Почему «почти»? Забегая вперед, придется признать, что не все певцы «успевали» за взятыми темпами: кто-то жертвовал тембром, кому-то не хватило виртуозности. Однако все эти потери не разрушили общего тона и уровня, которые можно охарактеризовать так: «резво, кудряво, влюбленно». Артисты исполнили свои роли в целом весьма достойно и ровно в плане вокала и очень весело и артистично в плане драматической игры. Борис Пинхасович (Альмавива), Мария Буйносова (Графиня), Светлана Москаленко (Сюзанна), Софья Файнберг (Керубино), Александр Безруков (Фигаро) — все они были на своем месте, а в некоторых эпизодах Пинхасович и Буйносова заставили слушателей полностью погрузиться в наслаждение от прекрасного пения. Подробная проработка персонажа, его поведения, пластики, существования в дуэте и ансамбле — фирменный прием Стародубцева, который не зря учился у Дмитрия Бертмана. Герои «Свадьбы Фигаро» — вполне живые люди с большим чувством юмора, ну разве что слишком сильно подсевшие на чрезмерную любовь к Китаю. Любовь к Китаю в этом спектакле фантастическим образом синтезировалась с обожанием музыки Моцарта и восхищением стилем рококо. Художники Петр Окунев (сценография) и Вадим Дуленко (видео) создали мир, наполненный ракушечными излишествами французского дворца XVII–XVIII вв., декорированный цветами, птицами, орнаментом и драконами традиционного Китая. Ну а то, что в этом спектакле сделала художник по костюмам Жанна Усачева, следует разбирать на специальном семинаре для дизайнеров. Художник сплела воедино европейские пудреные парики и китайские косы, рюши и декольте с раструбами рукавов и широкими поясами, пышные взбитые прически с азиатскими длинными булавками, набеленные лица, модные в эпоху мадам Помпадур, с раскрасом китайских красавиц династии Сун, причем все это настолько органично, что вдруг начинаешь осознавать вечную истину: на свете гораздо больше сходства, чем различий. Вот и свадебный ритуал для Фигаро и Сюзанны провели в китайском духе — с обилием цветков персика и сливы, от которых у Базилио (Дмитрий Карпов) не на шутку разыгралась аллергия. Массовка демонстрировала элементы китайских единоборств, а граф Альмавива в порыве раскаянья чуть не сделал себе харакири. Это, правда, японская традиция, но ничего — здесь она вполне уместна. Импульсом для «окитаивания» сюжета Бомарше–Моцарта стал действительный факт моды на все китайское. Даже во дворцах Петра Первого имелись «китайские комнаты». То, что этот импульс так лихо разросся и опутал весь спектакль, конечно, не более чем произвол постановщиков. Но пенять им на это совершенно не хочется: ведь ни на смысл, ни на историю, ни на характеры героев, ни на прочтение партитуры этот прием не посягнул. Лишь придал больше юмора, свежести, динамики, легкости, красоты, молодости — всего того, что есть в этой опере изначально. Санкт-Петербург.
