Узнать правду о войне, никого не оскорбив: подвиг панфиловцев был

Недавно я посмотрел великолепный старый английский фильм «Битва за Британию» — о том, как в 1940 году малочисленные и плохо экипированные летчики сорвали планы Гитлера поставить Лондон на колени. Посмотрел — а потом с изумлением узнал: в момент своего выхода на экраны в 1969 году этот фильм вызвал в Англии возмущение «прогрессивной общественности». Оказывается, в те годы в среде молодых британцев было очень модно цинично относиться к подвигам своих отцов и дедов в период борьбы с гитлеровской агрессией. Я начал было поражаться парадоксам британского массового сознания, как вдруг меня что-то стукнуло: а разве в современной России не наблюдается нечто очень похожее? Возьмем, например, два знаковых события последних лет. Видный ресторатор-карикатурист Андрей Бильжо вспомнил о своей первой профессии психиатра и ошарашил публику: знаменитая Зоя Космодемьянская была, видите ли, не героиней, а «шизофреничкой». Еще раньше свой вклад в «копилку разоблачений» внес и тогдашний глава Федерального архивного агентства РФ Сергей Мироненко. Из опубликованных по его указанию исторических документов следовало: известный каждому советскому гражданину подвиг 28 панфиловцев при обороне Москвы в 1941 году — это «миф и выдумка сталинских пропагандистов». Я родился в Алма-Ате — городе, в котором формировалась дивизия под началом генерал-майора Ивана Панфилова и где с 1942 года существует парк имени 28 гвардейцев-панфиловцев. А мой школьный класс частично принимали в пионеры в селе Петрищево Московской области — в музее на месте подвига Зои Космодемьянской. Неудивительно поэтому, что я воспринял «научные изыскания» Андрея Бильжо и Сергея Мироненко как удар ножом в сердце. Но нельзя руководствоваться одними только эмоциями. Кроме сердца необходимо включать еще и голову. Клеймить тех, кто выступает с «альтернативными теориями» о Великой Отечественной войне как «антипатриотов, циников и предателей», — это, на мой взгляд, тупиковый и опасный путь. Я задал самому себе вопрос: могу ли я на уровне фактов и логики доказать, что основной посыл Сергея Мироненко — подвига панфиловцев не было — в корне неправилен? Вот результат моих попыток. Летом 2015 года на сайте Государственного архива РФ появилось следующее краткое объявление: «В связи с многочисленными обращениями граждан, учреждений и организаций размещаем справку-доклад главного военного прокурора Н.Афанасьева о «28 панфиловцев» от 10 мая 1948 года по результатам расследования Главной военной прокуратуры, хранящуюся в фонде прокуратуры СССР». Ниже был размещен скан машинописного документа. Вот его главный пункт: «Материалами расследования установлено, что подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев, освещенный в печати, является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора «Красной звезды» Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого. Этот вымысел был повторен в произведениях писателей Н.Тихонова, В.Ставского, А.Бека, Н.Кузнецова, В.Липко, Светлова и других и широко популяризировался среди населения Советского Союза». Я не склонен относиться к документам сталинских силовых структур как к истине в последней инстанции. В том же 1948 году эти самые силовые структуры написали и совершили еще много чего «интересного». Например, в январе 1948 года советскому народу было объявлено, что знаменитый артист Соломон Михоэлс погиб в Минске в результате автомобильной катастрофы. В реальности, как все мы теперь знаем, Михоэлс был убит по приказу высшего советского руководства. 1948 год — это тот момент истории, когда действия различных подразделений советского государственного аппарата часто не поддавались никакому логическому объяснению. С моей точки зрения, это в полной мере может относиться и к документу за подписью главного военного прокурора. Кто знает, какими именно соображениями и указаниями сверху он руководствовался, разоблачая подвиг панфиловцев? Сегодня, наверное, уже никто. Мы можем лишь спекулировать и выдвигать версии, что речь идет о какой-то очередной идеологической кампании или об интриге с целью низвержения того или иного чиновника. Но давайте не будем предаваться этому увлекательному, но заведомо бесперспективному занятию. Давайте не будем пытаться подгонять факты под версию, которая нам нравится. Давайте открыто признаем: если мы относимся с недоверием к сталинскому военному прокурору Афанасьеву, то стремление к правде требует от нас такого же недоверчивого отношения к тем сталинским журналистам и пропагандистам, которых Афанасьев пытался «вывести на чистую воду». Выходит, что мы оказались в логическом тупике? На мой взгляд, вовсе нет. Главный специалист по истории дивизии Панфилова среди моих знакомых — это, безусловно, Таир Мансуров, многолетний посол Казахстана в России, бывший генеральный секретарь ЕврАзЭС, автор книги «Казахстанцы защищают Москву» и один из инициаторов создания фильма «28 панфиловцев». К нему я в первую очередь и направился. Едва я успел задать свой вопрос, как Таир Аймухаметович протянул мне листок бумаги — отрывок из мемуаров, которые он сейчас пишет. «В 1988 году, будучи работником отдела строительства ЦК КПСС, я на­ходился в командировке в Ярославле. Здесь я вспомнил рассказ моего отца Аймухамета Мансурова о том, как зимой 1942 года он был тяжело ранен под Старой Руссой. Первый отряд санитаров, не нащупав у отца пульс, счел его погибшим, забрал у него документы и оставил, как они считали, мертвое тело для второго эшелона санитаров. Но те нашли отца живым, удивились тому, что у него отсут­ствовали документы, но тем не менее погрузили его в санитарный поезд. По дороге отец заболел тифом и в таком состоянии оказался в городе Ярославле в эвакуационном госпитале. Тем временем войсковая часть, получив соответствующие документы о его гибели, представила отца к награждению орденом Красной Звезды посмертно — в тот период решение о посмертном награждении от имени Верховного Совета СССР принимал непосредственно сам командир дивизии. А матери, как положено, направили «похоронку». Однако, получив ее из рук почтальона, моя бабушка Касипа абсолютно спо­койно сказала: «Мой сын жив. Сердцем чую, что он жив, — и твердо сказала почтальону: — А ты об этом смотри никому не говори!». Я хорошо помню свою бабушку. Отец рассказывал, что, когда их отправляли на фронт, все родственники плакали, причитали… А она только крепко обняла его. Ее стали спрашивать: «Он что, тебе не родной? Почему ты так холодно его провожаешь?» — «А что? Все идут на фронт! И он идет». Вот такая была же­лезная женщина. Но вернусь к истории моего отца. Очнувшись через 40 дней в ярославском госпитале, он рассказал, кто он и откуда. Запросили войсковую часть. Там подтвердили его данные. И отец после долечивания вернулся в свою часть, где ему сообщили, что он посмертно был награжден орденом Красной Звезды. Но так как он оказался живой — орде­на он не получит, не положено. И только в 1952 году было принято решение: всем посмертно награжденным, но оставшимся живыми и вернувшимся в строй — эти награды вручить! И теперь из Ярославля я позвонил отцу и спросил, как найти этот госпиталь. Он сказал: «Наш госпиталь располагался в обще­житии Ярославского пединститута, а напротив была небольшая церковь», — и назвал по памяти номер полевого госпиталя. Мы нашли это место, увидели на здании мемориальную до­ску, рассказывающую о том, что в годы Великой Отечественной войны здесь находился этот эвакуационный госпиталь. Я опять по­звонил отцу, рассказал, что нашел этот госпиталь, что на здании установлена соответствующая мемориальная доска. Сфотографи­ровался на фоне памятной доски. Ему было очень приятно, что па­мять об этом сохранена, что я побывал на этом месте. В День Победы каждый год из всех своих наград он надевал только этот орден Красной Звезды, считая его символом своего спасения». Прочитав этот пронизанный эмоциями текст, я понял, что мне так резало глаз в споре о подвиге дивизии Панфилова. Этот спор превратился в схватку по поводу многочисленных технических деталей: что там написал главный военный прокурор? Какими могли быть его мотивы? Чью фамилию неправомерно поместили на мемориал? На все это накладываются современные политические споры между носителями разных идеологических воззрений, между сторонниками и противниками главного современного пропагандиста подвига панфиловцев — министра культуры РФ Владимира Мединского. В результате всего этого получается куча мала, за которой совершенно не видно конкретных людей, которые ценой неимоверных усилий спасли Москву от захвата гитлеровскими ордами. Я оставляю за скобками вопрос о том, что именно произошло 16 ноября 1941 года в районе Дубосекова. На каждый убедительно звучащий «разоблачительный» аргумент в докладе сталинского военного прокурора Афанасьева есть не менее убедительно звучащий контраргумент. Но спор на тему, был ли в принципе подвиг панфиловцев, я считаю глубоко абсурдным. Если бы подвига защитников Москвы не было, то наш город был бы в 1941 году оккупирован германскими войсками. Конечно, кое-кто не видит в этом особой трагедии. Например, недавно я приобрел в Америке книгу «известного историка» Генри Брандса «Генерал против президента» — о малоизвестных в нашей стране событиях 1950 года, когда командующий американским военным контингентом в Корее генерал Дуглас Макартур балансировал на грани выхода из-под контроля президента США Гарри Трумэна и применения ядерного оружия. Предвкушая удовольствие от чтения, я дошел до 30‑й страницы и после этого надолго отложил книгу в сторону. Почему? Потому что «известный историк» Генри Брандс сумел до глубины души шокировать даже такого рьяного антисталиниста, как я, объявив Сталина виновником трагедии блокадного Ленинграда: мол, советскому руководителю надо было проявить гуманность и сдать город Гитлеру. Для человека, который называет себя «профессиональным историком», подобные заявления верх некомпетентности. Но, как свидетельствует скандал января 2014 года из-за вопроса телеканала «Дождь» «нужно ли было сдать Ленинград, чтобы спасти сотни тысяч жизней?», такие настроения имеют место даже в российском обществе. И с человеческой точки зрения это вполне объяснимо. Чем больше времени проходит с момента окончания Великой Отечественной войны, тем больше эта война воспринимается как абстракция, как всего лишь еще один вооруженный конфликт из длинного списка. Но такое понимание Великой Отечественной войны — грубое искажение того, что реально случилось. Недавно я прочитал еще одну изданную на Западе книгу — книгу, которая перевернула мое сознание и заставила меня понять, что в моих знаниях об истории нашей страны ХХ века был очень существенный пробел. Написали эту книгу на этот раз настоящие историки — Дэвид Олусога из Нигерии и Каспер Эрихсен из Дании. Это произведение — «Холокост кайзера: забытый геноцид Германии» — посвящено событиям, которые, казалось бы, не имеют к нашей стране никакого отношения: войне германских колонизаторов против местных племен в нынешней африканской стране Намибии в конце ХIX — начале ХХ века. Но Олусога и Эрихсен убедительно доказывают: гитлеризм как теория и как политическая практика пустил корни в германском обществе еще задолго до появления Гитлера на германской политической сцене. Германии как колониальной державе очень сильно «не повезло»: она поздно вступила в гонку за раздел Африки — и в результате ей досталась территория с очень продвинутыми туземцами. Туземцами, которые переняли все нормы и правила цивилизации и наотрез отказались продавать свои земли «за бусы». И тогда германское руководство во главе с кайзером (императором) Вильгельмом приняло осознанное решение: германской нации не хватает «жизненного пространства», поэтому цивилизованные, но «непонятливые» племена должны быть полностью уничтожены. И частично это решение было реализовано. Первые в мире концентрационные лагеря, узников которых целенаправленно уничтожали, появились именно на территории будущей Республики Намибия. По итогам Первой мировой войны Германия потеряла все свои колонии. Но идеология захвата нового «жизненного пространства» и уничтожения его прежних обитателей не исчезла. Она была лишь переориентирована — переориентирована на нас. Олусога и Эрихсен пишут: «Война Германии против западных держав велась в основном в соответствии с нормами военной этики... Несмотря на большое количество скандально известных актов жестокости против военных и гражданских лиц в Западной Европе, все они бледнеют по сравнению с повседневным варварством того же самого режима на Востоке. Но война против евреев, поляков и народов СССР была варварской не только потому, что все общепринятые европейские нормы ведения войны были отброшены в сторону. Эта война велась в соответствии с другим набором норм — набором, который развился в европейских колониях... в XIX и начале ХХ века... Гитлеровская война за «жизненное пространство» была величайшей колониальной войной в истории». Некоторым может показаться, что я отклонился от темы. Но даже если так оно и есть, это отклонение было совершенно сознательным. Это отклонение позволяет увидеть вещи и явления в перспективе, понять, насколько мелкими и мелочным являются все нынешние споры и нападки на Зою Космодемьянскую или на панфиловцев. Это у них, на Западе, была другая война — война, такая же как другие. У нас, на Востоке, было нечто большее, чем война, — схватка за выживание, за сохранение места нашей страны и ее народов на земле. И любая попытка смотреть на события тех лет из комфортабельного ХХI века с ухмылкой, с высокомерием, со стремлением во что бы то ни стало снять наших предков с пьедестала — глубоко безнравственна. Это, конечно, не значит, что безнравственными являются искренние попытки найти правду о войне. Та версия правды о Великой Отечественной войне, которая существовала в советский период, точно не является идеальной. В ней были и подчистки, и пробелы, и сознательные грубые искажения. Но те, кто вступает на путь борьбы с этими искажениями, должны быть очень осторожными и выверенными в своих действиях. Они должны руководствоваться древним принципом медицинской этики «прежде всего не навреди». Ни у Андрея Бильжо, ни у Сергея Мироненко, на мой взгляд, этого не получилось. Я регулярно читаю ведущих американских историков. И за исключением редких случаев с авторами вроде упомянутого выше Генри Брандса я обычно поражаюсь: как мастерски им удается описывать исторические явления во всей их противоречивости! Как они умеют описывать просчеты, ошибки и заблуждения героев своих книг, не принижая их ни в личном, ни в политическом плане! В нашей стране такое умение пока, к сожалению, большая редкость. Мы обычно стремимся к линейной однозначности и в результате очень часто попадаем в логическую ловушку. Это очень плохо. Плохо потому, что мы обязаны не расплескать историческую память о Великой Отечественной войне — не расплескать и передать ее будущим поколениям. Честно признаюсь: я ума не приложу, как именно это можно сделать. Любые, даже самые проникновенные и пронзительные слова при постоянном употреблении имеют свойство замыливаться, терять свое первоначальное значение и свою способность проникать в сердца людей. Но, возможно, нам не надо изобретать велосипед. Возможно, все уже найдено. Один из немногих безусловных успехов последних лет в общественной жизни России — это акция «Бессмертный полк». Эта акция вывела на первый план общественного сознания не абстрактную фигуру «воина-триумфатора», а конкретного человека — человека, с которым его потомки ощущают постоянную живую связь. Работая над своей книгой «Казахстанцы защищают Москву», мой друг Таир Мансуров пошел по очень схожему пути — добился проведения масштабных «поисковых работ» в архивах нашего Министерства обороны. Естественно, поименно перечислить в рамках этой книги всех казахстанцев, которые защищали Москву и вообще нашу общую родину, было невозможно. Из Казахстана на фронты Великой Отечественной войны ушел один миллион 366 тысяч человек. Из них около 600 тысяч человек так и не вернулось домой. Но, как рассказал мне Таир Мансуров, благодаря этой книге некоторые родственники погибших впервые точно узнали о судьбе своих близких, а некоторые впервые увидели их фото в военной форме. Мне кажется, что только ради одного этого стоило затевать гигантский труд перелопачивания военных архивов. Некоторые ищут сведения о бойцах-панфиловцах в архивах Министерства обороны, некоторые — «сенсационные разоблачения» в архивах советских карательных ведомств. И тот, и другой вид поиска имеет полное право на существование. Но я не буду скрывать, что из них для меня милее и роднее.