Диссертация невыполнима: 7 причин бросить аспирантуру

Министр образования Ольга Васильева заявила, что необходимо сократить число аспирантов на кафедре до двух-трех человек. По ее словам, поступать в аспирантуру должны «только достойные». Одной из причин, которая заставила Минобрнауки задуматься о таком сокращении, является то, что диссертацию защищают не более трети поступивших. «Теории и практики» поговорили с неудавшимися кандидатами наук и составили список причин, по которым российские аспиранты не доходят до финиша. 1. Аспирантура низко оплачивается, а совмещать ее с работой почти невозможно Анастасия Волосатоваредактортема диссертации: «Особенности позиционирования и редакционной политики делового издания: модель газеты Les Echos (Франция)» После защиты диплома и госов на журфаке МГУ было страшно уходить с факультета так сразу: жилья не было, работы тоже. В аспирантуре давали общагу в главном здании, плюс мне нравилось писать научные работы, выступать на конференциях. Так что не поступать означало скорее замкнуть этот круг, начать новую жизнь.Сразу скажу, что общежитие в главном здании МГУ — это вообще отдельный разговор. Я до этого там не была и не представляла, что меня ждет. И вот мы приезжаем с грудой вещей: вонь, взрытый паркет, ржавое судно вместо пола в душе. От ужаса спали втроем с девчонками на своих матрасах. В итоге через пару недель переехали на съемную квартиру.Я поступила на новую кафедру с новым научным руководителем (училась на рекламе, но меня больше интересовала французская журналистика) и фактически лишилась поддержки, ведь всем известно, что отношения на кафедре и влияние научника — чуть ли не половина успеха. Потом нашлась работа — времени на посещение кафедральных встреч не стало. Пока я сдавала кандидатские, мне представилась возможность устроиться на французский сайт телеканала RT. Но до экзамена по французскому меня не допустили: я не ходила на занятия и не делала переводы. Я пыталась объяснить, что как раз работаю с языком, но мне нельзя уйти на занятия посреди дня. Это и стало камнем преткновения, и меня попросили отчислиться с правом восстановления.Сейчас мой график нормализовался, и я бы могла вернуться, но уже нет желания. Во-первых, не к кому. Если бы был руководитель, который бы меня поддерживал, защищал мои интересы на кафедре, было бы больше мотивации. Кроме того, условия аспирантуры не накладываются на действительность: жить в разваливающейся общаге и получать три тысячи за доступ к науке — не то, чего ты ждешь после окончания МГУ. Так что пока я смотрю на научную жизнь журналистики со стороны. Присматриваюсь. Но, к сожалению, не к журфаку. 2. Руководители используют аспирантов как бесплатную рабочую силу Ирина Кузнецовапреподаватель английского языкатема диссертации: «Термины методики преподавания современного английского языка как объект учебной терминографии: когнитивный и коммуникативный аспекты» Я окончила Орловский государственный университет и, поскольку мужа по службе перевели в Москву, решила пойти в аспирантуру там, а не в родном вузе. У знакомого моего отца дочка окончила МГУ и посоветовала мне тоже идти туда, сказала, что ничего страшного там нет.В аспирантуре я хотела получить знания, которые помогут мне в моем будущем трудоустройстве (по специальности я преподаватель английского и немецкого), и, соответственно, получить какой-то опыт. Мне было очень интересно узнать, как обучают в этом вузе, какие преподаватели, отличается ли программа.Когда я пришла в аспирантуру на филологический факультет МГУ, я поняла, что люди там получают знания исключительно теоретического характера. То есть они мне понадобятся только в случае, если я в дальнейшем планирую преподавать в специализированном вузе. В плане методики образования, в плане языка эти знания практически ничего не дают.Следующий аспект — это отношение к студентам из других вузов. У нас на курсе из одиннадцати поступивших немосквичами были только я и девочка из Петербурга, и никого не волновало, защитимся мы или нет, к нам относились как к назойливым мухам. Тех, кто изначально учился в МГУ, все знали, а судьба приехавших из провинции особенно никого не заботила.Также меня поразила бесплатная практика. Она начинается на втором курсе и выражается в том, что студент аспирантуры ведет пары за других преподавателей в то время, когда они находятся в командировке или уехали в отпуск. То есть деньги за это получают преподаватели, а студенты все делают бесплатно. Я вела практику полгода на факультете иностранных языков, и никого не интересовало, чем я вообще занимаюсь на этой практике: я могла плясать, петь, смотреть фильмы со студентами. Какого-то педагогического или методического толка от этого не было.Еще меня напрягало то, что я фактически работала личным секретарем у своего руководителя: покупала билеты, приносила кофе, распечатывала квитанции, отвозила эти квитанции ее знакомым, писала за нее письма, редактировала статьи. Если я не брала трубку или не была на связи, то мне все это выговаривалось и следовали угрозы, что я не напишу диссертацию.Тем не менее к концу третьего года моя диссертация была готова, у меня были статьи в ваковских и неваковских журналах, были выступления на конференциях. Я ушла на летние каникулы с твердой уверенностью, что, когда вернусь осенью, моя диссертация будет вычитана, нам останется только пройти предзащиту, поправить ее и выходить на защиту. Но в сентябре научный руководитель предложила мне изменить тему диссертации и, соответственно, переписать две главы и добавить еще одну, а также выступить на нескольких научных конференциях. Это предполагало еще около двух лет сотрудничества. Продержавшись еще два года, я все равно не увидела никакого итога работы: на каждой встрече руководитель говорила, что все еще не проверила мою диссертацию. Честно, я не знаю, чего она от меня хотела: то ли она не могла найти замену на пост личного секретаря, то ли ей нужно было какое-то материальное поощрение. Я не стала вдаваться в эти вопросы и решила, что лучше с этим пока завязать. 3. В научных исследованиях мало внимания уделяется практике Елена Силаеваадминистратор театральной лаборатории Gogol Schoolтема диссертации: «Эстетические искания А. В. Эфроса. От Ленкома к Малой Бронной» Я училась в РГГУ на кафедре «История театра и театральная критика», это своего рода младшая сестра театроведческого факультета ГИТИСа, куда я и поступила в аспирантуру. Несмотря на то что еще на четвертом курсе я отчетливо начала понимать, что не хочу быть вечным студентом, и аспирантура не укладывалась в мою картину мира, к концу пятого я уже горела желанием попасть в ГИТИС. И тут, наверное, смешались несколько факторов: во-первых, очень манил ГИТИС — почему-то казалось, что это такой театроведческий оплот, к которому, раз уж есть такой шанс, надо приобщиться; во-вторых, ужасно привлекла перспектива продолжить работу и дружбу с моим научным руководителем, которая преподавала и в РГГУ, и в ГИТИСе. Работа с ней мотивировала на написание диплома как ничто другое. И ей достаточно было предложить мне попробовать поступить в аспирантуру в ГИТИС к ней на факультет — глаза загорелись, руки вспотели, ноги сами понесли на вступительные экзамены.В аспирантуру мы поступали вместе с моей однокурсницей из РГГУ, после вступительных за нами так и закрепилось прозвище «девочки из РГГУ», и мы при поступлении хорошо себя зарекомендовали, на нас-то и возлагали все надежды по защите диссертации. Предвосхитили события, как оказалось.Сейчас, по прошествии времени, понимаю, что год-полтора просуществовала на чистом кураже: и атмосфера, и преподаватели — все доставляло удовольствие. Не было самого основного — моей заинтересованности в собственной же исследовательской работе. Возможно, интерес переключился на мою работу в Большом театре, я начала там работать еще в процессе сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру. Впечатления от самой учебы были самые приятные, но и вечным студентом быть не хотелось, а очная аспирантура предполагала посещение всех лекций и, что больше всего меня удивляло, отсутствие работы, то есть это, кажется, даже в уставе университета прописано или в каких-то других правилах. Такая полная отдача себя, своего времени и сил исследованиям. Я оказалась не готова, четко поняла для себя, что если твое обучение в аспирантуре кому-то и нужно, то только тебе самому и для этого совершенно точно нужен особый склад ума и характера. Я не потеряла интерес к театру, к театральным процессам, театральному наследию, но заниматься глубоким исследованием я не хочу, по крайней мере пока. Возможно, я изначально неверно себя настроила на то, что аспирантура=учеба, и этим же загнала себя в тупик. Все равно не считаю, что потратила время зря или сделала что-то, что мне бы претило. Мне просто стало неинтересно, такое случается в жизни. Я все еще работаю в театральной сфере и зачастую при походе в театр во мне просыпается задремавший театровед. © kasto80 / iStock 4. Молодые люди часто идут в аспирантуру, просто чтобы получить отсрочку от армии Алексей Зеленскиймузыкант Я учился в Гуманитарном институте телевидения и радиовещания на звукорежиссуре. Когда заканчивал, у меня, как и у любого молодого человека в России, очень остро стоял вопрос с армией, и самым естественным способом как-то ее избежать было пойти в аспирантуру. При моем же институте была аспирантская кафедра культурологии, которая казалась неплохим вариантом: один из преподавателей там, например, был из тартуской школы, там учился сын профессора, к которому я специально окольными путями бегал слушать лекции по аудиовизуальным языкам в другой институт. Мне показалось, что это может быть интересным компромиссным вариантом.Я туда поступил и начал заниматься диссертацией, она была основана на трудах Леви-Стросса, Делеза, Деррида, а также людей, которые не имеют прямого отношения к научному миру (например, Владимир Мартынов и Маршалл Маклюэн). И вскоре я обнаружил странный конфликт с моим руководителем и другими людьми на кафедре: они все время хотели выкинуть или максимально сократить все ссылки как раз на Мартынова, Маклюэна и в принципе сократить то, что казалось мне очень существенным в тексте.Я понял, что научный метод не предполагает некоторых вещей, которые мне кажутся очень важными в этой работе, и постепенно начала закрадываться такая мысль, что диссертацию по моей теме невозможно написать так, чтобы оставаться верным источникам, которые я использую, потому что разрабатывать идеи Делеза и Деррида внутри строгого, по линейке вымеренного научного труда — это какое-то извращение. Кроме того, я уехал за границу, на меня перестал распространяться призыв, у меня родился сын, и я понял, что аспирантура будет требовать огромных бессмысленных затрат из-за ВАКа, из-за того, сколько мне предстоит бороться с самим собой, чтобы отказаться от своего видения текста и сделать его таким, каким он должен быть, чтобы его защитить. Тут есть такая типичная российская бессмысленность, когда ты изначально идешь в аспирантуру в первую очередь потому, что тебе грозит армия, а потом все должен делать строго определенным образом и при этом еще и думать о том, что этим ваковским изданиям надо платить, потому что они иначе не печатают работы и так далее. В общем, все, что связано с российской действительностью, абсолютно отравило идею того, что эту работу нужно довести до конца.Если я и решу закончить диссертацию, то точно не в России, хотя тут это было бы важнее с той точки зрения, что здесь существует гораздо меньше работ на эту тему. Но я не вижу никакого смысла включаться в российскую большую академическую жизнь, потому что для меня очевидно, что первоначальный смысл этой ступени образования, к сожалению, очень сильно искажен из-за вопросов армии, бюрократии и так далее. 5. Жесткие академические рамки и бюрократия сильно ограничивают аспирантов Дашажурналист Я с красным дипломом окончила филологический факультет, один из самых престижных в России. Подумывала о том, чтобы продолжить учебу за границей, но мне был 21 год, в жизни творилось черт-те что, и после диплома сил на мотивационные письма и поиски грантов совсем не было. И тут в моем университете мне предложили трехлетний грант на аспирантуру с возможностью часть времени учиться в Европе. Это был самый легкий путь, и я согласилась.У меня не было серьезных иллюзий по поводу того, что такое русская аспирантура, но все же реальность оказалась еще печальнее. Отечественная академическая наука сама по себе консервативна, и когда я заявила, что буду писать о музыкальном театре, это вызвало множество вопросов. Меня постоянно спрашивали, а филология ли это вообще, хотя в Европе таких вопросов ни у кого не возникает — междисциплинарные темы, напротив, кажутся там самыми престижными и привлекательными. Кандидатская диссертация — это не творческая и даже не столько научная работа, сколько доказательство того, что человек способен оформлять ссылки по всем ГОСТам и мириться со множеством бесполезных бюрократических процедур и ограничений. Я была не готова.Я сдала кандидатский минимум и, поскольку хотела отработать свой грант, упорно пыталась что-то написать, но за мной никто особо не следил, а за полгода до конца аспирантуры меня попросили забрать документы. У университета начались проблемы с властью; ученый совет, который присваивает кандидатские степени, распустили, потом случилась история с «неэффективными вузами», которая коснулась и моего, так что надежды спокойно защититься в стенах своего университета почти не осталось, и обо мне окончательно забыли.Не хочу винить обстоятельства — если бы у меня хватало мотивации защититься, я бы нашла способ это сделать. Но с самого начала аспирантуры я стала работать и забывать студенческую жизнь. Мне нравилась наука, и, наверное, я могла бы стать неплохим ученым, но мои амбиции оказались слишком приземленными, чтобы закрывать глаза на нищенские зарплаты в российских университетах и нулевой градус престижа, который дает кандидатская степень. И даже если бы я захотела преподавать за границей, в аспирантуре мне пришлось бы учиться заново — русское звание кандидата наук там мало что значит.Забрав документы, я решила заняться журналистикой. Теперь то, что я пишу, читают люди, и это не пылится в архивах. Я знаю, что мои тексты, пусть это и не серьезные академические труды, кому-то нужны и порой даже меняют жизни. И когда я чувствую вину и обиду за незакрытый гештальт, я вспоминаю слова одного своего преподавателя. Комментируя статью Гаспарова, он говорил: «При всем уважении к Михаилу Леоновичу — для кого он это написал? Для бога филологии? Нет такого бога». Я восхищаюсь своими ровесниками, которые окончили аспирантуру и учат студентов, — это настоящие герои. Но для меня бог филологии умер. 6. Интриги на кафедре разочаровывают и отбивают вдохновение Александр Демидовпреподаватель английского языкатема диссертации: «Духовно-нравственная эволюция человека в философии Агни Йоги» Я окончил журфак МГУ, но всю жизнь любил и изучал восточную философию и йогу. Армия мне совершенно не грозила, военный билет уже был на руках (абсолютно законный, кстати говоря), но пора было определяться, куда направиться дальше.На пятом курсе наш лектор по истории зарубежной философии (замечательный профессор, очень его уважаю!) очень рекомендовал поступать в аспирантуру философского факультета на кафедру истории зарубежной философии.Впрочем, рекомендация профессора стала скорее финальным поводом, чем причиной. Моей главной страстью и сферой изучения были агни йога и теософия. В мире современной философии это явно маргинальные учения, и относятся к ним скептически («Молодой человек! Может, займетесь Платоном или Гегелем вместо этой вашей эзотерики?»). Рерихов еще более-менее воспринимают (возможно, отдавая дань искусству и востоковедению), но озвучить имя Блаватской в контексте вклада в философию — все равно что черта в храме помянуть.Тем не менее для меня агни йога и теософия всегда были (и остаются) мудрыми, благородными и нравственными учениями, возвышающими человека. И да, сильно недооцененными обществом. Я искренне полагал, что смогу раскрыть красоту этой философии и ввести ее в поле серьезного дискурса.Честно признаюсь, после журфака я романтизировал философский факультет. Философия всегда была для меня источником нравственности и лучших человеческих стремлений. Попав на факультет, я весьма разочаровался. Подсмеивания над коллегами из ВШЭ за кафедральным столом, борьба за публикации, жесточайшие битвы за свои и только свои теории, слухи и сплетни о преподавателях (куда жестче и злее, чем на журфаке!). И зачастую — самое будничное отношение к философии. Все это портило впечатление и совершенно не вдохновляло. Становиться похожим на таких людей не хотелось. Были отдельные замечательные товарищи, но общая картина складывалась не самая радостная.Еще мне очень хотелось приносить пользу. Чувствовать отдачу от 11 лет школы и 5 лет универа. Хотелось приложиться к делу — а здесь на горизонте снова маячили десятки часов в библиотеках, статьи, монографии, совещания, диссертации…Наконец, философия в моем представлении есть нечто очень живое, а здесь к тем же статьям выдвинуты жесткие требования «научной академичности». Прямо свинцовый занавес. Такой подход выхолащивает то самое живое, что может дать философия человеку (мое мнение). Когда сказали, что мои статьи очень интересные и захватывающие, но их нужно переписать и привести к «научному» (читай: скучному и серенькому) виду, мне стало страшно тоскливо. Я понял, что мне пора. И совершенно не жалею.Теперь я преподаю английский на языковых курсах детям от 10 до 70 лет и организовываю встречи с беседами о важных жизненных вопросах в свете восточного мировоззрения, буддизма, йоги. Чувствую себя гораздо счастливее. Успел также поработать в проектах по профориентации подростков и выбору жизненного пути (замечательный опыт!). Вполне возможно, займусь улучшением системы образования в будущем, а то она основательно устарела почти по всем мыслимым параметрам. 7. Личные причины Екатерина Митинасценарист, режиссертема диссертации: «Эмиграция евреев из Чехии в Палестину с 1897 по 1948 год» Начиная с тринадцати лет у меня была мечта стать режиссером, я в принципе человек творческий: в детстве писала стихи, прозу, мне нравилось что-то придумывать. С братом мы мечтали снять наши игры на видео, чтобы это было как кино. Как у многих подростков моего поколения, у меня был кумир. В отличие от них, выбирающих себе более простых и понятных кумиров, моим кумиром был Владимир Ворошилов, автор и ведущий программы «Что? Где? Когда?».Но родители настояли на том, чтобы я пошла на историка, так как туда было проще поступить. Тем не менее я всегда думала, что если окончу истфак, то обязательно получу второе высшее, пойду на режиссера. И мне перспектива писать диссертацию на историческую тему была не очень интересна.Но мой папа и мой молодой человек просто загнали меня в аспирантуру силком. Папа меня убеждал, что, дескать, если ты пойдешь в аспирантуру, то у тебя будет кусок хлеба и ты всегда сможешь заработать себе на жизнь, если будешь кандидатом наук. А мой любимый человек сказал: «Слушай, у тебя крутая тема, российская иудаика просто умрет, если ты это не увековечишь».Я поступила в ИСАА на кафедру иудаики. В обучении было много положительных моментов: у меня был просто замечательный научный руководитель, я его до сих пор очень нежно люблю. Кроме того, аспирантура мне была полезна с той точки зрения, что мне там исправили английский язык. Языковое образование на истфаке и в ИСАА — это совершенно разные вещи.На втором году обучения у меня случилась депрессия из-за сложных отношений с любимым человеком, и аспирантура постоянно мне о нем напоминала. В то же время я вообще не понимала, как писать диссертацию на мою тему. Мои о ней представления не устраивали научного руководителя и завкафедрой: они говорили, что это не исследование, а беллетристика. Но я их не осуждаю: в том виде, в котором я это писала, это действительно не было историческим исследованием.Плюс у меня было огромное желание уехать куда-нибудь из России, чтобы меня просто никто не трогал, и, может быть, там что-нибудь и написать. Под этим соусом я подала заявление об отчислении из аспирантуры и уехала в Израиль. Я действительно потратила очень много сил: выиграла грант, сидела в сионистском архиве и, вернувшись в Москву, пыталась все-таки что-то написать.В это же время я решилась поступить на режиссерские курсы при ВГИКе, и мне там было безумно интересно. Этюды, работа с актером — это было что-то потрясающее. Особенно здорово, когда начинает рождаться образ и ты с актером его творишь вместе. Вот это сотворчество и счастье от него не заменят никакие исторические исследования. Кроме того, я за этот год попробовала себя в качестве ассистента режиссера на документальном фильме, познакомилась с известными людьми театра и телевидения.Год где-то я пыталась совмещать, но потом меня настолько захватил мой проект, что я уже не могла думать об истории. Я поняла, что совмещать псевдопопытки научной деятельности с работой в кино просто невозможно. Думаю, что все-таки напишу диссертацию, когда сниму фильм, но не уверена, что на эту тему, потому что, в принципе, она недиссертабельна вообще.Сейчас я работаю над фильмом о Владимире Ворошилове, о человеке, который был моим кумиром в подростковом возрасте. Когда мне исполнилось двенадцать лет, я впервые увидела игру «Что? Где? Когда?», и у меня возникло ощущение, что мы с ним родственные души и что я могла бы о нем рассказать по-другому, чем это делалось до меня. Мне кажется, что если бы мы общались, то, может быть, он не чувствовал бы себя таким одиноким. В данный момент идет подготовка к съемкам и мы с продюсером ждем разрешения на съемки от его родственников.