«Не все говорят, что надо взрывать»

В считаные часы после теракта в Санкт-Петербурге в СМИ распространилась фотография предполагаемого террориста-смертника — грозная, высокая фигура с длинной бородой в черном пальто и тюбетейке. На следующий день Ильяс Никитин, принявший ислам ветеран чеченской кампании из Башкирии, удивившись своей популярности, лично явился в полицию, чтобы прояснить ситуацию. Там во всем быстро разобрались. Но журналисты не спешили расставаться с таким ярким образом. Сотрудники некоторых медиахолдингов, окрестив Никитина «смертником в шапочке», следили за каждым его шагом в режиме реального времени. Взволнованные этими публикациями авиапассажиры, вынудили экипаж снять Никитина с рейса после того как он поднялся на борт самолета. Позже сообщалось, что он лишился работы по инициативе управления Следственного комитета Нижневартовска, его родного города. Сейчас жители Санкт-Петербурга собирают подписи под петицией с требованием вернуть Никитину его доброе имя. «Лента.ру» отправилась к московским мечетям и поинтересовалась у российских мусульман, как им живется во времена повышенной общественной напряженности, переходящей порой в откровенную исламофобию. Мы специально выбирали людей, чей внешний вид безошибочно говорит об их религиозной принадлежности. Все мы знаем, что сегодня всех мусульман берут на заметку, как будто угроза только от нас. Если у простого человека видят какие-то признаки того, что он следует религии, бороду оставляет, короткие штаны носит — к нему сразу какое-то особое внимание, проверки. Мы на это нормально смотрим, я к этому привык. Но все равно неприятно. У каждого человека должно быть право следовать своей религии, если никакой вред от него не исходит. А ему начинают устраивать лишние проверки, хотя на самом деле он и повода не давал. Повод для них — если просто в мечеть сходить. Это напрягает. Я за себя уверен, я ни к чему такому непричастен, таких, как я — тысячи. Когда нам начинают на пятки наступать, это очень неприятно. Как минимум ты время теряешь на всех этих проверках. Даже в Москве тут — отпустил бороду, штаны подвернул, и за тобой сразу стоят, смотрят. К себе я особого внимания не замечал, но знаю многих, у кого с этим проблемы. Всех мусульман как будто под прицелом держат, во всех объективах сейчас мы. В СМИ показывают только мусульман. Люди разумные, конечно, правильно это все воспринимают. Но в Дагестане (на родине Шамиля — прим. «Ленты.ру») конкретные напряги — закрывают мечети, мусульмане пропадают, им подкидывают всякое, гранаты например. В Москве пока еще такого отношения не встречал, но в последнее время внимания к нам все больше. В самолете, допустим, летишь, и если там кто-то внешне выглядит как мусульманин, то у сотрудников аэропорта глаз всегда будет на нем. Его могут позвать, задать ему вопросы-допросы, проверить его багаж, отделив от всех. Конечно, хотелось бы, чтобы они [правоохранительные органы] открыли глаза на реальность, смотрели, как все на самом деле есть, а не так — увидел признаки мусульманина, и сразу негатив. На самом деле, как мы знаем, ислам — это мирная религия, в ней нет никакого зла. Там все по справедливости. Надо, чтобы они не переходили границы, — у каждого человека свои права, надо чтобы они знали их. У самого вопросы в голове крутятся. Что делать, когда к тебе такое отношение? Когда ты реально ни к чему непричастен, как поступать? Мы и так ничего не делаем, осторожно передвигаемся. Я чист, не склонен ни к каким группировкам, стараюсь выполнять обязанности. Как предписал Всевышний, так все и будет. А от подстав, как в Дагестане, никто не застрахован. Взять со стороны могут человека любой веры. Вкратце скажу, с чем я столкнулся. Брат мой бороду побрил из-за того, что идут проверки. Его не заставили, он сам, из-за того, какая сейчас обстановка, чтобы не хватали. Меня сегодня несколько раз проверяли, хотя я просто шел в метро. Думаю, это из-за взрыва. Но такого, чтобы на работе проблемы или из самолета выставили, как того человека, — такого не было. Вот у нас в Дагестане с этим тяжелее. Даже когда не было взрывов и ничего такого, все равно нас там стесняли. Бороды заставляли сбривать. Я ходил одно время к ваххабитам в мечеть. Они не террористы, просто направление похожее — салафиты. Они не все говорят, что взрывать надо. Я в целом салафитской идеологии придерживаюсь, но все эти взрывы, нападения на милицию — это я не признаю и не поддерживаю, этого не должно быть. Защититься от исламофобии можно потихоньку. Какое-то давление должно постоянно идти со стороны властей на прессу. Чтобы она проходила цензуру, чтобы не писали туда всякое против ислама. В 2000-х годах много чего писали, сейчас, думаю, немножко успокоилось это. И сами мусульмане могут влиять на ситуацию своим поведением — меняться сами и потом менять окружающий мир. Менять надо свое поведение. Когда Пророк пришел, он делал сам, то к чему призывал. Нужно самому быть примером. А то посмотрят люди и скажут: сам ничего не делает, а призывает к чему-то. Но если я и буду призывать к чему-то, то не взрывать. Взрывы все равно будут, и будут их на мусульман валить, хотя, может, они и не имеют к ним никакого отношения. Среди тех, кто здесь в мечети ходит, очень мало таких, кто говорит, что взрывать надо, военный джихад проводить. Когда Сирия началась, они все туда уехали. Чаще женщины с разными проблемами сталкиваются, я имею в виду мусульманок, которые носят хиджабы. А мужчины не так часто. Мужчин-мусульман, как ни странно, чаще притесняют не в Москве, а на Кавказе. То есть за внешний вид могут придраться, и не исключено, что пострадаешь, как Ильяс Никитин. Но вы знаете, после теракта в Питере я удивился реакции людей, это реально интеллектуальный скачок, прорыв в сознании общества. В хорошем понимании этого. Нет той истерии антиисламской, которую я привык наблюдать после каждого аналогичного преступления. Даже Никитину с такой искренностью сочувствуют люди в соцсетях. Я, честно говоря, удивлен этому. Это говорит о том, что мусульман в целом перестают рассматривать как угрозу обществу, несмотря на сохранившуюся пропаганду в СМИ и то, что происходит на Ближнем Востоке. Однако есть предчувствие, что контроль станет еще жестче. Уже сейчас во все мечети внедряют наблюдателей, камер полно. Были случаи, когда по дороге с молитвы вылавливали гражданских проповедников. И естественно, сильно контролируется то, что в своих проповедях говорят прихожанам имамы мечетей. К примеру, Махмуд Велитов (бывший имам московской мечети «Ярдям», обвиняемый в оправдании терроризма). Он отличался лишь тем, что затрагивал [в своих проповедях] и комментировал вопросы политики и событий, касающихся мусульман. Где необходимо было критиковать — критиковал. В итоге против него сфабриковали уголовное дело, не имея хоть каких-то доказательств его вины. Воевать с режимом я не предлагаю. Самой власти нужно успокоиться и предоставить мусульманам обещанные права. Мусульмане же должны требовать сохранения того, что предоставил нам ислам. Мусульмане в абсолютном большинстве хотят исповедовать свою религию, и если провокации и преследования прекратятся, то всему обществу будет только хорошо от этого. В обществе замечается развитие, люди все меньше поддаются пропаганде, и это очень хорошо, это положительно влияет на взаимоотношение людей с различными взглядами. Мусульмане в России не претендуют на власть и не ставят перед собой такой цели. Все что мы хотим, это жить согласно требованию ислама, религии, которую мы исповедуем. В такие ситуации [как Ильяс Никитин] я пока не попадал. Если что-то не то мне говорят, я отвечаю: успокойся. И все. Если ты адекватный и умный человек, все это узнают. Меня в последнее время останавливали только один раз, но на улицах я это постоянно вижу, я много по городу езжу. Омоновцы уже в метро стоят. Думаю, эта ситуация на месяц-два, как обычно. После это забывается. В прошлом году, когда ребенку отрезали голову, три месяца шум был. Помню, тогда работал, садится женщина, клиентка, и начинает: «Все понятно, кто это устроил — вы!». А потом все забылось. Кто-то обвиняет нас, да, но Бог же видит все. Акбаржон этот [Джалилов, подорвавший себя в петербургском метро] в соседнем городе со мной родился, в Киргизстане. Да, мы, человеки, все не ангелы, все равно, мы ошибаемся. Кто-то осознает это, кто-то не осознает. Кто-то за деньги все делает, кто-то обманывает, кто-то убивает. Ему 22 года всего было. Что его заставило на такое пойти — понятия не имею. Может, он коротко подумал: взорвусь, и сразу в рай попадаю. Не размышлял он достаточно. А человек должен много думать, прежде чем что-то делать. Он не думал. Все мусульмане должны на себя смотреть. Если кто-то грех делает передо мной, я стараюсь человека остановить. Некрасиво же, когда человек так поступает. Орет, допустим, кричит, матерится, ругается, украл что-то в магазине и убегает, издевается над девушкой, несправедливо относится. Я останавливаю и говорю: ты неправильно поступаешь, сам подумай, что твоя сестра, братишки, родственники скажут. У меня тоже грехи есть, но я осознаю, когда ошибки делаю. Если обижаю кого-то, прощения прошу. Это все из-за злости. Надо это объяснять молодым, через их родителей, и родителям заново все объяснять. Каждый сам в своей семье должен об этом говорить. Тогда и взрывать не будут. Нужно осознать: Бог видит, что мы думаем, что мы делаем, что мы прячем — все равно он видит и знает. И об этом должен знать каждый человек. Ученые доказали, что если видеокамеру оставить [показывает на камеру на здании мечети], человек старается всегда все делать ровно, не кричит, не ругается ни с кем. Потому что видит, что камеры стоят, и боится. Так мы должны бояться Бога. У него везде камеры. Во мне пять кровей, поэтому никакого предвзятого отношения не ощущаю, понимаешь? Я родился в России, здесь рос и вырос. Здесь у меня ребенок и семья. Конечно, жалко таких людей, как Никитин. Но у меня подобных историй нет, иншалла, все хорошо, спокойно. Знакомые у меня все россияне, все нормально относятся к тому, что я мусульманин. Человек есть человек, я так считаю. Каждый понимает, что в каждой нации есть свой хороший и свой плохой человек. Зачем про проблемы говорить людям? Конечно, понимаю, если я начну про это говорить, сразу можно будет выдумать кучу проблем. А можно спокойно намаз читать и жить.