Золотая десятка гармонистов. Иван Плешивцев и его ласточка

2 апреля исполнилось бы 86 лет со дня рождения Ивана Плешивцева - пожалуй, одного из немногих южноуральских музыкантов-самородков, которых знали как профессионалы, так и обычные зрители. Несколько лет назад мы побывали в гостях у Ивана Антновича, и он рассказал немало интересного. Кушмуринские вечерки Есть люди известности общемировой, есть те, кого знают лишь в родной стране. А есть те, чья популярность сугубо местная. Впрочем, поклонники Ивана Антоновича Плешивцева не согласятся с последним утверждением. После блестящего выступления в программе «Играй, гармонь» его имя было включено в так называемую первую золотую десятку гармонистов страны. Эльдар Гизатуллин, «АиФ-Челябинск»: Сейчас ваше имя неразрывно связано с Челябинской областью. Но насколько я знаю, вы приехали на Урал сравнительно недавно? Иван Плешивцев: Да, приехал сюда в 1980 году. Родился же в Самаре, но все детство и юность провел в Казахстане, а именно в селе Кушмура Кустанайской области. Туда партией был направлен мой отец, в ту пору старались заселять русскоязычными переселенцами североказахстанские районы. Местным это не всегда нравилось. Часто вспыхивали волнения. Во время одного из таких бунтов в 1933 году мой отец погиб. Мне в ту пору было всего два года. А в 1942 году умерла моя мать, я остался с сестрой, но ей надо было устраивать свою жизнь, она часто подбрасывала меня соседям. Так и мыкался, пока меня не пригрел дядя. Также мне очень помог председатель сельсовета: выдал справку, что я родился в 1929 году, добавил мне лишних годков. - А зачем это нужно было? - Как зачем? Работать мне надо было скорей! На железную дорогу брали только с 18 лет, а мне было 16. Вот и началась моя самостоятельная жизнь: смазывал буксы вагонов, работал слесарем, постукивал молоточком по колесам. После учебы в Акмоле стал вагонным мастером. - Вы мечтали работать на железной дороге? - Мечтал. В трех километрах от села был карьер, откуда вывозили балласт для подсыпки путей. Во 2 классе нас повезли на карьер, устроили экскурсию. Как сейчас помню, повезли нас на машине, которую все называли «Люся». Я увидел паровоз, и все - пропал. - А музыкой, стало быть, тогда не увлекались? - Почему? Увлекался, конечно. Но играл не на гармони, а на балалайке. А какие тогда были инструменты? Купить ничего нельзя было, пришлось мастерить самому. Балалайка у меня была ободранная, самодельная. Струны из овечьих кишок - казахи помогли натянуть. Потом я находил всякие проволочки, на них и играл. А в 1949 году купил свою первую гармонь, мою ласточку. - А почему же именно гармонь? - Услышал игру одного парня. Сирота он был, как и я, да и судьба у него страшная. Его отец служил интендантом, а служба эта такая... Словом, своей жене он присылал мыло и в куски этого мыла прятал часы. А жена, ни о чем не подозревая, продавала мыло на рынке. И лишь потом муж ей написал обо всем: мол, теперь я тебя на всю жизнь обеспечил. А она прочитала и от потрясения с ума сошла. Вот игру ее сына я и услышал. Гармонь я купил у моряка. Я попросил его сыграть что-нибудь, показать мне, как обращаются-то с этим диковинным инструментом. Он сыграл «Славное море священный Байкал». Закончил играть и говорит: «Вижу, как глаза у тебя загорелись от песни моей. Вот за это, так и быть, сбавлю цену. Верю, что ты будешь играть на моем инструменте по-настоящему. Только учиться тебе надо. На гармони же учись играть по «Семеновне». Держи инструмент!» - С балалайкой и гармонью вы, наверное, пользовались уже тогда популярностью в своей деревне? - На вечерках играл, конечно. Получал за это по два рубля. Но было и испытание. Когда не помогла мне даже музыка, а защищать себя пришлось кулаками. В деревне у нас заправлял ингуш Махмуд. А я ростом-то был невелик. Махмуд с пятью своими приятелями меня постоянно задирал. Но потом один татарин по имени Саша научил меня боксировать, и однажды я всем этим махмудовским мякину-то сделал! После этого Махмуд меня уважать начал. Служба по системе Макаренко - Вы и в армию с гармонью поехали, прямо как настоящий Иван Бровкин? - Точно! В армии меня тоже ждали испытания. Со мной в армию тогда после комиссования возвращался приятель по имени Михаил. Вздорный парень, вечно ко всем приставал, задирался, а сам подле меня крутился, так как знал, что в боксе я поднаторел и в случае чего смогу его защитить. Иной раз на станции говорит мне: «Пойдем, врежем кому-нибудь!» А я не любил этого - зачем? Люди сыновей на эшелон провожают, зачем им праздник портить? Михаил все равно пошел задираться, а его не трогают, потому как знают, что я его друг. Мне это надоело, я говорю: «Ребята, да врежьте ему!» Меня спрашивают: «А что, можно?» Отвечаю: «Можно!» Отметелили его. А Михаил, очевидно, злобу на меня затаил, и когда прибыли в армию, он, знакомый уже со здешними порядками, за обиду отыгрался. - А разве в то время дедовщина была? - Всякое было. Служил я на Дальнем Востоке под началом младшего сержанта - копия актера Андреева! Ему заниматься с нами строевой подготовкой было лень, и он препоручил ее старослужащему Михаилу. Вот тут-то он на мне всю обиду выместил! И остальных подговорил жизнь мне отравить. Однажды я не выдержал и врезал этому Михаилу от души. Получил три наряда вне очереди, а потом уж от нарядов никак не мог избавиться. Выручала гармонь. Ребята мои песни полюбили. Иной раз приходят к старшему сержанту и говорят: «Давайте за него наряд отбудем, а он пусть нам лучше споет и сыграет!» Старший сержант вроде бы соглашается, ребята пол моют за меня, а он подойдет к ним и сапогом этак - резина ведь - черную полосу уже на вымытом полу проведет, усмехается: «Снова мойте, если так любите Плешивцева!» Потом этого младшего сержанта дембеля убили. Вместо него поставили другого, хорошего офицера, я его про себя Васей Теркиным звал. Помог мне перенести тяготы службы и майор Киселев, командир роты. Замечательный человек и, кстати, воспитанник школы Макаренко. Однажды вызвал к себе, налил коньяку, поговорили мы с ним просто, о жизни. Напоследок он мне совет дал: «В следующий раз когда тебя толкнут, ты извинись». Но после того как меня угощал коньяком командир роты, меня никто уже не толкал. - С командиром роты, как в известном фильме, вы не пели вдвоем? - Нет, спел я в армии первый раз перед большой аудиторией на концерте художественной самодеятельности. Меня туда «Вася Теркин» привел. Конферансье спрашивает: «Что петь умеешь?» Я говорю: «Лемешева люблю петь, могу напеть что-нибудь из блатного репертуара». Конферансье смеется: «Ого! Блатного нам не надо, а вот Лемешева спой». И объявляет меня в насмешку как народного артиста. Лемешева-то петь не всякий может. Солдаты, офицеры и их жены в зале смеются. А я вышел на сцену и ка-а-ак выдал им всем! Конферансье меня обнял, говорит: «Извини, что я народным обозвал. Но ты действительно артист!» Стал я в своей части уважаемым артистом, даже десятидневный отпуск мне дали на ноябрьские праздники. И звание младшего сержанта получил. Уши у моих завистников так и опустились! Он отдает публике свое - Значит, неверно утверждать, что славу вы познали лишь в 1988 году, когда на областном радио прозвучала программа о кыштымских гармонистах? - Я думаю, что, действительно, славу я познал еще в армии. И после играл на свадьбах и юбилеях. Почему не занимался музыкой профессионально? Образования мне не хватало - я же окончил всего четыре класса. Затем работал, не до того было, хотя меня даже в жюри приглашали. Переехал в Кыштым. Знаете, как в песне поется? «Не маните Сочи, не поеду в Крым, я люблю рабочий город свой Кыштым!» Но по-настоящему все изменилось после программы по областному радио. Тогда и прозвучала на всю область моя «Калина». - А в программу как попали? - Лежал в больнице на койке, смотрел по телевизору передачу Заволокина. Решил снова играть перед большой аудиторией. Очень мне помогла Вера Филиппова с радио, всю жизнь ей буду благодарен. Руководитель Челябинского центра «Гармонь» Виталий Вольфович вообще на 10-15 лет вперед видит, мы с ним долго сотрудничали. С кем-то не сработались. Например, Анатолий Морозов, руководитель хора, хотел, чтобы я стал частью его ансамбля, а я так не привык. Потом познакомился с Заволокиным, записал с ним диск-гигант, получил звание заслуженного работника культуры России. - Вы считаете «Калину» исключительно своей песней? - Да, это моя песня, хотя слова и музыка народные. Но я много работал над ней, вложил в нее свою душу, как, впрочем, и во все другие свои песни. Впервые «Калину» я услышал в 1986 году у своей двоюродной сестры в Казахстане. Но тогда в песне было 14 куплетов, я взял лишь 6, но не было у «Калины» конца. Последний куплет в итоге мне помогла придумать одна женщина из Ачинска, работник культуры. А в итоге моя «Калина» завоевала огромную популярность, мне рассказывали, что в киосках, где продают аудиозаписи, «Калину» спрашивали так же часто, как и новинки модных исполнителей. А был случай, когда на концерте в Уйском районе ко мне подошли зрители, оказавшиеся фермерами из Израиля, приехавшими в район по обмену опытом. Они мне признались, что «Калина» очень популярна и у них на родине. - Вы не пробовали сами писать песни? - Нет, опять же не хватает образования. Но я сотрудничаю со многими авторами стихотворений и музыки. Сотрудничаю творчески, делаю свои аранжировки. В Озерске, к примеру, живет мой постоянный соавтор Владимир Белкин. Я исполняю его песню «Гармошка шуйская». Сейчас пою его же «Вдовушку», но немного иначе, не так, как исполняет ее он сам. У него, понимаете ли, «Вдовушка» звучит несколько размеренно, а я считаю, что она должна звучать задорнее. Гармонь не знает полутонов. Играю побыстрее и любимую мою песню «Славное море священный Байкал». Пою сейчас и «Я поставлю свечу», говорят, текст написан поэтессой из Южноуральска. Дело в том, что многие тексты ко мне приходят по почте. Песня «Материнская» родилась из письма одной учительницы. Некоторые песни очень старые, даже древние. Однажды был в гостях и услышал, как две старушки исполняли песню, которую пела еще их мама. - А чье творчество из числа профессиональных исполнителей вам нравится? - Мне нравится наша родная красивая эстрада, а вот что терпеть не могу, так это пение под фонограмму. Люблю Зыкину, Лещенко, Толкунову, Хиля, Кобзона - они отдают публике свое, свой собственный голос. Кроме того, нравится мне и оперетта.