Метаморфозы генеральной репетиции

Среди почти сказочного изобилия премьер, которыми сегодня завлекает зрителей театральная Москва, “Метаморфозы”, что называется, “сорвали банк”. Подобные аншлаги свойственны скорее временам семидесятых годов прошлого столетия, когда и заядлые театралы, и просто примкнувшие к ним заинтересованные лица штурмовали “Таганку”, осаждали “Сатиру” и “Современник”. От подобного поворота событий были слегка ошарашены даже сами михалковцы, не ожидавшие подобного накала страстей вокруг своей, хотя и итоговой для студентов, но всё же первой крупной постановки молодого коллектива с малоизвестными для широкой массы именами. Фото: Ольга Бобкова Ведь не секрет, что за последние годы довольно прочно укрепилась некая тенденция “зазывать” публику с помощью громких имён исполнителей главных ролей. Какое-то время подобный пиар-ход срабатывал практически безотказно, однако ситуация стала изменяться в обратную сторону, причём довольно быстрыми темпами, в силу того, что “клюнувшие” на громкие имена, слишком часто уходили с постановок не просто разочарованными, но возмущёнными, как дети, которые, развернув конфету, обнаружили под ярким фантиком пустоту. При плохом спектакле и отличном пиаре, конечно, можно пару-тройку раз набить зал до отказа. Но вскоре он всё равно неизбежно окажется в лучшем случае полупустым. Что же касается “Метаморфоз”, то на них идут именно “за старым, добрым, новым театром”, в котором и профессор подчас с удовольствием готов почувствовать себя учеником-несмыслёнышем. На чём же зиждется, из каких материалов сколочен успех этой генеральной репетиции? Думаю, что в первую очередь в отсутствии того беспардонного эпатажа, на который рассчитывают сторонники революционного переворота на театральных подмостках. Заигрывание со зрителем не так увлекательно, а главное совсем не так плодовито, как может показаться на первый взгляд. Фривольная трактовка классики или не разбавленный некоторыми пояснениями авангард способны как раздражить заядлого театрала, так и “уничтожить” дилетанта, который, покидая зал где-то в середине действия, громко ругает себя за доверчивость и идиотов-постановщиков за всю эту “невразумительную белиберду”. Простота восприятия каждым человеком того, что происходит на сцене — важный залог успеха. Режиссёр не вправе обвинять публику в том, что его “неправильно поняли”. Его задача донести свою задумку до каждого, кто пришёл, разбудить его душу, заставить сильнее биться сердце. И именно к этому стремятся михалковцы. Фото: Ксения Болясова Связь между одноимёнными произведениями великого римского поэта Публия Овидия Назона и постановкой Академии Михалкова казалась вполне очевидной ещё до того, как я посмотрела спектакль. Хотя бы уже потому, что создатели современных “Метаморфоз” постарались представить картину единого, нерасчленённого мира, где всё бытие подчинено единственному закону вечного изменения. Именно такой закон Овидий провозгласил философской доктриной своего труда. Поэт излагал читателю широко известные предания, где сила его воображения стала источником воплощения этого фантастического мира. Он сумел населить его видимыми, осязаемыми предметами и образами. В результате возникло уникальное явление, которое получило название концентрации художественных средств. Его суть в отказе от подробности мотивировок, от точного изображения времени и места, тщательном отборе деталей, отсутствии чёткого композиционного деления, а также в психологизации мифа. Бесспорно, все эти приёмы использованы постановщиками — Никитой Михалковым, Сергеем Газаровым, Александром Коручековым, Игорем Яцко и Сергеем Землянским. Добавьте к этому эффектные приёмы, применяемые в кинематографе, а также убедительные, хотя и практически бестелесные декорации Юрия Купера — и тогда станет ясно, почему герои классиков русской литературы Антона Чехова и Ивана Бунина обрели на сцене не просто вторую жизнь, но зазвучали, поднимаясь во всём своём пророческом могуществе и убедительности до высоты исторического мифа. Фото: Ксения Болясова Заслуживает внимания и сам выбор семи новелл: “Беззащитное существо”, “О том, как я в законный брак вступил”, “Лёгкое дыхание”, “Без места”, “Бабы”, “Ушла”, “Холодная осень”. События, описанные в них, происходили в начале двадцатого века, накануне революции и жесточайшей гражданской войны. В эпоху, когда прошлое человечества, включая все культурные ценности и традиции, было подвергнуто сомнению и остракизму. Антон Павлович Чехов и Иван Алексеевич Бунин — фигуры насколько знаковые, настолько и разные по своим мировоззрениям, точкам отсчёта и конечной цели творчества. Уже саму идею объединить их произведения в одном спектакле можно назвать своего рода метаморфозой. Один из этих писателей предпочитает в своём творчества черты реализма, натурализма и фарса, тогда как другой отличается высоким эстетизмом и дисциплиной слога. Как приблизить их миросозерцания к современному зрителю, сколь пресыщенному, столь и “затюканному” постоянными экспериментами? Фото: Ксения Болясова Если история человечества развивается по спирали, то иногда для тесного соприкосновения с прошлым бывает достаточно всего-навсего провести туда прямую. Если акценты расставлены правильно, то чудо единения свершится прямо на глазах. Давно ушедшая в небытие тень вдруг нальётся жизненной силой, обретёт плоть и кровь, заговорит. Правда не так или не совсем так, как это происходит с нами в повседневной жизни, но зато “воскресшие” не произнесут ни единого пустого звука, не допустят лишнего жеста. Герои спектакля, как стёклышки калейдоскопа, пестрят бесконечно разнообразными психологическими типажами и их переживаниями. Здесь постоянно пересекаются, сталкиваются легкомысленные и морально высокие люди. Пылкие и страстные натуры чередуются с холодными и апатичными; благочестивые персонажи — с безбожниками, силачи — с немощными гражданами. Ими, как, впрочем, и всем остальным миром, правит любовь — страстная, нежная, свалившаяся, как наваждение; ревность, зависть, дерзание, подвиг и ничтожество, зверство и невинность, жадность, самопожертвование, эстетический восторг, трагедия, фарс и безумие. Фото: Ксения Болясова Всё в “Метаморфозах”, начиная со сценографии и декораций, доведено до грани того абсурда, под которым подразумевается включение воображения. Призрачные колонны, призрачные деревни, призрачная природа — всё то, что сейчас не может видеть собственными глазами средний горожанин, но что на уровне генетической памяти постоянно присутствует в его личности. Невесомая прозрачная завеса, отделяющая актёров от зрителей, только усиливает впечатление. Уже лёгкая дымка над прошлым. Ещё завеса над будущим… “Вообрази себя идущим на грани прошлого с грядущим…” Картина мира таким образом возникает, словно из воображения и предстаёт полуреальной, таинственной, загадочной, как бы пробуждающей смутные воспоминания о тех местах, в которых, кажется, ты никогда не был, о тех ощущениях, которые, кажется, не испытывал прежде. Так в жизни иногда случается — навеет ветерок какой-то запах, донесёт звук и щёлкнет где-то внутри ключик в тайном замочке — практически ниоткуда появится и разольётся во рту вкус свежих малиновых ягод. Да такой этот вкус яркий, сочный, словно сию минуту засунул в рот целую пригоршню только что сорванных с куста спелых плодов. Бережно хранит память клады накопленных ощущений. Они словно бусинки нанизаны — стоит заглянуть в одну, как следом проснутся, казалось, давно утраченные эмоции и воспоминания. Фото: Ольга Бобкова Чтобы усилить эффект максимального внедрения в зрительское сознание, разговор плавно перетекает на уровень подсознания, к которому обращаются с помощью танцев, жестов, пластики, музыки. Советский театральный режиссёр, актёр и педагог Всеволод Мейерхольд писал: “любое движение есть иероглиф со своим собственным, особенным значением. Театр должен использовать лишь те движения, которые мгновенно расшифровываются: всё остальное излишне”. В этой связи особо хочется отметить уровень хореографии в постановке Сергей Землянского. Каждое движение в танцах спектакля продумано, выверено и отражает не столько жизнь сознания, сколько иррациональную, бессознательную ритмику всего организма. Буквально в каждом повороте головы, выбрасывании руки, толчке ног тело становится одновременно как бы говорящим инструментом, исходным материалом для полноценного диалога и самим произведением искусства. А музыка Павла Акимкина очень точно дополняет каждое движение, помогая артистам прочувствовать состояние. Дарья Марусова, Георгий Кузубов, Сергей Хачатуров прекрасно справились со своими непростыми задачами — характеры получились выпуклыми и от сценического действа невозможно было оторвать взгляд. Не зря именно новелла “Бабы” по рассказу Чехова, действие которой прошло практически без слов, вызвала настоящую бурю аплодисментов. Фото: Ольга Бобкова Концентрация художественных средств, хорошая игра актёров, которые практически всегда попадали в образ, музыка — всё это, в полном объёме выплеснувшись на созерцателей, стало основой той атмосферы откровенности, которая не столько затрагивает умы, сколько объединяет сердца в сопереживании происходящему на сцене. Самым трогательным, на мой взгляд, получился этюд по рассказу Бунина “Холодная осень”, в котором реальное переживание подменяется игрой. Центр тяжести с излияний по поводу тяжёлой ситуации, в которой оказалась главная героиня, здесь смещён на изображение самой ситуации. Героиня, которую замечательно играла Катерина Мирошкина, словно в такт своим переживаниям качается на качелях. Разлука — это не только драма. Это возможность со всей полнотой выявить и донести до зрителя нравственный мир любящей женщины, который приобретает психологическую конкретность. Главное в этой ситуации “залезть” человеку в душу, сделать его своим сотоварищем по несчастью, лишить венца равнодушия, подарить надежду. Фото: Ольга Бобкова Что ещё в этом спектакле столь привлекательного, что зрители буквально штурмуют вход в театр? Думаю, не ошибусь, если скажу, что мы соскучились не просто по хорошей добротной работе, которую можно расценить как мастерство ремесленника, — мы изголодались по творчеству, способному пробудить в душе “чувства добрые”. Создателям “Метаморфоз” удалось “выразить по-своему принадлежащее всем”, сохранив при этом и авторский посыл, и индивидуальность его творческого почерка. Каждая постановка в композиции, хотя и выглядит, как законченное целое, в то же время является неотъемлемым звеном непрерывности повествования, давая ответ на вопрос как соединились Чехов и Бунин. Сходства и контрасты настроений, мотивы в примыкающих эпизодах, движение, предмет или звук, который отсылает к предыдущему рассказу, заставляя вспомнить и увидеть в нём черты будущего. Настоящие Метаморфозы совершаются прямо на глазах у зрителей, раскрывая всю психологию образов и нюансы работы над ними, благодаря всеведающему рассказчику — Никите Михалкову. Поэтому спектакль можно разбирать как по фрагментам, так и говорить о нём, как о едином композиционном и идейном целом.