«Агрессия бессмысленна, все усилия нужно направлять на созидание»
За год авангардный оркестр Hermes’Brothers успел записать альбом, дать несколько концертов и снять чувственный клип в обычном московском трамвае. Этот небольшой послужной список нельзя назвать впечатляющим, у группы нет (и, наверное, не должно быть) огромной армии фанатов. Но те музыкальные критики и журналисты, которые уже слышали музыку оркестра, говорят о ней такие громкие словосочетания, как «новый феномен» и «удивительная величина». Причинами можно считать и стиль группы, подвижный атмосферный indietronic, и профессиональных музыкантов (в состав входят экс-участники «Бригады С», «Неприкасаемых», «Динамика», «Мары» и других), и беспроигрышные тексты классиков поэзии – но все три этих предположения ошибочны. Все дело в энергетическом центре оркестра, которым является художник и мистик Гермес Зайготт. Уехав в 1989-ом году из Ленинграда в Лос-Анджелес, Гермес несколько десятилетий кочевал по миру. Он был одним из основателей легендарного клуба Gazgolder, делал видеоинсталляции на 53-й Венецианской биеннале и сидел в американской тюрьме. Вудди Харрельсон и Олег Кулик, Виктор Пелевин и Баста, Вячеслав Бутусов и Тодд Маккормик – художник Гермес Зайготт рассказывает «СП» свои истории о людях, местах и явлениях. О псевдониме Я родился в 1965-ом году, но в разных источниках указывал разные цифры. Манипулирование датой рождения, смена имени – это все способы уничтожения собственной личности. А началось все так. Я был на юго-западе США, в Сан-Диего. Местные индейцы называют этот город Хомул, что на их языке обозначает «рай», эти места описаны Кастанедой в его путешествиях с доном Хуаном. Редко вижу сны, но там приснилось очень яркое видение, которое не хотел бы рассказывать в деталях. Через год мне в руки попала книга Гермеса Трисмегиста с описанием сна, который полностью повторял мой. Зайготт – производное слово от «зиготы», оплодотворенной яйцеклетки, ведь я, как художник, и являю ее собой. Когда человек принимает другое имя, он должен соответствовать ему как внешне, так и внутренне. Надеюсь, у меня это получилось – в конце своей жизни даже мама называла меня Гермесом. О Викторе Пелевине Витя – очень сложный человек. В силу того, что он не любит публичности, мне бы не хотелось говорить о нем много. У нас был потрясающий опыт совместного путешествия в Китай. Мы гуляли по горам, жили в нескольких даосских монастырях, читали друг другу стихи – Пелевин, кстати, великолепный поэт. Именно из этой поездки, по-моему, выросла его книга «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда». Я уже говорил где-то, что самая колоссальная заслуга Пелевина перед россиянами заключается в том, что в 90-е, когда в стране почти перестали читать, именно его книги заставили всех снова обратить внимание на литературу. Многие думают, что он пишет фэнтези, но на самом деле Пелевин описывает реальность, свою реальность. Он все время ходит с блокнотиком, все фиксирует, ищет правильные фразы, слова, а потом эти наблюдения, трансформируясь, появляются в его произведениях. О Тодде Маккормике и американской тюрьме Чем дольше я живу, тем отчетливее понимаю, что это был не дом, а сказка. Четырехэтажный особняк в центре Бель-Эйр в Калифорнии, районе, более дорогом, чем Беверли-Хиллз. Громадный замок, расположенный между домов Рональда Рейгана и Элизабет Тэйлор, с террасой, водопадом, бассейном, несколькими большими спальнями, камином, джакузи, лифтом… Мы с Тоддом Маккормиком арендовали этот особняк на два года – я его декорировал, завешивал картинами, заставлял скульптурами, а Тодд в это время проводил селекционную работу над сортами конопли. Мы начали организовывать вечеринки, замок быстро стал культовым местом в Лос-Анджелесе. Когда к нам впервые приехал Вуди Харрельсон, он пробыл в особняке весь день, а вечером спросил, может ли остаться на ночь. С тех пор он неоднократно у нас бывал, а кроме него приезжали Джек Николсон и Деннис Хоппер, Ларри Флинт, разные продюсеры и актеры, два брата-близнеца, которые играли в «Няньках», много еще кто. Конечно, мы понимали, что провоцируем систему, но в этом и была цель Тодда. В Америке есть понятие судебного прецедента. Если какой-либо вопрос решается судом положительно, то все дальнейшие разбирательства по таким же вопросам решаются положительно. И Тодд провоцировал прецедент, который должен был решиться положительно. Помню день, когда нас арестовали, почти поминутно. Тодд и две девочки, которые с нами жили, куда-то поехали, а я остался дома один. Закончу дела, поеду к своей девушке, прекрасно проведу выходные – думал я, поднимаясь по лестнице. Проходя мимо балкона между третьим и четвертым этажом, я увидел, как медленно открываются железные ворота, и людей в бронежилетах. Они начинают выбивать дверь, а я им кричу, мол, не нужно ломать, сейчас спущусь и открою. Но меня никто не услышал: влетели, заломали, потащили к машине. Хотя сам не знаю, как бы поступил, если бы какой-то чувак с оранжевыми дредами и зеленой бородой что-то мне орал с непонятным акцентом. Закончилось все это тем, что я провел в тюрьме две недели, пока за меня не заплатили залог. Тодд отсидел пять лет, теперь он – герой США. А я обратился к знакомым «резидентам» за помощью. За день до суда мои друзья при помощи невероятных ухищрений вывезли меня из-под слежки, доставили в аэропорт и провели на самолет, минуя все – и паспортный, и таможенный – контроли. На следующий день я был в России. О Бутусове и Сергее де Рокамболе Есть учителя – они могут научить: ты будешь рад этому знанию и пойдешь делиться им со своими близкими. А есть мастера – они не учат, у них другая задача. Разрушить твою личность для того, чтобы была рождена новая. Люди иногда путают, к кому обращаются. Сергей де Рокамболь – мастер, и он делает то, что должен делать, и что порой очень болезненно. Могу ошибаться, но мне кажется, что Бутусов попал в его ареол в тот момент, когда занимался духовным поиском. Рокамболь помог ему и разрушил его. Теперь мы видим светлого, православного Бутусова-семьянина, и это то, чего Слава хотел. Мы не знаем, чем бы все закончилось, не встреть он мастера. По этому пути проходят многие творческие люди, когда у артиста есть все, и перед ним возникает вопрос – а что дальше? Вот и у Бутусова все было – публика, деньги – но ему чего-то не хватало. Он нашел. О Басте и клубе Gazgolder В середине нулевых Gazgolder вмещал в себе всю креативную богему Москвы. Попасть туда – было тайным желанием каждого, легендой, мифом. Но многие из вещей, которые мы делали, были исключительно имиджевыми и не приносили никакого дохода. Эту систему ввел Евгений Антимоний, который вкладывал в клуб очень большие деньги. Gazgolder нужно было раскручивать. Мы привезли из Ростова талантливого молодого рэпера Басту, и, буквально, погрузили в богемную творческую элиту Москвы, где он и приобрел навыки работы в большом коллективе и то амплуа, в котором сейчас находиться. Баста доделал то, что мы начали в 2004-ом году, пропустив поток этой энергии сквозь призму гангста-рэпа. До его появления мы пытались справиться без какой-либо PR-поддержки, а единственные деньги, которые вложили в рекламу, ушли на ротацию первого Васиного клипа. Он сразу вошел в чарты, с этого момента Баста начал набирать популярность. Короче, Вася был первым человеком в Gazgolder, который начал приносить реальный доход. Он очень четко выбрал «таргет-групп», заговорил с ней на правильном языке – и Gazgolder начал превращаться в рэперский рекорд-лейбл. Так оттуда ушли художники, затем – вообще весь состав, кроме, кажется, менеджера Руслана Таркинского. Окончательно я покинул Gazgolder в 2010-ом году, тогда, когда большая часть моего времени уходила на проекты не связанные с клубом – сотрудничество с Олегом Куликом, театром «Практика», Владимиром Мартыновым. Об Олеге Кулике Олег появился в тот момент, когда он только начал заниматься выставкой «Верю», за которую впоследствии получил премию «Инновация». Это было первое большое событие нового московского арт-центра «Винзавод» – и Олег пригласил меня принять участие. А я в ответ предложил ему целую группу художников – GazGallery. В нее вошли Сергей Ануфриев, Денис Крючков, Александр Свет (Холоденко) и Ганс П. Хольман. Так началось наше сотрудничество с Куликом. После этого Олег пригласил меня ставить оперу Монтеверди в парижском театре Chatelet, потом я делал музыкальное оформление для перфоманса в Германии, видеоинсталляцию на 53-й Венецианской биеннале, участвовали в «Архстоянии» – много всего было. За все годы, которые мы знакомы, я убедился, что Кулик – интереснейший человек и великий художник. О постановке в Chatelet и Венецианской биеннале Нужно понимать, что все происходящие со мной события, как правило, многослойны. Яркость, с которой сияет бриллиант, зависит от количества совпадений. И выставка «Верю», и постановка в Chatelet произошли на уровне чуда. Казалось, что все не получается, что везде какие-то подводные камни, но потом, внезапно, совпало множество условий, и все встало на свои места. Париж, театр Chatelet, 100-летие Дягилевских балетных сезонов, Монтеверди, который никогда не ставился в театре. С самой оперой связана интересная история: она была написана для церкви, но действующему на тот момент Папе Римскому она показалась слишком светской и была убрана в ящик на 300 лет. Мы делали то, чего никто и никогда не делал. Ставили эту оперу, как театральную постановку – с барочным оркестром, великолепными музыкантами и блестящим составом солистов со всей Европы. Меняли все: поставили на входе бочки с огнем, переодели всех сотрудников, распыляли специальные ароматические масла с помощью вентиляции. Я заставил руководство театра поставить 64 дополнительные колонки по периметру зрительного зала, мы задействовали лазеры, повесили в центре зала, прямо над зрителями, огромный абсолютно прозрачный экран, который медленно вращался, и на который проецировалось изображение. Всего было задействовано одиннадцать проекторов. Результатом нашей работы можно считать антракт постановки, когда из зала не вышел ни один человек, хоть у всех и была такая возможность. Кроме того, мы все это снимали на видео. И потом вместе с ди-джеем Гансом Хольманом перемикшировали и перемонтировали его, сделав с Олегом Куликом и Денисом Крючковым видеоинсталляцию, которую показали несколько лет спустя в рамках 53-й Венецианской биеннале в скуоле Сан-Рокко, расписанной Тинторетто. Об оркестре Hermes’Brothers Смысл ведь совсем не в том, чтобы просто читать тексты классиков под музыку. Во-первых, те стихи, которые я выбрал – это кодовые стихи. Определенные их строчки уже находятся в генетическом коде, на подсознании русского человека. Во-вторых, я давно занимаюсь экспериментами со звуком и умею создавать своей музыкой атмосферу. Нашему оркестру в этой атмосфере весело, радостно и комфортно – и наша задача передать это состояние с нашими слушателями и зрителями. Я хочу, чтобы они почувствовали существование другой, прекрасной жизни, в которой нет отягощающих обстоятельств современности, в которой человеческое счастье измеряется состоянием внутреннего покоя. Далай-лама говорил: «Насколько человек спокоен, настолько же он и счастлив». Мы специально выбрали стихи о любви, те, в которых нет протеста и насилия. Я давно понял для себя, что агрессия бессмысленна, и все усилия нужно направлять на созидание. Например, нового мира, основанного на законах дружбы, любви, взаимодействия, понимания и сочувствия.
