Войти в почту

Сквозь прорези шутовской маски иронично глядит век

12 марта на сцене Театра сатиры давали «Двенадцатую ночь» Шекспира. Павел Сафонов поставил площадную комедию — карнавал масок и калейдоскоп розыгрышей.И все, заметьте, в духе самого Шекспира, который просил играть эту пьесу, весело дурачась. Эта индульгенция закрепила право артистов «отрываться по полной». Шекспировским «отпущением грехов» не воспользовался разве что ленивый. Художник по костюмам Евгения Панфилова создала невиданную коллекцию стилизованных цирковых, вечерних, рэперских, тюремных нарядов — настоящее дефиле. «Пышные слова пустых напевов, пленяющих наш бестолковый век», воплотились и в сценографии Мариюса Яцовскиса, построившего античный город. Остов животного на морской гальке, остатки колонн храма, торсы античных статуй, разрушенный амфитеатр, за которым высятся стены современного мегаполиса. Эта история, намекает нам художник, могла произойти в любую эпоху и в любом месте. Перипетии любви Герцога Орсино (Андрей Барило) к красавице Оливии (Лиана Ермакова) и неразбериха, случившаяся из-за появления в Иллирии близнецов Виолы (Екатерина Ташева) и Себастьяна (Сергей Беляев), хорошо знакома любителям театра. Каких только режиссерских изысков не наблюдали зрители по всему миру с момента ее первой постановки в 1602 году! В России «Двенадцатая ночь» впервые была поставлена в 1867-м в Малом театре. Конечно, при такой «родословной» перед режиссером Павлом Сафоновым встала задача непростая — решить спектакль неожиданно и свежо. Что он с успехом и проделал! Каждый из героев его постановки комичен и является носителем определенного порока, определяющего характер. Так, графиня Оливия (Лиана Ермакова) — яркая, ищущая наслаждений «гордая жестокость», умело пользуется маской безутешно убитой горем женщины. Ведь черный цвет ей так к лицу, да и траурный наряд сшит по последней моде. Лицемерие — щит от надоедливых поклонников, а гордыня — ну что ж? Это вечный женский двигатель, не позволяющий оставаться отверженной. Среди поклонников графини — «стареющий ребенок» Эндрю Эгчик (Сергей Колпаковский), наделенный в равной мере трусостью и спесью. Сэр Эндрю падок на лесть, чем великолепно умеет пользоваться дядя Графини Сэр Тоби Бэлч (Игорь Лагуткин) — пьяница и балагур, шутки которого весьма жестоки. Одна из наиболее ярких сцен — сон Мальволио (великолепного Михаила Владимирова), который видит себя большим начальником в неком правительственном кабинете. А на заднем плане на цыпочках исполняет «танец маленьких лебедей» троица его подчиненных. Мальвио ведь так любит орать, властвовать и унижать! Шут Фест в исполнении блистательного Олега Кассина — пожалуй, самый интересный образ. Этот «откинувшийся с зоны» шутник — еще один социальный мостик в наши дни. Его стилизованная арестантская шапочка и растянутая роба многое способны поведать об истоках пронзительной мудрости Шута и его любви к жизни! Могучий духовно, как Квазимодо из Нотр-Дама, он периодически раскачивается на гигантском маятнике времени, словно на старинном вечевом колоколе. Что касается правителя Иллирии, герцога Орсино (Андрей Барило), то его образ достаточно эклектичен. Иногда он напоминает подростка-рэпера, иногда мудрого восточного владыку. В такого могла влюбиться разве что пацанка Виола — хрупкая, ранимая и еще никогда не любившая. Вообще спектакль на удивление органично балансирует на гране условности. Маски в нем — полноценный атрибут действа, лица героев, площадных мимов, выкрашены белой краской. И любой прорыв подлинных чувств сквозь прорези глаз маски невольно завораживает и вызывает в памяти слова Гамлета, что «цель лицедейства — держать как бы зеркало перед природой, являть добродетели ее же лицо, а всякому веку и сословию его подобие и отпечаток».

Сквозь прорези шутовской маски иронично глядит век
© Вечерняя Москва