Комедию Мольера в "Мастерской Петра Фоменко" поставил режиссер из Франции
Казалось бы: противоречие, спор акварели с непрозрачной тушью. Француз - антагонист Петра Фоменко? Как ни странно - вовсе нет. На самом деле тут скорее лукавство зеркала: так поэт в письме Елизавете Воронцовой шифровал, перевернув слова: любовь не упомянута, но есть "вобюлиманс". Когда-то у Фоменко вымышленный Пушкиным импровизатор Пиндемонти - актер Карэн Бадалов - легко порхал по спинкам кресел зрителей. И персонажи пушкинских (и, кстати, брюсовских) этюдов вдруг на глазах у зрителей двоились и троились, меняли на ходу обличья, готовые на что угодно - только чтобы провести "Египетскую ночь" с воображаемой царицей Клеопатрой, актрисой Полиной Кутеповой. Бесхитростный на первый взгляд рисунок вдруг открывал нам, из какого сора рождается театр, как нелегко остаться пылким и свободным - и "зависеть от царей, зависеть от народа". То было чудо зазеркалья. Хотел Рок, или нет, - но как раз об этом фирменном фоменковском (пушкинском?) чуде его "Амфитрион" напоминает. Что касается зеркала - оно здесь не метафора, оно огромного размера и отражает все происходящее на сцене. Декораций минимум, есть зеркало, есть много дыма, подсвечники и персонажи - всё и все дробятся и двоятся. Зрителя сбивают с толку сразу: на сцене появляются не сам Меркурий с Ночью, а их отражения - сами они выплывут чуть позже. Зритель борется с оптическим лукавством. Персонажи ищут собственные "я". В самом начале Меркурий завидует Ночи, как какой-нибудь всесильной "маре багдасарян": "у вас, красавица, есть колесница" - и она может все, захочет - разгонится, перехочет - и притормозит рассвет на сколько угодно. Хотя бы для того, чтобы Юпитер, притворившись царем Амфитрионом, вкусил всех радостей общения с его женой Алкменой. Но нет, в спектакле никаких нарочитых намеков, "современных аллюзий" - все строго по Мольеру: он универсален. Разве что на сайте театра анонс спектакля сопровождает напоминание: драматический сюжет Мольера связан с любовной интригой Людовика XIV и маркизы де Монтеспан - несчастного супруга фаворитки отправили, чтоб не мешал, в кутузку. Правда, не сказано о том, как была рада этому сама маркиза (родившая королю семерых). И что Мольер посвятил комедию принцу Конде, чья дочь вышла замуж за сына той самой маркизы и короля. История пикантная, расчета и корысти выше крыши - но кто сказал, что не хватало в ней и настоящих радостей земных? Злосчастный рок, ну да, но люди так слабы. Амфитрион (Андрей Казаков) разбил войска неведомого Птелераса. Тем временем Юпитер (один раз не Птелерас) в его облике овладевает царицей Алкменой. Муж прибыл с поля боя - жена встречает спокойно: вчера же виделись, и как! Алкмену возмущает: он не помнит, как. Меркурий тоже времени не тратит зря - в облике слуги Созия проводит время со служанкой Клеантидой. Надо ли говорить, что служанка как две капли воды - как Полина Кутепова на сестру Ксению - похожа на царицу? Что и Юпитер, и Меркурий (Владимир Топцов и Иван Верховых), обольщая, внушают дамам мысли странные: чтобы одна дарила ласки "будто не супругу", другая чтоб на стороне "шалила втихомолку". Но дамы… ничего не заподозрили? Ой ли. Где начинается и где кончается обман - тут и зеркало бессильно. Но ведь в конце концов - довольны все. Даже удовлетворены. Даже счастливы. И вот тут Карэн Бадалов - Созий - вдруг напомнил того самого Пиндемонти из "Египетских ночей", хотя и не летал по креслам. Да, он страдает, что судьба его "рассозила" (отняв у Созия его "я"), а Амфитриона "разамфитрионила", - но он в конце концов на это смотрит, как поэт. Даже страдания его - как песня. И Амфитрион, как человек служивый, утешен: ну да, с женой, конечно, есть вопросы - но! Все же сам Юпитер - принял вид его, Амфитриона! К тому же обещает, что теперь у них родится сын-герой Геракл. Как бы его, Амфитриона. Вот персонажи, воины и слуги, лежа на сцене, шерудят ногами, хватаясь друг за друга - в зеркале кажется, будто смешно бегут-бегут куда-то. Юпитер в блестках, будто шоумен, закатит пир - в зал полетят шары божественного корпоратива. Из-за кулисы слышен "Волк и ягненок", басню Крылова-Лафонтена, - "ты виноват уж тем, что хочется мне кушать" - голосом актрисы Мадлен Джабраиловой. Ну да, вопрос: как при таких вот превращеньях и мистификациях сохранить, отстоять свое "я"? Тем более, что каждый ведь находит в этих злоключениях что-то такое, для себя соблазнительное. Раздваиваются все. И вот служанка Клеантида обнаруживает: "как же: только что вы были там, наверху, - и здесь вы вдруг!". Сюжет Мольера в самом деле универсален. С чем-то подобным, к слову сказать, сталкивались в разные времена не одни французы, а и русские литераторы. Как-то Тургенев, спускаясь по лестнице, увидел умывавшегося мужа своей любимой Полины Виардо - и в нескольких шагах еще того же мужа, но уже в столовой. Что за блажь? А вот уже Андрей Платонов пишет жене Маше, как, проснувшись ночью, "я увидел, как за столом сидел тоже я и, полуулыбаясь, быстро писал". У литераторов на этой почве мысли о любви мешались с мыслями о неотвратимости судьбы. Чего же ждать от героинь комедии - они на сцене, вокруг них театр, здесь игра - закон. Слаб человек? Или циничен? Где тот, который есть на самом деле - на сцене или в зеркале? Где страсть, а где порок? Кто кого любит? Что, если вдруг на самом деле - никто и никого? Как справедливо подытожил Созий (до Карэна Бадалова его играл и сам Мольер): "О всем подобном иногда умней не говорить ни слова". Юпитер в постановке Рока, сделав свое дело, уплывает хладнокровно. Заманчивая Алкмена, Ксения Кутепова, взошла по инфернальной лестнице откуда-то из-под сцены и удалилась в глубь без слов. А только что, казалось бы, они неслись по залу, - как уговаривал ее Юпитер! Как Ксения-Алкмена - ну будто бы - сопротивлялась, как она дрогнула и вдруг упала зрителю в объятья (им случайно оказался бард и друг Фоменко Юлий Ким)! Все замерли. И что же, что, случись такое на спектакле вновь, придется делать остальным? Что, что. Завидовать придется. Кстати Ближайшие спектакли "Амфитрион" в "Мастерской Петра Фоменко" - 8, 14, 22 марта, 2,9, 15, 16 апреля.
