Табу: запретные страницы британской истории в неубедительном изложении

Однако реальность оказалась куда сложнее и причудливее. Один из авторов британской The Guardian даже изобрел по такому случаю термин "frustrate-watching", который призван описать ту гамму эмоций, которая возникает у зрителя, оказавшегося заложником телесериала: он испытывает разочарование, но не может с этим смириться и, кривясь, продолжает смотреть серию за серией, надеясь на то, что столь долгожданное произведение наконец-то оправдает себя в его глазах. Нечто подобное можно было наблюдать и в случае с "Шерлоком", только ожидание длиною в две недели было куда более сносным, чем несколько мучительное возвращение к героям "Табу" на протяжении двух месяцев. Почему же сериал вышел столь неоднозначным, неровным, местами скучным, невнятным и неестественным? Задумка Стивена Найта, выходца из рабочего класса Великобритании (голос которого раздался досадно поздно) была действительно хороша: показать не лоск и роскошь эпохи регентства, явленную в романах Джейн Остин и выплывающую из туманов гораздо более реалистичных ландшафтов, нарисованных сестрами Бронте, а явить миру то, на чем веками зиждилось благосостояние узкого класса аристократов, пленявшего иностранцев своими традициями и манерами. Показать различные типажи униженных и оскорбленных, обреченных всю жизнь влачить жалкое бесправное существование без малейшей надежды на перемены, а также толпы тех, чей труд перемалывала и вбирала в себя Империя, пока знать пухла от довольства и жадности. Актеры, утвержденные как на главные, так и на второстепенные роли - тоже выше всех похвал: Том Харди, сыгравший Джеймса Кезайю Делейни, вполне загадочен и на редкость харизматичен. Джонатан Прайс, которого в свете участия в "Табу" только красит актерский опыт в "Пиратах Карибского моря", "Игре престолов" и - прежде всего - в "Венецианском купце" лондонского театра "Глобус", явил свету отвратительную, кичливую, циничную и донельзя жестокую личность главы Ост-Индской компании, сэра Стюарта Стрэйнджа. "Подельники" Стрэйнджа - одно загляденье, типаж на типаже, всех оттенков и степеней ничтожества и мерзости. Марка Гейтисса в роли принца-регента не узнать, более отталкивающего образа этого будущего монарха британское телевидение, наверное, и не видело. Джейсон Уоткинс сыгравший Соломона Купа, заклятого врага Компании (вследствие приближенности к монарху), великолепен своей мелкой техникой в духе актеров старой школы. Дэвид Хэйман создал незабываемый образ верного слуги, практически "дядьки" главного героя, в терминах нашей традиции соответствующей эпохи. Том Холландер наконец-то нашел образ под стать своему незаурядному таланту, после череды бессмысленных картин со своим участием с приятным исключением в виде "Ночного администратора". А Стивен Грэм в очередной раз показал новые грани своего огромного, но, как кажется, недооцененного актерского таланта. Что же касается женских персонажей - они неубедительны, но представители сильной половины человечества вполне компенсируют их промахи и игрой, и хронометражем. Так в чем же дело? Причин - от бросающихся в глаза до неочевидных - масса. Начать следует с режиссерско-концептуалистского триумвирата, который представляют шведы Андерс Энгстрем, Кристоффер Нюхольм с одной стороны и Кристофер Найт - с другой. Чем дальше, тем очевидней следующее: скандинавское кино обладает своей стилистикой, очень плохо прививающейся на чужой почве. И визуальная сторона "скандинавского нуара" в данном случае буквально подминает под себя повествование, рождая совершенно чуждые английской эстетике образы и отсылая к совершенно посторонним воспоминаниям. И в данном случае неважно, идет ли речь о преимущественно датском "Убийстве" (Forbrydelsen) со скромным присутствием скандинавской специфики (как в случае с Нюхольмом) или о современном психологическом триллере "Гуще, чем вода" (Tjockare än vatten), над которым работает Энгстрем. И "Королевский роман" (En kongelig affære) Николая Арселя, и другие произведения об ушедших эпохах, увиденные глазами скандинавских режиссеров, демонстрируют органичность и убедительность сумеречности, блеклости, минималистичности, мрачной бедности и скупости на слова только в своем культурном ареале. За его пределами эти средства теряют свои чары и оставляют ощущение недосказанности или - что хуже, неестественности и схематичности повествования. Особо интересны в свете вышесказанного абсансы главного героя, пускай и экзотически обставленные, но до жути напоминающие совсем недавно показанное в "Марчелле", еще одном образчике скандинавского нуара, созданном на британском телевидении при активном участии съемочной команды нашумевшего шведско-датского "Моста" (Bron/Broen) - Хенрика Георгссона и Ханса Розенфельдта. Такое хитрое "перекрестное опыление" творческих идей в разы снижает их совокупный эффект, особенно в случае с более поздним по времени запуска произведением. Достаточно странный ход создателей: ведь шансы, что аудитория ITV и BBC по части многосерийных сериалов может существенным образом совпадать, достаточно велики. Образ главного героя, вокруг которого строится повествование, страдает незавершенностью, которая сообщает ему в глазах других отнюдь не загадочность и непредсказуемость (как, вероятно, задумывали создатели), а ходульность. Если бы не предыдущая работа Найта, эта особенность изображения ключевого действующего лица, возможно, не бросалась бы в глаза с такой явственностью. Но после трех сезонов "Острых козырьков" Делейни видится своеобразной реинкарнацией Томми Шелби, а Харди - достойным спарринг-партнером Киллиана Мерфи. Образ Томми в "Козырьках" спасла эпоха "потерянного поколения", литературные и исторические типажи которой сообщали пустовато-рыбьему взгляду Мерфи и его молчаливым паузам особый смысл, всегда разный, в зависимости от культурного багажа зрителей. Джеймс Делейни же, даже если не принимать во внимание африканский вуду-мистицизм, следующий за ним по пятам - достаточно нетипичная личность для Великобритании начала девятнадцатого века, не имеющая очевидных отсылок и прототипов. Поэтому второй раз один и тот же трюк не удался. Невзирая на великолепную игру Тома Харди, который к настоящему времени стал знатоком отклонений человеческой психики, последовательно сыграв убедительные и разнообразные роли безумцев и злодеев с шизоаффективными расстройствами. Досаднее всего следующее: эти "внешние" (но что более обескураживает рядового зрителя, чем несостыковки именно в визуально-событийной составляющей?) огрехи дискредитируют беспрецедентный дар Стивена Найта как сценариста и, что еще важнее, идеолога, который вполне может претендовать на то, чтобы стать о глазах общественности продолжателем того курса, который выбрал для себя патриарх британского социального кино Кен Лоуч, только в более привлекательном для широкой аудитории жанре исторического кино, от которого (в британском исполнении) никто не ждет особой нравоучительности. По сути, был совершен эпохальный вызов привычной оценке некоторых важных явлений британской истории: воскрешены из небытия весьма нелицеприятные события, прямым образом свидетельствующие не только о беспрецедентной жестокости колониальной политики Королевства, но и та страница ее прошлого, которая недвусмысленно намекает на некогда бурное развитие такого чудовищного института, как работорговля, которая была (de jure) упразднена законом, принятым лишь в 1807 году (The Slave Trade Act). Оценка деятельности Ост-Индской компании (а в то, что будни других колониальных объединений капиталов чем-то существенно отличались, верится с трудом) породила скандал среди британских историков, обвинивших создателей сериала в "предвзятости", "преувеличениях" и "исторической недостоверности" по части изображения ее деятельности. Хотя некоторые авторы замечают, что влияние и масштабы деятельности одной этой компании были таковы, что могли бы вогнать в краску руководство Google, Amazon и ряда других интернет-гигантов современности вместе взятых. Компании, акции которых принадлежали не только аристократам, но людям, гораздо лучше разбирающимся в сложностях торговли, политики и дипломатии - коммерсантам, были проводниками государственной колониальной политики великой морской державы. Это, своего рода государственно-частное партнерство, естественно, порождало конфликты интересов и конкуренцию, но обеспечивало "эффективное управление" подвластными территориями, бесперебойную торговлю, а также снабжение Короны всем необходимым. И именно этот бесчеловечный прародитель не менее меркантильных и расчетливых нынешних ТНК позволил бывшей метрополии достичь больших успехов во времена научно-технической революции, сырьем для которой служили миллионы жизней и рабочих рук подневольных слуг Империи. Медленно влачащееся повествование начинает привлекать внимание своей событийной стороной к седьмой серии, когда Джеймсу Делейни удается столкнуть между собой всех существенных игроков, спешащих подставить друг друга под удар, не считаясь ни с чем, любой ценой выдергивая ковер из-под ног зазевавшегося "стратегического партнера". Но даже с учетом этого, первому сезону (а то, что будет второй, вопрос почти решенный, на который вряд ли сможет повлиять сдержанная критика) чего-то мучительно не хватает для внятности и завершенности. Представляется, мы не были далеки от истины, охарактеризовав "Табу" как своего рода "готический роман" после выхода на экраны первого эпизода. Но готическому роману нужен не только сюжет и впечатляющие декорации, ему нужна душа и осмысленность, доказательством чему служат прекрасные образчики английской и французской литературы этого жанра. Ему нужно не только зло, но и проблески добра, которые позволяют на создавшемся контрасте придать осмысленность очертаниям всего остального. А вот их в первом сезоне, потонувшем в скандинавском нуаре, совсем нет.