Поколение: 1970-е в рассказах очевидцев
Сетевое издание m24.ru запустило проект "Поколение". Вы узнаете историю пяти десятителий – от 60-х прошлого века до нынешних "нулевых" – через рассказы участников событий. В прошлый раз мы рассказали о молодых людях 60-х, заставших "оттепель" и кумирах "шестидесятников", которые стали первыми подлинными героями своего времени и во многом определили культурных лидеров и приоритеты для грядущих поколений. В этом материале речь пойдет о "семидесятниках", в полной мере заставших ватные времена "застоя". С представителями пяти поколений пяти десятилетий беседовал обозреватель m24.ru Алексей Певчев. Рассказывает: Сергей Миров В то время: школьник, студентОдин старый приятель когда-то назвал меня "последним шестидесятником". В определенном смысле это так, потому что свои первые две строчки я зарифмовал в 70-м году, который (как 20-я бутылка в ящике пива!) относится к 60-м, ну и битлов услышал тогда же. "При жизни", так сказать. Но все самое главное произошло со мной именно в 70-е: услышал Галича, Окуджаву, Битлов и Азнавура, прочел Стругацких, Даррелла, Аксенова и Воннегута. Посмотрел Любимова, Тарковского, Феллини и Копполу… Первая любовь в 72-м, первый секс в 74-м, первый брак в 77-м, первый сын в 78-м… У нас был фантастический класс, мы регулярно общаемся до сих пор. На 50-летний юбилей к Сашке Рагольскому в Нью-Йорк полетели вчетвером. Все свадьбы, дни рождения, похороны – мы вместе. Наш "классный", литератор Владвик, на одной из встреч задумался: почему такая колоссальная разница между нашим 75-м годом выпуска и следующим – 76-м? И я тогда ему ответил: потому что нас воспитывали вы, когда просто ошибались, а на переломе 1973 – 1974 вы уже поняли, что к чему. И следующему классу достались уже старательно врущие. В 1978 я полетел на производственную практику в Ленск. Его незадолго до этого переименовали из поселка Мухтуя. 9 часов полета с пересадкой в сердце Якутии. Один! Никого из знакомых! Два месяца в тайге и в местной общаге, графиком "пять через пять". И родители спокойно отпустили. А как такая поездка может случиться сегодня? А до этого (в 1976) – пешком через всю военно-грузинскую дорогу, из Осетии в Грузию, в толпе 18-летних студентов. Опасно? Чушь. И ведь с местными прекрасно находили общий язык! Студенческий театр – три дня в неделю после занятий сидели в актовом зале – сочиняли, репетировали, играли Чапека, Кирсанова, Шварца. Сегодняшние знают эти фамилии? Ну и настоящая музыка – Led Zeppelin, BeeGees, JethroTull, Леонард Коэн. Из наших – "Машина времени", "Воскресение". И ни одна сволочь под названием продюсер не могла рулить этими парнями. Они играли, что чувствовали. Пели, что думали, не заигрывая ни с кем, стараясь накосить побольше бабла. Все было честно и по-настоящему. У нас была счастливая жизнь. Настоящая. Только поэтому мы и сегодня скурвились не все. Рассказывает: Александр Харьков В то время: студент МАИВ начале и середине 70-х мы, студенты московских вузов, почти каждую субботу ходили на рок-концерты или на сейшены, как их тогда называли. Проходили они по различным ДК (МАРХИ, МАИ, МГУ , "Энергетик", МЭИ и иногда в Подмосковье). Играли на них популярные в то время "Рубиновая атака", "Второе дыхание", "Удачное приобретение", "Машина времени". Информацию о концертах получали в системе, признанным лидером которой был Юра Солнце, знакомством и совместным распитием портвейна с которым мы очень гордились. Билетами на сейшны часто были открытки с печатью профкома или учреждения, которое проводило мероприятие. Собирались группы неформально одетых людей с хайерами и ехали либо на сейшн, либо на свободный флэт – выпить флэтово-выгодное (плодово-ягодное) вино. На флэтах часто можно было послушать новый винил: Роллингов, Led Zeppelin, Uriah Heep, Хендрикса. Очень популярны были альбомы групп Emerson, Lake & Palmer, Tarkus и Pictures At An Exhibition. В "системе" были не только студенты, но и много ребят с хорошим знанием жизни. Например, психиатрической медицины. Легкие колеса, как тогда называли таблетки типа cедуксена, циклодола хиппующий пипл принимал наряду с портвейном. После этого у многих хватало сил обсуждать Германа Гессе или Воннегута. Рассказывает: Елена Краснокутская В то время: студентка института культурыМы часто ходили в театры на Таганку и на Бронную, где смотрели спектакли Эфроса. Билеты на спектакли, поставленные другими режиссерами театра на Бронной, мы не покупали. Когда ходили по улице Горького с родителями, то слушали их рассказы. Там была студия звукозаписи, в которой они записывали пластинки на ребрах, а также Коктейль-холл, ставший потом кафе "Север". Знакомые, занимавшиеся организацией подпольных мероприятий, приглашали на концерты "Машины времени" и "Воскресения". Однажды мы даже попали на концерт Градского, который состоялся в клубе Общества слепых. Дома слушали записи Высоцкого. С особым трепетом – записи с французских дисков. Были у друзей и записи Галича (жуткого качества), а его самого слушали в передачах на радио "Свобода". Когда привозили из-за границы пластинки, то слушали их бесконечно. Это и Армстронг, и Синтатра... У моей подруги папа работал в Совете министров СССР, и они могли купить книги в особом порядке. Тогда это называлось "купить по выписке". Раз в месяц, иногда реже, им приносили брошюру со списком вышедших книг. Так у нас появлялись дефицитные, но не запрещенные книги – Ахматова из "Библиотеке поэта", переводные экземпляры Воннегута, Моэма, Хаксли, Моруа. Были у нас в ходу и книжечки типа маленького блокнота с отрывнми страничками. По ним можно было купить билеты на кинопросмотры. На одном из таких просмотров в ГКЗ "Россия", в первом отделении минут тридцать пели "Песняры", а во втором показывали "Крестного отца 2". До начала 80-х мы покупали билеты на внеконкурсные фильмы Московского кинофестиваля. Увы, потом программа стала скупой и грустной. Мы жили в Химках, а фильмы, которые нельзя было показывать в Москве первым экраном, шли у нас. Так мы посмотрели "Зеркало" Тарковского. Рассказывает: Сергей Гурьев В то время: выпускник школы, студент МГУПочти все 70-е я учился в экспериментальной 91-й школе на улице Воровского, ныне это Поварская. Там тогда проводились попытки внедрения системы известного психолога Петра Гальперина, мечтавшего о преображении материального действия в идеальное через его выражение мыслью. В школе сидели засланные казачки-психологи, которые выхватывали отдельных детей с уроков в свой кабинет и смотрели, как они ориентируются в своих мыслях. Это был очень приятный процесс, так как психологи ждали любых ответов и никаких оценок не ставили. Но в целом из-за этого в атмосфере школы был уклон в эдакую творческую шизофрению. Некоторые, включая меня, занимались фрондерством. В 1977 году американцы провели первое испытание нейтронной бомбы – и в СССР это была популярная страшилка, все требовали ее запрета. Тогда мы с друзьями в знак протеста напечатали на пишущей машинке листовки с коротким текстом: "Нейтронная бомба – самое справедливое, глубоко демократичное средство массового уничтожения!". И разбросали их в школьный двор из окна актового зала на верхнем этаже – стали смотреть, что будет. Но ничего особенного не произошло: люди наклонялись, подбирали, читали, потом одни клали листовки обратно на землю, другие – засовывали к себе в портфели. И все! Такой вот странный тоталитаризм… Классным руководителем у нас был учитель физики Роман Яковлевич Гузман, который потом уехал в Израиль, стал там профессором, изобрел компьютерную мышь для слепых. Он организовал в 91-й школе кинофакультатив, где учил детей восприятию высокого киноискусства. Мы ходили на всякие шедевры кино, которые ненавязчиво находились в советском прокате, но никем особо не рекламировались – фильмы Отара Иоселиани, Анджея Вайды, Золтана Фабри… Из музыки я любил тогда слушать эстрадные оркестры – Поля Мориа, Раймона Лефевра, Джеймса Ласта. Но потом заметил, что лучшие девочки в классе предпочитают рок-музыку – Pink Floyd, Eagles и т.д. Пришлось заставлять себя все это изучать по ксероксам статей в "Ровеснике". Потом я уже знакомил с шедеврами рок-музыки самого Гузмана и через него стал устраивать в школе нечто типа рок-факультативов. Читал, например, лекцию по двойному альбому Genesis "The Lamb Lies Down on Broadway" и просил всех для лучшего усвоения положить руки на парту, голову на руки, закрыть глаза и слушать. И так почти два часа все лежали головами на партах с закрытыми глазами. Поистине сектантство! Вот так постепенно закладывалась основа для будущей истории моего романа с рок-журналистикой. Но это было уже позже, в 80-е годы.
