Сцены музейной ценности

"Знакомые чувства, смешанные лица" Кристофа Марталера Премьера театр Одна из самых успешных новинок нынешнего берлинского театрального сезона -- новый спектакль всемирно известного режиссера Кристофа Марталера в театре "Фольксбюне". Из Берлина -- РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ. Какой бы новый спектакль ни появился в этом году в репертуаре "Фольксбюне", он становится прощальным -- в конце сезона театр на площади Розы Люксембург покинет его бессменный в течение последней четверти века руководитель Франк Касторф. Вместе с ним должна уйти вся его команда, а значит, исчезает и весь нынешний репертуар. Новый интендант Крис Деркон -- не просто иностранец, но и пришелец из мира арт-бизнеса и музейного кураторства, театрами прежде никогда не руководил. Его назначение было скандальным, страсти не улеглись до сих пор, и Деркону в принципе не позавидуешь. Ясно лишь, что от "Фольксбюне" Касторфа не останется ничего, кроме благодарных воспоминаний, документации и сувениров,-- сейчас дописывается одна из самых интересных глав в истории немецкого да и мирового театра. Возможно, в том, что действие прощального спектакля Кристофа Марталера происходит в музее, содержится ироническое послание "музейщику" Деркону. Тем более что в сценическом музее -- смена экспозиции: Анна Фиброк построила на подмостках павильон, напоминающий зал, из которого вынесли все экспонаты. Большие торжественные двери приводят в пустой зал с паркетным полом и оголенными грязноватыми стенами, прямоугольные следы на которых напоминают о снятых картинах. В скатах крыши -- большие окна, в углу зала встроен абсурдный лифт, ведущий в никуда. Может быть, здесь и вправду висели работы старых мастеров, но теперь пришел черед выставки живых экспонатов -- отборной коллекции персонажей из спектаклей Марталера, то есть смешных, растерянных, нелепых европейских обывателей. "Как я ненавижу передвижные выставки",-- вздыхает пожилая дама, которую вот-вот освободят от упаковочного полиэтилена и извлекут из ящика. Персонажей привозят на тележке в больших деревянных футлярах и в коробках, обмотанных пластиком или накрытых покрывалом и завязанных веревками. Пианиста доставляют не просто вместе с инструментом, но и со строгим, выжидательным взглядом, который он вполоборота обращает в зрительный зал; клавишных инструментов, впрочем, и без этого здесь вдоволь -- стоят вдоль стен. Процессом доставки и расстановки "экспонатов" артистично руководит музейный рабочий -- да он и сам здесь часть коллекции, с частицей черта внутри и неясным ощущением миссии. Живые выставочные экземпляры доставлены словно из разных мест, но компания подобралась своя, знакомая. Спектакль состоит из череды эпизодов, последовательность которых вряд ли стоит пристрастно анализировать: Марталер строит действие без внятного нарратива, с минимумом слов и с очень смешными интермедиями, музыкальными и пластическими. В "Знакомых чувствах, смешанных лицах" режиссер предстает словно во всей свой силе, если таковой можно считать его особый, меланхолический юмор, его неповторимую способность проверять на тягучесть сценическое время. Почти на всех эпизодах этого смешного и грустного спектакля можно смело ставить штамп "The best of Marthaler" -- начиная с одного из первых, когда старик в долгополом, напоминающем сутану священника балахоне вносит в зал стул, долго ищет место, куда бы его поставить в пустом пространстве, но так и уходит вместе со стулом обратно. Великий Марталер здесь присутствует во всем: в шаркающих походках и эксцентричных танцах-судорогах, в маленьких хитростях персонажей и их покорных разочарованиях, в будто навсегда уже остановившемся времени, в попытках героев наладить, так сказать, горизонтальные связи, и в одиночествах, выбраться из которых не дано ни одному из них. Собираются ли они вдруг в живую скульптуру, напоминающую о Лаокооне и его сыновьях, или поют, рассевшись поодиночке вдоль стен и упершись в них взглядом, или запевают "Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе", вот только голоса слабеют и слабеют, оставляя шевелящиеся губы безмолвными,-- смех в зрительном зале театра "Фольксбюне" то и дело уступает место почти обреченной грусти. Название спектакля рифмуется с заголовком известной пьесы знаменитого немецкого драматурга Бото Штрауса "Знакомые лица -- смешанные чувства", но вряд ли Марталера можно сравнивать к кем-то -- он, создавший собственную театральную вселенную, всегда равен только самому себе. И если есть какая-то очевидная рифма в новом спектакле, то она соединяет премьеру с легендарной постановкой начала 1990-х "Убей европейца", которая сделала мало кому тогда известного швейцарского композитора Кристофа Марталера знаменитостью и любимцем берлинской публики. На сцене и теперь есть участники того спектакля, которого уже нет в репертуаре "Фольксбюне", и мизансцены из него, и музыкальные фрагменты -- как и тогда, режиссер свободно монтирует Малера с народными песнями, а Шуберта -- с популярными мелодиями. Наконец, когда коллекция "приветов" спектаклю "Убей европейца" собрана уже солидная, наступает вроде бы время главного из них -- уже по первым аккордам понимаешь, что сейчас будут петь церковный гимн "Спасибо", с каждым следующим куплетом повышая тональность, так что на последнем из них голос просто сорвется в писклявой благодарности небесам за все хорошее, которого нет. Но здесь, как только звучит первое, еще очень бодрое "Dan-ke!", музыка сразу обрывается, гаснет свет и начинается овация зрительного зала. Ну и правильно: долгие проводы -- лишние слезы.