Михаил Ефремов блестяще сыграл крупного чиновника
В «Современнике» — премьера, третья за сезон. После русской и польской классики (Островский и Ружевич) — современная пьеса. И не какая-то там драма нашей жизни, а теперь большая редкость на сцене — социальная комедия. «Амстердам» (оригинальное название «Парад») написал Александр Галин, чьи пьесы с успехом годами шли в «Современнике». На этот раз автор театр не подвел, впрочем, как и театр — своего автора. Режиссер — Сергей Газаров. С предпремьерного показа — обозреватель «МК». Михаил Ефремов шатаясь выходит на авансцену. В трусах. Напряженно прищурившись, смотрит в зал. По всему видно — мужик с тяжелого бодуна. Смотрит в зал так, что тот не смеется, а ржет — до боли знакомый образ (поутру они проснулись). Герой Ефремова — Николай Скворцов, крупный чиновник из Екатеринбурга, проснулся в Амстердаме, где у него живет семья — жена Лара, бывшая артистка, да сынок Витя, студент. Нет, живет-то она, как и положено нынешнему серьезному функционеру или бизнесмену (что часто одно и то же) в Лондоне, а в отвязный Амстердам все приехали на гей-парад. Поэтому Николай, в самолете принявший на грудь с литр коньяка, пробудившись, выходит на балкон... Ну и офигел от картины, что еще мягко сказано. Гей-парада нет, но есть выразительные реакции на него. Лара (Алена Бабенко): Колька, я серьезно, нам надо поговорить, пока Вити нет. Я ждала, когда ты в себя придешь. Оденься. Коля: Там мужики по улице в трусах ходят — и ничего, а я на своем балконе. (Смеется.) А на баб посмотри!.. Или это мужики плывут? Мужик, у тебя что, типа государственный праздник? Как у нас красный день календаря? День дровосека? И между собой супруги общаются мило, как в мире животных. Она ему: «Коля — фу!», он ей: «Лара — цыц!» И все своими именами давай называть. Не знает еще этот уральский валенок при власти, что гей-парад материализуется в его дорогом номере (витражная стена в стиле арт-деко от Аллы Коденковой). Сынок единственный приведет папке дружка в блестящем платьице по имени Долорес. И у папки случится коллапс сознания. Геи и лесбиянки, лабутены и тонкий капрон, мужские и женские ножки, а также русский, голландский и испанский языки сойдутся в этом дорогом номере. Ох, не возбудились бы активисты (думаю я в этот момент), повадившиеся самоуправствовать в музеях и театрах. Весь набор для ржачки в пьесе Галина имеется — пьянство, похмелье, гомосексуализм, точнее, наше непростое отношение к этому редкому явлению, ставшему обыденностью. И никакой, замечу, деликатности, то есть толерантности, у героя в этом вопросе: 50 оттенков сине-голубого не ждите. Все прямо, грубо — в общем, по-нашему, по-рабоче-крестьянски, а не по-буржуински. — Значит, давай так поступим, Долорес. Ты своим хозяйством распоряжайся, как тебе нравится, но на нашу народную любовь не рассчитывай. Уловил? Не надо тебе к нам приезжать. И запомни главное: если ты к Витьке прикоснешься, я тебя везде найду и задницу суровой нитью зашью. Все понял? И реакция зала не сдержанная — смех, аплодисменты буквально на каждую реплику Ефремова и его партнеров. И по реакции понятно — кто тут гомофоб, а кто наоборот. За этим смехом многое слышится. Вот оно явление во всей красе — на лабутенах, в колготках и красном платьице, в парике а-ля Мэрилин Монро — Долорес (Евгений Павлов). Отец — мексиканец, мать — русская, поэтому прилично говорит по-нашему и, как выясняется, еще и Пушкина переводит на испанский. Звонкий, тонкий, хорошенький, хотя ножки — как спички и сковырнуть такого — что спичку же и переломить. — У нас в Мексике Долорес и женщины, и мужчины. А в Парагвае так все мужчины Долорес! Папа в шоке. Папа трезвеет. Папа надирается в бессилии. Ефремов, который не уходит со сцены и является центром событий, проживает за три часа разное состояние — пьяный, очень пьяный, в лоскуты и в хлам. Но это только вначале, и это внешний рисунок, талантливо переданный артистом, которому среди острохарактерных и комедийных сегодня равных нет. Однако за комедийной природой Ефремова всегда проступают эмоции, чувства и их оттенки совсем другого свойства. За один день в Амстердаме его герой проходит сложный путь, блестяще сыгранный. Но самое ценное то, что он не приводит его к конкретному результату: скажем, папа осознает, что геи — тоже люди и тоже бывают хорошие. Нет, убогого драматургического и актерского схематизма здесь нет. У Галина очень серьезная комедия. Не о гомофобии она — о России сегодняшней, с ее реалиями (санкции и т.д.), властью, народом, который уперт, растерян, пытается понять свою непостижимую страну. И понятием свободы — самой острой на всех дискуссионных площадках. — Спалили тебе мозги, Долорес, этой libertad... Свобода… Посмотри вокруг. Кто свободен? Свободен хищник. Потому что он сильный. А остальная живность, как она может быть свободна, если ее жрут? Ужас. Иногда хочется крикнуть: люди, за что вы так ненавидите друг друга? Деньги и власть. Из-за них, родимых, даже брат на брата с кайлом пойдет. Открытием «Амстердама» стал исполнитель роли Долорес — Евгений Павлов. Надо сказать, что он вошел в спектакль в последний момент, когда два предыдущих исполнителя по разным причинам сошли с дистанции. И произошло то, что в театре принято называть «роль дождалась своего артиста». После спектакля я поговорила с Александром Галиным. — Александр Михайлович, как возникла идея такой пьесы? Тема острая, местами опасная. — Обычно истории, которые я складываю, приходят как-то сами собой, и точно определить конкретный импульс я не могу. Я начал обдумывать сюжет лет пять назад, но я ведь не на Луне в это время находился. Множество событий произошло в стране и в мире, а следовательно, и с людьми. И со мной тоже что-то случалось. Так что к началу работы над пьесой я подошел весь исколотый «импульсами». Некоторые доставляли мне боль, некоторые оставляли надежду или вызывали смех. Чтобы как-то избавиться от всего этого, мне пришлось об этом рассказать. А какой был выход? Это комедия. Но люди по-разному понимают этот жанр. Основным признаком его является смех в зрительном зале, иногда хохот. Однако тишина после взрывов смеха для меня дороже всего. Я пытался создать доступными мне способами атмосферу карнавала. Карнавал всегда раскован, весел, беззаботен и чист в своих помыслах. Но написать на титульном листе пьесы «карнавал в двух действиях» я посчитал нескромным. — Первый план спектакля может возбудить неадекватных людей на провокации. Вспомним МХТ (свиная голова у входа), «Идеальный муж» (протестанты на сцене). Есть опасения, что в «Современник» могут явиться? — Я с уважением отношусь к нашему российскому зрителю. Он живой, чуткий и не злой. У него есть много возможностей выразить свое отношение к нашей работе: аплодисментами, в Интернете или просто уйти в перерыве. Мы открыты. Люди театра любят зрителя и, конечно, надеются, что их любовь небезответна. Нас обижают и ранят только пустые места в зале. Все остальное мы переживем. — Что для вас главное в пьесе? — Как и во всех остальных пьесах — размягчать сердца.
