«Я не снимаю подвиги или ржачку»
Среди итогов Года российского кино в России уже сейчас можно выделить трагикомедию Николая Досталя «Монах и бес». Картину едва ли можно отнести к развлекательному жанру, тем не менее история Ивана, Семенова сына, победившего черта любовью, обрела популярность — прежде всего в сети. «Не думал, что столько привезем», — говорит Николай Досталь, вернувшись с очередного фестиваля. «Монах и бес» взял там Гран-при и еще четыре приза — за сценарий, мужскую роль, музыку и костюмы. Фестиваль называется «Покров» и уже в четырнадцатый раз проводится в Киеве; известные события не помешали жюри вынести такое решение. Впрочем, не фестивалями едиными. Трагикомедию о том, как странный человек Иван, Семенов сын пришел в монастырь, а затем победил беса, слетав на нем ко Гробу Господню, и наставил черта на путь истинный, всячески рекомендуют друг другу пользователи социальных сетей — как, пожалуй, ни одну российскую картину Года кино. Тем более — авторскую, по всем признакам артхаусную. «Лента.ру»: Сценарист «Монаха и беса» Юрий Арабов несколько лет назад говорил: «У святого внутреннего конфликта быть не может. В этом плане изображать святость на экране, в художественном произведении — мука». Как вы решили для себя эту проблему? Николай Досталь: Ну какой же он святой, наш главный герой? Никакой. Я вообще слова «святость» избегаю, слишком высоко для меня. Святой — это Серафим Саровский. Или мой любимый святой Нил Сорский, проповедовавший нестяжательство, самую правильную вещь. А наш герой — Иван, Семенов сын — праведник. Был у него прототип, и не один. В 2009 году я снимал «Раскол», 20-серийный фильм, в городе Кириллове Вологодской области. А рядом находится Нило-Сорская пустынь, в которой в XIX веке жил монах Шапошников Иван Семенович. Увечный мужичок, рясофор… Это кто такой? Самый малый чин в монашеской иерархии. Работал Шапошников на кухне — просфорки пек, там же и ночевал. Лечил кого-то из братии. Да по ночам в монастыре будто бы слышали, как что-то на кухне происходит — шум, чертовня какая-то. Вот, в принципе, и вся история. Но меня он зацепил, персонаж этот. Хороший персонаж — не святой, но праведная, интересная личность. Да и в житиях пишут, что увечность — признак хороший: Бог отнял у человека что-то снаружи, но дал ему внутри. Юродивый близок к мудрости — и словами, и смекалкой своей. А второй прототип кто? Второго нашел в Великом Новгороде, куда меня после «Раскола» пригласили старообрядцы. Там в Софийском соборе лежат мощи святителя Иоанна Новгородского, жившего в XII веке. Он поймал беса в рукомойнике. «Отпусти», — взмолился бес. «Отпущу, если свозишь меня за ночь туда и обратно в Иерусалим». Бес свозил, а потом стал за это мстить. Компромат разный в келью подбрасывать: папильотки, еще что-то. Тогда братия схватила этого Ивана, привязала его к плоту и опустила в Волхов: «Плыви-ка ты подальше от нашего монастыря». А он взял и поплыл обратно к монастырской пристани, против течения. Те на колени: «Чудо!» Иван позже стал архимандритом, был причислен к лику святых… Вот сплелись у меня два Ивана. Кто может про них написать? Арабов, конечно. Юра написал сценарий, а я потом года четыре искал бюджет. Отдельная история, тоже очень российская. Какие-то деньги дал [министр культуры России Владимир] Мединский, меньше половины. Остальное добыл многоопытный продюсер Игорь Толстунов. Как мне сказала одна женщина-киновед, «у нас легко найти денег на две вещи — на подвиг или на ржачку. А у вас что-то посередине». Не подвиг — вроде «Сталинграда». Не ржачка — «Горько»-раз, «Горько»-два и прочие «Елки»-палки… При том что вы умеете и то, и другое: «Штрафбат», «Маленький гигант большого секса»... Ну, «Маленький гигант…» — это же был Искандер! Если бы не Искандер, то никогда у меня не было бы комедии в фильмографии. Но — любимый писатель, как не взяться. И картина ему понравилась — особенно то, как, по его словам, «еврей московского разлива Хазанов сыграл настоящего абхазца Марата». А «Штрафбат», «Завещание Ленина» о Шаламове — это телевидение. Другие деньги, другие способы их получения. Там дают, зная, что деньги вернутся уже после премьерных показов. А через кинотеатр — где, как вернешь? Так что обычно в большом кино я не снимаю подвиги или ржачку. Все-таки у меня не коммерческое, а человеческое кино — тот же «Петя по дороге в Царствие Небесное». К тому же историческое, а оно денег стоит. Почему для этой истории вы выбрали эпоху Николая I и самого этого царя в кадре? Декабристов повесил, Крымскую войну проиграл и вообще Палкин — вот его социально-политический портрет с советских времен. Зачем понадобилось показывать его просвещенным и гибким монархом? Ни о чем таком не думали. Выбрали потому, что время — пушкинское, а история у нас гоголевская. Что он там вытворял — нас не интересовало. Да и один из Иванов жил именно в то время. Конечно, мы почитали исторические материалы — то, что потом пригодилось для образа. Спал Николай I на солдатской кровати — вот она в кадре, солдатская кровать. Ходил по Невскому без охраны — тогда еще в царей не стреляли, не взрывали, — вот и у нас в кадре всего четыре кавалергарда, которые в путешествии его сопровождают, и адъютант. Ну что это за охрана для поездки черт-те куда из Питера? С Бенкендорфом он был в очень доверительных отношениях — Бенкендорф у нас едет с императором в его карете. Ну, о репутации Бенкендорфа вообще говорить не приходится. В сценарии сначала вместо Бенкендорфа императрица была, но я Юру Арабова отговорил. Что там играть актрисе в мужском монастыре, какие диалоги будут? Провиснет же роль, эпизод получится проходной. «Давай, — говорю, — шефа жандармского корпуса». И сразу харизма с Бенкендорфом появилась, диалоги заиграли. А что до просвещенного вида этого императора… Любой царь был и таким, и таким, все в любом монархе было. В данном случае у нас Николай I думающий правитель — по крайней мере, он понял, что ему юродивый наговорил. И правильно понял: «Без Божьей правды нет царствования. И монастыря нет». В других ситуациях он мог себя вести иначе. Вот взял и повесил декабристов, а мог бы и не вешать, мог бы и сослать с остальными — тех, на ком крови не было. Кроме Каховского, убийцы генерала Милорадовича. Первая часть фильма — о том, как пришел странный человек в монастырь, всю невозможную работу делает в короткие сроки, с царем встречается и успешно учит того жизни. Вторая — разоблачение: в главном герое сидит бес — в прямом смысле, и что-то ему с ним надо делать. Вам больше какой из Иванов близок — из первой или из второй части? Одинаково близок. В первой части нам нужна была интрига: что за придурок пришел в монастырь? Что с ним такое? Потом становится понятно: в нем бес. Но Иван, Семенов сын очень симпатичен и в своем бесновании. Пушкина цитирует про пожарские котлеты, проявляет себя незаурядным мыслителем, да и смекалки ему не занимать. Его сразу любишь. Бес может быть обаятельным, притягательным, любым — на то он и бес. Руководит Иваном, как хочет. До тех пор, пока Иван не просит отвезти его ко Гробу Господню в Иерусалим — в обмен на душу. Мечта сбудется — а дальше будь что будет. Он же не знал, что сумеет затащить беса во храм и того парализует. Монах выздоровел, перестал заикаться и хромать, а бес обезбесился, тряпкой безвольной стал. Сила вся его ушла. Тогда получается, что все, что мы любим с детства — «Сказка о попе и работнике его Балде» Пушкина, истории Гоголя — бесовщина? Бес у Гоголя и полезным бывает. Как он Вакуле помогал! Единственное, чего не может бес по канону, — стать человеком. Но мы ему даем шанс: после смерти праведника бес сам приходит в монастырь, готовый к покаянию… Неизвестно, что с ним дальше будет, — может, дьявол верх над ним возьмет? Есть притча — ключик к нашему фильму. Монах пришел в келью после трудов праведных. Устал, утомился, прилечь бы и заснуть ему поскорее. Смотрит — а на кушетке его черт с рогами лежит! Подумал монах: «Надо же, ведь тоже устал, бедолага». Взял и лег под кушетку. И как только монах это сделал, черт пулей вылетел из кельи! И любовью можно бороться со злом — вот наша мысль. В наше время любви вообще очень мало, больно озлоблены все, материальным озабочены. Можно сколько угодно говорить о духовных скрепах, но поглядите, какой раскол, где ни ткни: бедные и богатые, власть и народ, Россия и Украина… Как на фестивале «Покров» принимали, кстати? Очень хорошо. Фестиваль под покровительством Украинской православной церкви Московского Патриархата, все деньги — частные, ни одной государственной копейки. Теплая атмосфера единения, доброты, любви. Коллеги искренне аплодировали друг другу, что бывает редко. Я там первый раз, и не почувствовал какого-то предубеждения. Киев — такой же красивый, как раньше. Мать городов русских. Конечно, все знают, что на востоке война идет, переживают. Но на нас, русских, это не сказывалось никак. Жюри возглавлял украинский режиссер Егор Бенкендорф. Дальний родственник. Я его даже иногда называл «графом». Где снимали Иерусалим и Святую землю? Петру и Мертвое море — в Иордании. Петра — это воздух, масштаб фильма. В Израиле снимать дорого, нам не по карману. Весь остальной Израиль снимали в Крыму: восточный базар — под Судаком, в Генуэзской крепости, постоялый двор и цирюльни — в Бахчисарае… Храм Гроба Господня и площадь перед ним построили в Севастополе, на заброшенном стадионе Черноморского флота. Построили три стены на уровне дверей храма, остальное компьютерщики добавили. Что для вас достоверность? Помню, как тот же Владимир Мединский ругал вас за «Штрафбат», а вы объясняли, какие допущения возможны в художественных фильмах. Ну, тут совсем другая история. Я не очень хотел снимать о войне. Но прочитал сценарий Эдуарда Володарского — и вспомнил, что у меня воевал отец (режиссер Николай Владимирович Досталь — прим. «Ленты.ру»), что он несколько лет был в плену. Слава Богу, выжил и не попал после этого в наш лагерь. Правда, самостоятельно он не мог снимать вплоть до смерти Сталина: только в 1954 году снял комедию «Мы с вами где-то встречались» с Аркадием Райкиным. Короче, сценарий понравился, стал готовиться, читать про штрафников. И вижу нестыковки в сценарии, чисто по уставу. Показываю их Эдику: разжалованный не может быть комбатом, 58-я статья не может быть в одном подразделении с уголовниками — да и брали «политических» в штрафбат очень редко… А он говорит: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги... В сорок втором, когда было совсем хреново, устав так внимательно не читали, и исключения встречались». «И вообще, — сказал Эдик, — фильм художественный, и он рассыплется, если его по уставу снимать». В общем, я с ним согласился. Потом один штрафник — ныне его в живых нет, — посмотрев наш фильм, сказал: «Ребята, к вам будут придираться. Но вы, исказив частности, показали главное: и штрафники заложили свой кирпич, и не один, в огромное здание Победы. Так что плюйте на все». «Монаха и беса» церковные люди перед премьерой смотрели? И очень разные. От Андрея Кураева до владыки Тихона (Шевкунова). У всех мнение в целом позитивное, поняли главный посыл фильма, его юмор. Может быть, фильм будет объединять людей, а не разъединять? Был бы этому очень рад. Ну, и в Киеве наградили меня церковным орденом Святого Чудотворца Николая — тоже, наверное, добрый знак. Единственное, о чем всегда прошу: не считайте «Монаха и беса» комедией, как его прокатчики понимают. Они думают, что напиши на афише «комедия» — люди пойдут в кинотеатр, а если написать «трагикомедия» — не пойдут, дома останутся. Не хотят трагедии, хотят развлечения. Но я прокатчиков понимаю, так что мы не возражали. Издержки. Это лучше, чем снимать в СССР? Гораздо. Диктат денег гораздо более понятен, чем диктат идеологии, цензуры. Этого сейчас с моими фильмами не происходит. Продюсер Игорь Толстунов принял мой сценарий и мой кастинг целиком, никаких идеологических трений не было. На что сейчас ищете деньги? На две картины. Обе исторические, XIX век. Одна — вновь по сценарию Арабова, рабочее название «Тайна». Известная история: Александр I будто бы ушел в Сибирь как старец Федор Кузьмич. Юра очень лихо ее повернул: главный герой — не царь и не Федор Кузьмич, а инкогнито из Петербурга, который по заданию Александра II и Третьего отделения едет в Сибирь a-la Фандорин — разузнать, он или не он. Вы и Арабов считаете, что… Что это он! И наш герой это узнал. Но он понимает: если он вернется с этим знанием в Петербург и доложит царю — лишится головы. Это же все престолонаследие к чертовой бабушке! Какой может быть Александр II при живом Александре I. Солгать? Доложить, что это не он?! Вторая история — биографическая, о «святом докторе» Федоре Гаазе. Немец, католик, нынче его к беатификации готовят. Он так полюбил Россию и православный мир, что митрополит Филарет, когда Федор Петрович умер, приказал поминать его в церквях — несмотря на иное вероисповедание покойного. Доктор Гааз посвятил себя, помимо прочего, тюремным больницам, изобрел специальные щадящие кандалы для больных узников, еще кучу всего… Богатейший человек был, но все ушло на благотворительность, и хоронили его за государственный счет. На похороны 20 тысяч человек пришло — все равно что сейчас миллион! Есть артист, который прекрасно может сыграть доктора Гааза, — Владимир Ильин (кстати, Адольфович, немецких кровей). Не боитесь рассказывать о нереализованных проектах? Наоборот. Если я о них расскажу, кто-то узнает, заинтересуется. Может, захочет финансово помочь. Ведь оба проекта — о тех самых духовных скрепах…
