Герой и нашего времени
В Большом театре поставили балет «Герой нашего времени». Ответственность огромная: перед Лермонтовым, перед публикой. Особенно после полупровального мартовского «Гамлета»… Но на сей раз – долгожданная победа! Яркое, хотя не без драматургических просчетов, хореографическое решение. Эмоциональная, пусть не свободная от эклектики, но в лучшие моменты глубоко трогающая музыка, специально написанная для спектакля (редкий случай в современной российской хореографии). И отличные работы любимых зрителем артистов. Как же современен Лермонтов! Насколько герой его времени – циник и скептик Печорин – родствен сегодняшним постмодернистским снобам! И как точно попал в его интонацию выдающийся мастер Юрий Посохов, чья хореография органично сочетает в себе классичность и актуальность. Будь ли то мрачная геометрия кавказских плясок в «Бэле», или мистическое кружение похожих на призраки контрабандистов (этакий балетный «Летучий голландец») в «Тамани», или мозаичный «поток танцевального сознания», изображающий вечно текучую курортную жизнь с примесью прифронтовой тревожности в «Княжне Мери». Не скрою: кое в чем драматургия показалась даже слишком калейдоскопичной и неоправданно дробной. Так, автору этих строк остался неясен смысл чрезмерной расчлененности действия, особенно во второй части – этой бесконечной череде однотипных, пусть и броских дуэтов, перемежаемых однотипными же общими плясками. Сюжетные подробности? Но они, по-моему, плохо читаются в том пластическом калейдоскопе, что творится на сцене. Однако сами образы танцующих персонажей найдены великолепно. Особенно это относится к острому, провокативному и одновременно сухому танцу Ундины – Екатерины Шипулиной, у которой суперсексуальные ножные объятия мгновенно сменяются откровенной агрессией, а также к лиричной и чуть жеманной пластике Мери – Светланы Захаровой, особенно же – к депрессивной экспрессии Веры – Кристины Кретовой, задающей трагический тон финалу и всему балету. Ундина (Екатерина Шипулина) и Печорин (Артем Овчаренко) во второй части спектакля — «Тамань» Финал – на мой взгляд, просто шедевр: здесь к Печорину «Княжны Мери» (Руслан Скворцов) присоединяются две другие инкарнации этого героя из предыдущих частей (Игорь Цвирко и Артем Овчаренко). «Растроенный», Печорин оккупирует собой сцену, чем подчеркивается его эгоцентризм, но также и удивительная ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИФОНИЯ этого образа, отдельные голоса которой спорят, или горячо поддерживают друг друга, или с ОДИНАКОВЫМ разочарованием устремляются в ПРОТИВОПОЛОЖНЫЕ стороны… Вот это выразительность пластики, вот это сила хореографа! Совсем не то, что в упомянутом «Гамлете», где языком прозрачных до банальности жестов пересказывалось общеизвестное содержание хрестоматийной пьесы, да еще и под коряво истолкованную музыку Шостаковича. Кстати, о композиторе «Героя нашего времени». Об Илье Демуцком много говорили еще до премьеры в связи со внезапной заменой этой позиции в постановочном составе: первоначально музыку заказали Юрию Красавину, но затем почему-то, поблагодарив этого автора, обратились к Илье. Ничего не могу сказать о тайных пружинах случившегося, как и о музыке Красавина, которую не слышал, но то, что написал его преемник, довольно долго царапало слух эклектичностью и внешней иллюстративностью. Да и судя по предпремьерному интервью хореографа, мозаичная дробность танцевального действия, о которой шла речь выше, исходит именно от композиторского решения. Впрочем, отдельные моменты музыки привлекли неплохо ухваченной характерностью. К финалу же эти бесконечные метания от малеровской стилистики к прокофьевской и еще десятку других наконец прекратились, композитор нашел свою проникновенную интонацию в тихих плачах флейты пикколо, вибрафона, струнных, женского голоса… Да-да, в спектакле участвуют и солирующие вокалисты, причем первого ряда – Елена Манистина, Марат Гали, Нина Минасян. А еще – инструменталисты прямо на сцене: с бас-кларнетом, виолончелью, английским рожком, пианино. Балет тем самым как бы уклонился в сторону камерной оперы и концертного действа. Возник интересный микс с дополнительным жанровым объемом и смысловым пространством. Вот только дикции певцам и особенно чтецу я бы пожелал более четкой, это бы объяснило многие сюжетные ходы и, возможно, сняло бы часть драматургических претензий к постановщикам. Уж не говорю, что дало бы дополнительную радость погружения в изумительную, освежающую, как южный степной воздух, прозу Михаила Юрьевича. Вопрос, который для меня так и остался не снятым – зачем спектаклю с таким мощным хореографом понадобился еще и режиссер? Понимаю, имя Кирилла Серебреникова – дополнительный манок для публики. Возможно, Кириллом Семеновичем предложены некоторые броские решения – например, явление из чрева безобразно толстой надувной старухи главного контрабандиста Янко. Или участие танцующих колясочников в ролях инвалидов в «Мери» – прямо скажу, прием на грани фола, хотя по отношению к самим ребятам, делегированным Федерацией спортивных танцев на колясках, можно испытывать только высочайшее уважение и восхищение. Но почему-то кажется, что Юрий Посохов был бы в состоянии В ГЛАВНОМ выстроить свое танцевальное повествование САМ. Более того, оно, возможно, получилось бы более органичным, а не прерывалось бы поминутно ненужными перебивками мизансцен и музыкальных тем. А вот сценографию Серебренников предложил любопытную, одновременно скупую и полную символов, начиная со стилизованной стены-скалы в «Бэле» и до балетного станка, присутствующего как символ вечной тяги к недостижимому совершенству от начала спектакля до его конца. Классический балет – упорядочивающая и исцеляющая сила. К сожалению, даже она помогает не всегда. Хрупкую Бэлу (Ольга Смирнова) попытка танцевать классично, на манер какой-нибудь Марии из «Бахчисарайского фонтана», губит – этой маленькой черкешенке природой положено танцевать совсем другие танцы, за отступничество ее растаптывают в безумно шаржированной пляске люди в бурках. Уже за одну эту смысловую находку – респект тандему Юрия Посохова и Кирилла Серебренникова.
