С чувством брезгливости

Во времена моего детства даже в моменты самого острого противостояния, конфликта самые отпетые хулиганы (впрочем, именно они – в первую очередь) неизменно придерживались двух железных правил: мать не ругать; лежачего не бить. А эти уроды пытаются научить нас новым правилам жизни, новому, как они говорят, нарративу, всерьез рассуждают о какой-то свободе слова. Оказывается, мерзкая брань – это свобода слова. И дело даже не в личностях оскорбляемого и оскорбляющего, а в человеческом менталитете, пишет колумнист украинского еженедельника Вадим Анастасиади. Если, скажем, вы идете по улице и случайно окажетесь свидетелем ссоры совершенно незнакомых людей, один из которых использует в отношении другого те же выражения, что и телеведущий «Рустави-2», то что вы подумаете, что скажете в сердцах? На этот счет в грузинском языке есть точное и меткое слово: аракаци, т.е. нелюдь, недочеловек, мразь. Пойти на такой срам, как ведущий «Постскриптума», можно либо под дулом пистолета, либо пребывая в состоянии измененного сознания. Впрочем, чему удивляться, если гендиректор «Рустави-2», утверждающий, что матерщина не является стандартом его телекомпании, лично неоднократно в прямом эфире обкладывал матом человека, которого сам же называет «неформальным правителем Грузии». А тот, вместо того чтобы дать матерщиннику достойный ответ – в соответствии с законом, молча уползал в свою нору, то бишь стеклянный дворец: не дай бог, зарубежные «благодетели» вдруг усомнятся в том, что в Грузии процветает незапятнанная свобода слова. Естественно, что и у подчиненных развился аппетит к брани, что и проявилось в позорном монологе телеведущего. Кстати, о грузинском менталитете. Журналист Алик Иоселиани вспомнил такую историю. В 1938 г. в Москву приехала группа грузинских кинематографистов, среди которых был известный кинорежиссер Михаил Чиаурели – супруг великой актрисы Верико Анджапаридзе, отец Софико Чиаурели. Гостей к себе на дачу на обед пригласил Сталин. Здороваясь с визитерами, вождь поинтересовался у Чиаурели: «А почему в Москву не приехала Верико?» В ответ Чиаурели, глупо улыбаясь, ответил: «А зачем ездить в Тулу со своим самоваром?» Сталин, ничего не ответив, повернулся, ушел из комнаты и больше к гостям не выходил. Чиаурели понял, что сморозил пошлость. Кто-то утверждает, что грязная брань в телеэфире была-де как ход конем со стороны руководства «Рустави-2». Говорят, что в Страсбургском суде готовится вердикт по делу о владельцах этой телекомпании, причем с неблагоприятным для Саакашвили и его приспешников приговором. Если дело и вправду примет подобный оборот, полагают сторонники конспирологических версий, то приговор можно будет представить как месть со стороны Путина в ответ на брань в его адрес и затеять очередную антироссийскую кампанию. Хотя, убей бог, не могу понять, какая может быть связь между Путиным и Страсбургским судом. Вступившие на тропу войны с правительством участники нынешних митингов потому и требуют отставки шефа МВД, что он – единственный человек с мужским характером в нынешней правительственной упряжке. И явно мешает ораве. Было время, когда я лично писал заявления в защиту телеканала «Рустави-2», считая его маячком инакомыслия в Грузии. Увы, времена изменились. Монолог ведущего телеканала вечером 7 июня произвел впечатление взрыва бурдюка с нечистотами. И зловоние от него – соответствующее. И наконец, не могу не поделиться содержанием весьма странного телефонного разговора с человеком-инкогнито, позвонившим на днях: «Сейчас в Грузии такой накал страстей, что, боюсь, как бы в чью-нибудь голову не пришла безумная мысль разыграть в Тбилиси инсценировку, аналогичную «Делу Скрипалей» в английском Солсбери. Ритуальная жертва в лице телеведущего сквернослова готова. Не случайно ведь Ника Гварамия и Михаил Саакашвили когда-то мечтали о том, чтобы во дворе «Рустави-2» пролилась кровь. Кому это сейчас было бы выгодно, – понятно, как и не приходится гадать, в чью сторону сразу же станут тыкать пальцем доморощенные русофобы». Как, очевидно, заметил читатель, я ни разу не назвал имени телеведущего «Рустави-2». Исключительно из чувства брезгливости.