Зачем Китай вкладывает деньги в самые бедные страны мира

За первые 15 лет нынешнего столетия в 138 странах мира было реализовано более 4400 китайских проектов развития – строительства мостов, больниц, аэропортов, дорог и т.д. Таковы данные специального исследования, посвященного экономической экспансии Китая. Почему Пекин вкладывает деньги в Африку, а не в Россию, и поможет ли ему это сменить США в роли глобального лидера? Китай стал крупнейшим в мире источником финансирования экономической инфраструктуры. Об этом говорится в докладе AidData, исследовательской лаборатории Колледжа Вильгельма и Марии – одного из старейших вузов США. Что же заставляет Китай вести столь активную экономическую экспансию? У экономической экспансии КНР три основные цели: обеспечение поставок сырья, рынков сбыта и притока технологий для китайской экономики, отмечает российский китаист Георгий Кочешков. Сначала экспансия носила точечный характер. Однако после мирового кризиса 2008 года она стала более масштабной и системной. Если упростить картину, можно выделить два варианта китайской инвестиционной стратегии. Для развивающихся стран, особенно в Африке, для Китая приоритетно обеспечение контроля за источниками сырья с целью гарантирования его поставок в КНР. Также в рамках этой стратегии идет покупка уже существующих объектов или строительство новой транспортной и прочей инфраструктуры для развития экономик этих стран в качестве торговых партнёров Китая. «Это, – подчеркивает Кочешков, – делается не только для обеспечения поставок сырья из них в Китай, но и для того, чтобы эти страны смогли играть всё большую роль в качестве рынка сбыта для китайских товаров и услуг. В рамках данной модели китайцы стремятся получить контрольные или достаточно крупные для контроля и управления пакеты акций». Если посмотреть на карту, представленную в исследовании AidData, то может сложиться ощущение, что китайские инвестиции идут главным образом именно в развивающиеся страны. Наибольшие скопления объектов, профинансированных Китаем, присутствуют в прибрежных государствах экваториальной и тропической Африки, в Средней и Юго-Восточной Азии, в ряде государств Южной Америки и Карибского бассейна. Однако не менее успешно Китай инвестирует и в «первый мир», только в рамках другой стратегии. Там приоритетом является приобретение технологий через покупку пакетов акций в соответствующих компаниях, а также различные слияния и поглощения с целью наращивания экономического влияния и деловых связей в целом. Россия – белое пятно? Россия на карте в докладе AidData представлена лишь точечными проектами. Иначе говоря, китайские инвестиции в инфраструктуру нашей страны почти не идут, по сравнению с другими подобными регионами. Это соответствует и российской статистике, согласно которой на конец 2016 года было накоплено всего около 3 млрд долларов китайских инвестиций, что не так уж много по меркам двух огромных стран. Однако специфика российской статистики в том, что она не стремится определить конечный пункт, откуда приходят инвестиции. Поэтому китайские прямые инвестиции (ПИИ) в РФ оказываются в несколько раз меньше, чем в китайской статистике, а она дает существенно большую цифру – около 13 млрд долларов. «С одной стороны, всё не так плохо, – комментирует Кочешков. – Если исходить из статистики КНР, то Россия получила в несколько раз больше, чем китайские ПИИ в Бразилию. А если вычесть офшорные Кайманы и Виргинские острова, то примерно сопоставимо с китайскими инвестициями во все страны Латинской Америки. Однако это же кратно меньше китайских ПИИ в Австралию. С другой стороны, китайцы инвестируют в Россию скорее по «сырьевому» варианту. На вложения в добычу минеральных ресурсов, сельское хозяйство и лесоводство приходится примерно две трети всех китайских прямых инвестиций в РФ. Китайцы стремятся получить контроль над соответствующими объектами, которые мы по понятным причинам не горим желанием слишком активно передавать – именно поэтому китайцы не хотят инвестировать в Россию более активно. То же и с потенциальными инвестициями в инфраструктуру». Что же касается современных технологий и перспектив инвестирования по варианту развитых стран, то у России они в основном находятся либо непосредственно в военной сфере, либо в весьма близких к ней (атом и космос). Поэтому их продажа или передача иным способом также далеко не всегда желательна. К тому же Россия, в отличие от большинства стран глобальной периферии, добавляет доцент ВШЭ Павел Родькин, обладает ядерным оружием и современной армией, а также остатками советского научно-технического потенциала. Именно это обстоятельство делает нашу страну еще менее интересной для бурной экспансии Китая. К тому же, подчеркивает Родькин, несмотря ни на какие санкции, Россия остается периферией западного мира, сохраняет ему экономическую и идеологическую верность. Отсюда разговоры о «повороте на Восток» выглядят для Китая неискренними и являются в его глазах попыткой своеобразного шантажа Запада – этот фактор тоже не следует недооценивать. Есть еще одна особенность китайских инвестиций в инфраструктуру: уже на стадии обсуждения контрактов китайская сторона настаивает на максимальном использовании собственных ресурсов – рабочей силы, материалов, технологий и т.д. Можно вспомнить несостоявшееся строительство города-спутника Махачкалы «Лазурный берег», которое продвигал бывший мэр столицы Дагестана Саид Амиров, ныне отбывающий пожизненное заключение. Для реализации этого проекта, стоимость которого оценивалась в 5 млрд долларов, в конце прошлого десятилетия был найден китайский партнер – компания Dalian Tiangong Architectural Design, которая настояла на том, чтобы строительные работы вели китайские рабочие – нонсенс для Дагестана с его вечной проблемой нехватки рабочих мест. Первую партию китайцев в 2011 году даже привезли в Махачкалу. И хотя потом сотрудничество с подрядчиком было прекращено, этот случай весьма показателен для понимания того, что китайские инвестиции – это вовсе не благотворительность. Гегемония с этическим уклоном Среди западных историков и экономистов, особенно левого толка, общим местом стало рассуждение о том, что именно Китай способен бросить вызов глобальной гегемонии США. Еще в 1998 году левый экономист Андре Гундер Франк опубликовал книгу под названием «Ре-Ориент: глобальная экономика в азиатскую эпоху», где попытался доказать, что тотальное первенство Европы и Америки в мире XIX–XX веков было лишь кратким по историческим меркам эпизодом. Теперь же все возвращается к более привычной картине превосходства Азии, которая была мировым лидером на протяжении тысячелетий. Смещению центра мировой экономики в Азию посвящена и последняя книга ученика и коллеги Франка – итало-американского ученого Джованни Арриги «Адам Смит в Пекине», вышедшая в 2007 году. «Когда (в далеком будущем) напишут историю второй половины ХХ века, не будет более важной темы, чем экономическое возрождение Восточной Азии. В результате бунта против Запада сложились политические условия, в которых народы незападного мира могут развиваться социально и экономически. Экономическое возрождение Восточной Азии есть первейший и надежнейший признак начала такого развития», – пишет Арриги. Но, подчеркивает еще один известный левый теоретик, британско-американский историк Перри Андерсон, Китай вряд ли будет стремиться к гегемонии американского типа. Ведь еще недалеко ушли в прошлое те времена, когда Мао Цзэдун с трибуны съездов КПК обличал экспансионистскую политику США, а затем и СССР, после того, как поссорился с Хрущевым. Когда Китай в 1971-м стал членом ООН, в первой же речи представителя КНР в Генеральной Ассамблее говорилось о том, что «все большее число средних и малых стран» объединяются против «гегемонии и силовой политики той или другой из сверхдержав». По мере укрепления позиций Китая в мире руководители и идеологи КНР начинают продвигать собственную версию глобального первенства. В своей книге «Перипетии гегемонии» Перри Андерсон описывает систему взглядов Яна Сютона, руководителя Института современных международных отношений в Университете Цинхуа. В одной из своих работ он признает, что Китаю еще предстоит сравняться с Америкой в материальной силе, но при этом он способен стать «новым типом гегемона», преумножающим число своих друзей благодаря гуманному поведению и более высоким этическим стандартам. Влияние этого подхода можно усмотреть и в речи Си Цзиньпина на прошедшем год назад XIX съезде КПК, в которой председатель КНР говорил, что Китай уже привнес китайскую мудрость и китайский вариант для решения проблем человечества. Контроль за мировой экономической системой как глобальная цель Китая действительно стал открыто декларироваться при Си Цзиньпине. Первым проявлением этого стали проекты «Экономического пояса Шёлкового пути» и «Морского Шёлкового пути XXI века», объединённые затем в общий проект «Один пояс, один путь». Фактически декларируемая цель «Пояса и пути» – это создание единого экономического пространства, подконтрольного Китаю, на территории, включающей по крайней мере всю Евразию, а также значительные части Африки и Океании. Правда, на практике это, скорее, новое название для обычной прагматичной китайской экономической экспансии, уточняет эксперт. «В последние же пару лет Пекин стал открыто говорить о готовности заменить Америку в качестве лидера мировой экономической глобализации, раз сами Штаты не хотят более занимать это место, – отмечает Георгий Кочешков. – Китайское экономическое влияние в ряде развивающихся регионов уже вполне сопоставимо или опережает влияние западных стран». Рано списывать Америку Однако успехи Китая не стоит преувеличивать, подчеркивает старший научный сотрудник лаборатории экономической и социальной истории РАНХиГС, кандидат социологических наук Дмитрий Карасев. Он напоминает, что тот же Перри Андерсон называет широко распространенную эйфорию вокруг «китайского экономического чуда» не иначе как синоманией. Да и среди китайцев критиков «чуда» достаточно. Например, Хо Фун Хун из американского Университета Джонса Хопкинса в книге «Почему Китай не будет править миром» демонстрирует, что Китай в некотором роде рубит сук, на котором сидит. Ориентированное на экспорт «экономическое чудо» Китая исходно было детищем неолиберального экономического порядка и прямых иностранных инвестиций сначала в особые экономические зоны КНР, а затем и шире. Аналогичным образом в свое время развивались Япония и Южная Корея, и Китай, казалось бы, сделал должные выводы из экономических неурядиц в этих странах, вызванных оттоком «горячих» денег. Но, утверждает Хо Фун Хун, другие проблемы Китая решить гораздо сложнее – это и недостаточно высокое внутреннее потребление, и региональные дисбалансы (прежде всего между городом и селом), и долги. «Конкурентное преимущество у китайской промышленности на международном рынке было до тех пор, пока зарплаты удавалось держать низкими, – напоминает Дмитрий Карасев. – Затем Китай стал покупать американские казначейские обязательства и занижать курс юаня – это открыло американский рынок сбыта, сняло проблему стерилизации долларовой выручки и инфляции. Сейчас существует неясность, что будет, если Китай сбросит свои запасы американских облигаций в качестве последнего слова в торговой войне. Вероятно, этим он не сможет навредить экономике США, и ему придется либо куда-то вложить вырученные доллары, либо купить на них американских товаров – но каких и для кого, непонятно. Возможно, это и объясняет всплеск китайских зарубежных инвестиций, так как обычно Китай всегда инвестировал внутри страны. Их логика распределения простая: инвестируют в страны с большим населением, которое через несколько десятилетий должно стать потребителем китайских товаров, и лучше с ресурсами. В этом смысле не стоит ударяться в теории заговора относительно пространственного распределения китайских инвестиций. Нет там никаких глубоких геополитический идей, Китай делает абсолютно то же самое, что делали раньше США: открывает инвестициями потребительские рынки. Да, отчасти Китай преследует стратегию экономического империализма, но едва ли она ему удастся без военного империализма при живом военном гегемоне – Америке. Так что на вопрос, кого быстрее съедят внутренние проблемы, Китай или США, мой ответ – Китай». Похожей точки зрения придерживается и доцент ВШЭ Павел Родькин. Он напоминает, что Китай вынужден действовать в рамках существующей системы капитализма. «Экономическая экспансия требует целого комплекса внеэкономических и потенциально конфликтных решений, – резюмирует Родькин. – Проблема в том, что выход на внешние рынки в рамках экстенсивной модели развития неизбежно влечет острый и открытый конфликт с США, к чему Китай еще не готов и чего будет избегать до последнего».