Сильная эффективная власть и власть народа – две вещи несовместные?
Ниал Фергюсон. Площадь и башня. Cети и власть от масонов до Facebook — М: Corpus, 2020
Сегодня концентрация власти у «профессиональных политиков» и «эффективных менеджеров» утрачивает всякое моральное оправдание. Хвалёная западная система сдержек и противовесов оборачивается такой же диктатурой элит, как и регулярно порицаемое правление бывшей партноменклатуры и спецслужбистов на постсоветском пространстве. И там, и там растёт неравенство в доходах и жизненных возможностях. Люди справедливо возмущены тем, что политики, претендующие на выражение народных чаяний и призывающие к национальному единению, на деле обслуживают интересы богатого меньшинства (хорошо, если не иностранного).
Однако одно фундаментальное сомнение позволяет иерархическим системам оставаться на плаву: не является ли правление узкой клики безальтернативным? Не является ли централизованное управление единственным эффективным? Противоположное утверждали апологеты свободного рынка — но, помимо того, что неуправляемый капитализм с 1980-х годов нанёс экономике больше вреда, чем пользы, его логичным итогом стало образование монополий и сращивание их с государством. То есть триумф новых, ещё менее демократических и ещё более закрыто-элитарных иерархий. Если так, то нам остаётся либо добиваться прихода к неограниченной власти «хороших людей», либо всячески увещевать и просвещать актуальные элиты, надеясь на их совесть. Правда, даже тут всплывают некие «мы», оказывающие благое влияние на элиту, но почему-то не берущие власть напрямую…
К счастью, в последние десятилетия всё больше исследователей обращают внимание, что для устойчивости и эффективности порядка он должен опираться на низовые структуры, широкие и относительно автономные сети, на крайний случай — на развитые неформальные связи. Более того, даже структуры, извне кажущиеся отрегулированными и жёстко-иерархическими, при ближайшем рассмотрении оказываются сложным переплетением взаимодействий и интересов. Неформальное общение в корпорациях, низовая организация и альянсы многих групп в революциях, баланс инициативы и центрального контроля в экономике, отклонение от формальных норм и законов как норма реальной жизни, борьба разных частей общества за место в политической системе: всё это заставляет нас пересмотреть наши представления о том, что и как работало в прошлом, как устроен мир в настоящем, и, главное, какие пути открываются для нас в будущем. Лежит ли реальный ответ в том, чтобы усилить этот демократический момент, охватить им больше и больше людей?
Решить эту дилемму пытается британский историк, политолог и журналист, профессор Гарвардского университета Нил Фергюсон в книге «Площадь и башня. Cети и власть от масонов до Facebook». Автор показывает, что обширные и более-менее либеральные сетевые структуры обладали значительным влиянием на экономику, политику и культуру задолго до ХХ века. При этом их отношение с иерархиями не сводится к простому противостоянию: они могут сосуществовать и дополнять друг друга, но иерархия может и подчинить себе сеть.
В целом, Фергюсон пытается доказать, что с веками значение и мощь сетей возрастали, а чисто-иерархическое устройство впадало в кризис. С другой стороны, неконтролируемые сети ассоциируются у автора с диким неолиберальным капитализмом, когда удачливые корпорации реализуют частные интересы за счёт всего остального общества. Потому идеалом для Фергюсона явно оказывается гибридная структура: центральный «штаб», мягко координирующий и направляющий широкую сеть, берущий себе процент от прибыли на реализацию крупных общественных проектов. Такой рисуется автору Британская Ост-Индская компания в период расцвета: компания задаёт общие правила и получает с каждой сделки прибыль, а торговцы подстраиваются под множество конкретных обстоятельств, используют хитрость и подвернувшиеся возможности, проникают в каждую дырку, расширяя общую торговую сеть, обмениваются опытом и налаживают знакомства — всё это, в итоге, работает на благо компании.
Но чем больше мы углубляемся в детали, тем сильнее книга разочаровывает. Для начала, Фергюсон очень невнятно разъясняет научный аппарат теории сетей, на который он как бы опирается. Хотя в исторических примерах проводится чёткое разделение между сетью и иерархией, в «методологической» части автор утверждает, что любую структуру можно рассматривать как сеть (даже тело животного). Иерархия — сеть, в которой информация стекается в единый центр через несколько сужающихся уровней посредников. Горизонтальная же сеть характеризуется неупорядоченными связями (в пределе — всех со всеми).
Отсюда делается три важных вывода. Во-первых, добавление нескольких связей к иерархической сети может дать нам качественный скачок: сеть станет горизонтальной. Во-вторых, неупорядоченность горизонтальной сети предполагает, что у одних узлов есть больше связей, чем у других. Теоретики сетей утверждают, что с развитием сети эта разница не исчезает, а накапливается: более «популярные» узлы становятся всё более популярными, и их власть растёт. Таким образом демократия может превратиться в тиранию, в новую иерархию. Несложно представить себе «низового лидера» или авторитетного в народе эксперта, который при всеобщей поддержке концентрирует власть у себя в руках. В-третьих, нельзя недооценивать слабые связи (возможность задействовать знакомых твоих знакомых).
Сомнительно другое: действительно ли эти «законы» выполняются в любой сети (а ведь, на секундочку, всё есть сеть)? Модель слишком универсальна, а значит — слишком абстрактна, чтобы переносить тенденции из одних «сетей» на все остальные сети. Опять же, провести дополнительное ребро в абстрактной модели — не то же самое, что установить продуктивную связь императора и крестьянина. То, что у тебя есть слабая связь (через шесть рукопожатий) с президентом — не значит, что ты сможешь эту связь задействовать. Наличие таких опосредованных связей чаще становится поводом для конспирологии: А знает В, а В стоял рядом с С; значит, А и С работают сообща.
Необходимо приложить теорию к данной предметной области, наполнить «сети» физическим смыслом, показать, как конкретно они действуют и, о чём слишком часто забывают, — указать ограничения и условия, в которых актуальны найденные «законы».
И вот здесь книга терпит катастрофу. Да, Фергюсон рассматривает огромное количество примеров. Но проблема даже не в том, что это делается слишком кратко. Просто примеры вообще ничего не доказывают и не раскрывают! Почти все исторические описания сводятся к тому, что сущность А победила сущность Б. После этого сущность А объявляется автором сетевой, а сущность Б — иерархической. В конце делается вывод, что сети эффективней иерархий. Как проводится деление? Почему авто считает, что победа была обеспечена именно сетевым устройством, а не чем-то иным? Каким образом сеть действовала, и как на это отвечала иерархия? Автор вообще не задаётся такими вопросами.
Так, успешный прорыв Португалией протекционизма имперского Китая объявляется победой сетевой структуры над иерархической. Однако в чём именно проявилась «сетевость» португальских генералов, и чем она качественно отличалась от самостоятельности китайских чиновников (особенно если, как утверждает автор, китайский император тратил время на гедонизм и почти никого не контролировал)? В том, что у них был выстроен обмен технологиями с другими европейскими державами?.. Не связано ли это просто с силой португальской короны и, наоборот, распылением китайской власти?..
Другой характерный пример — американская революция. Автор подчёркивает роль в этих событиях элитных масонских сетей: мол, в них состояли многие революционные идеологи и лидеры. Однако приводимые в книге факты доказывают обратное. Масонские ложи не были едины по вопросу революции; как указывает автор, даже в передовой Андреевской ложе многие члены выступали против. Когда дело дошло до активной революционной борьбы, масонская сеть раскололась, и в неё начали массово набирать новых людей. Образовались чисто революционные и чисто реакционные ложи. Короче говоря, всё указывает на то, что масонские ложи не были субъектом революции; революционные сети существовали где-то рядом, и часть их членов по совместительству оказались масонами. Выдвигавшиеся в ходе реально важных политических процессов лидеры (новые элиты) постфактум посвящались в масоны — вероятно, поскольку это было традиционным способом организации западной элиты. В любом случае, каким образом масонская сеть (именно как сеть, а не некоторые входившие в неё люди в частном порядке) повлияла на революцию — Фергюсон не показывает.
Читайте также: Между Аджемоглу и «Асемоглу»: западная идеология на экспорт
Взявшись рассматривать сети, автор из идеологических соображений (как апологет капитализма и Британской империи) решил полностью игнорировать самые очевидные их примеры — низовую самоорганизацию и революционные движения. Его больше занимают связи элит и интеллигенции. Действие последних у автора ограничивается обменом идеями и открытиями. Элиты же постоянно грызутся, и их многочисленные связи (даже семейные, как у европейских монархов перед Первой мировой войной) стабильно уступают нуждам «иерархий» (государств и корпораций). В главах, посвящённых современности, автор вовсе скатывается на избитые банальности — и всё равно обсуждает не интернет-сообщество, а монополию Facebook и дорогие спланированные пропагандистские кампании в интернете.
При этом от Великой французской революции Фергюсон отмахивается общим замечанием, что во Франции, в отличие от США, не хватало неких «общественных движений», о которых писал Торквиль. Потому народное восстание превратилось в неостановимую анархию (?); Комитет общественного спасения (какой из?) и Директория пытались подавить «чернь», но почему-то не смогли, а вот Наполеон — смог. Смешались в кучу кони, люди…
На теме большевиков Фергюсон умудряется и вовсе дискредитировать себя как историка. Наверно, сотруднику Гарварда, Оксфорда и т.д. в рамках антироссийской пропаганды позволительно мусолить древний миф про засланного германцами Ленина (также, как и расписывать вмешательство Кремля в выборы президента США). Но в своём старании автор доходит до абсурда: например, утверждая, что большевики, скупив в Петербурге особняки, «начали буквально раздавать банкноты налево и направо, зазывая людей на свои демонстрации»! Дальнейшее изложение наталкивает на мысль, что, может, Фергюсон решил просто поиздеваться над читателями?..
Главное — как можно всерьёз обсуждать тему сетей, если твои представления о коллективном действии находятся на уровне реакционеров XIX века, считавших любое не элитное объединение беснующейся иррациональной толпой, за которой обязательно должен прятаться более элитный манипулятор или иностранный шпион? Как можно всю книгу противопоставлять басням конспирологов свой якобы академичный взгляд на самые спорные и неизученные вопросы, а затем утверждать, что сотрясшая весь мир волна революций началась из-за того, что немецкий наймит стал раздавать деньги на улицах?! Все реальные сети комитетов, профсоюзов, Советов, партий, интернационалов Фергюсон променял на придуманную вульгарную сеть германской разведки…
В сухом остатке, автору не удаётся уйти за пределы нескольких высказанных во введении неопределённых предположений, взятых у кого-то из теоретиков сетей. Сомнительные и предвзятые исторические анекдоты совершенно не раскрывают тему: не демонстрируют новых «законов» или закономерностей, не показывают условия и ограничения немногих выдвинутых во введении утверждений. Мы не узнаём про сети и иерархии ничего нового. Автор не предлагает ни внятного метода, ни полезных моделей, ни чётких понятий. Тема «ужаса революций» и то оказывается в книги более оформленной.
Читайте также: Что им не нравится в Октябрьской революции и большевиках?
Пожалуй, единственный более-менее относящийся к делу пример связан с противопоставлением Киссинджера (биографию которого Фергюсон писал) и Никсона: первый активно заводил знакомства среди журналистов, учёных, иностранных лидеров и чиновников; второй сохранял закрытость, общался только с ближайшим кругом и надеялся на грубую исполнительную власть. В результате Никсон не устоял перед заговором элит и поднятой СМИ волной критики. Киссинджер же, как утверждает автор, превратился во всеобщего любимца и серого кардинала, защищённого от критики и не зависящего от формальных выборных постов. Правда, Киссинджер был советником Никсона по национальной безопасности и, наверное, несёт за крах президента какую-то ответственность… И всё равно остаётся не ясным, как именно Киссинджер задействовал свою сеть (и почему не спас Никсона от того, что автор считает элитным заговором)?
Книга даёт сделать только один косвенный вывод: если такой сторонник британского империализма и беспринципный пропагандист, как Фергюсон, подчёркивает важность распределённых сетей, работы с общественным мнением, общественными движениями и т.д. — вероятно, эти формы действительно могут бросить вызов иерархии? Тем более, что в одном месте автор прямо предостерегает, что если капиталистическая элита не сможет взять под контроль разрастающиеся и укрепляющиеся сети, то они могут стать источником ненавистной революции. У страха глаза велики, а Фергюсон, похоже, слабо разбирается в теме. Но книга показывает, что альтернативные, более демократические политические структуры отныне привлекают внимание не только левых, но и центристов, и правых. А более «вписанные» в систему личности прямо обозначают их как угрозу, требующую внимания и даже действия.