25 лет Олимпиаде в Барселоне. Фехтовальщик Погосов – о Стиве Джобсе и «Оке»

Четверть века назад саблисты объединённой команды завоевали золотую медаль в командном турнире на Олимпиаде в Барселоне. Сборная вундеркиндов, ведомая украинцем с армянским корнями Георгием Погосовым, сумела сделать то, чего не смогла добиться за четыре года до этого могучая и непобедимая команда СССР. О том, что происходило на Играх-1992 и как эта победа изменила его жизнь для проекта «Братство конца», вспомнил сам Погосов. «Я был против Позднякова. Но тренеры оказались правы» — Георгий, на Олимпиаду в Сеуле ехала непобедимая сборная, в Барселону – юнцы. Сложно было? — Действительно, с 1983 года советские саблисты не проигрывали ни одного крупного турнира. Пять лет подряд побеждали всегда и везде, и это я даже Кубки мира в расчёт не беру. К сожалению, в Сеуле в финале против венгров эта серия прервалась. То была великая команда, но у всех великих бывают поражения. Пришлось всё начинать сначала. — Как формировалась сборная в Барселону? — Я остался один из прежнего состава. Михаил Бурцев завершил карьеру и стал новым старшим тренером сабельной сборной и всех отбирал по результатам. Пожалуй, главные споры развернулись из-за одной позиции – кого включать пятым номером. Я был за проверенного годами боёв Андрея Альшана, как и другие спортсмены. Но Бурцев и остальные тренеры сделали выбор в пользу юного Стаса Позднякова, после чего никто больше не «возникал». Итоговый результат подтвердил их правоту и веру в Стаса. Тем более Поздняков в последующие годы добился выдающихся достижений. — По остальным кандидатам вопросов не было? — Нет. Все включённые в состав команды ребята были сильнее ближайших конкурентов. Правда, только Григория Кириенко можно было назвать «обкатанным», для Позднякова, Саши Ширшова, Вадима Гутцайта это был дебют. Мне, как самому старшему и капитану команды предстояло создать соответствующую атмосферу, передать ауру советской сборной, одно попадание в которую всегда говорило о высочайшем уровне. — Получилось? — Да, и я очень горжусь тем, что сумел внести ощутимый вклад в нашу победу. Ребята поняли и приняли ту атмосферу, которая была у нас во время выступлений Бурцева, Сергея Миндиргасова, Сергея Коряжко. Может, банально прозвучит, но в фехтовании принцип «один за всех и все за одного» работает всегда. Ребята знали, что будут представлять великую сборную, и планку опускать нельзя. — Вы ехали рвать всех на части? — Мы порвали всех, когда приехали. Особенно в финале, когда с венграми все дрались, словно звери. Ни в одном бою никто не «просел», не дал слабины. А ехали мы в Барселону со смешанными чувствами. Очень хотелось хорошо выступить на Олимпиаде. Кто-то наверняка думал, что мы не выиграем, но о медалях точно говорили. А в финале против Венгрии у нас исчезли малейшие остатки неуверенности. «После Барселоны против своих друзей бился» — Для вас это был реванш за 1988-й? — Именно! Двойной финал. Нужно было вернуть должок за то поражение. И мы это сделали. Я шёл к этому золоту не один десяток лет. И выиграл его с ребятами, никто из которых не думал, какую страну он представляет, кто в Киеве живёт, а кто в Москве. Было обидно смотреть на олимпийский флаг и слушать олимпийский гимн, хотя все прекрасно понимали, какую страну мы представляли. — Вы ведь так и не услышали советский гимн на Олимпиадах? — К большому сожалению, так и есть. В 1984-м мы не поехали из-за политики в Лос-Анджелес и участвовали в «Дружбе», в 1988-м проиграли в финале, а в 1992-м и страны уже не было. Но победу одержали и тем самым остались в истории. — Если бы в 1988-м удалось обыграть венгров, вы остались бы в спорте? — Не думаю. То поражение от венгров меня очень сильно разозлило и мотивировало. А победа в Сеуле, скорее всего, привела бы к потере мотивации. Стремиться было бы не к чему. Было бы сложно настраивать себя на дальнейшую работу, что и произошло после Барселоны. Я ещё пару лет фехтовал, но уже потихоньку сходил со сцены, становился тренером. — Перед Барселоной не было сложностей с финансированием? — Абсолютно никакой разницы я не заметил. Как было при Союзе, так и осталось. Мы выезжали на все турниры и готовились, как обычно. Нам обеспечили все условия для тренировок и результат. Мы готовились в Москве. Даже осознавая, что мы из разных стран, крепко дружили. — При этом после Олимпиады-1992 вы уже проводили бои против своих друзей. — Да, успел в составе сборной Украины победить сборную России на чемпионате Европы в 1993-м, где мы стали серебряными призёрами. Это была моя последняя медаль на большом турнире. А вот тогда уже возникли проблемы с финансированием, на которые наложилось отсутствие мотивации. «В Барселоне дали по 3000 долларов наличными» — А за олимпийское золото сколько получили, если не секрет? — Нет тут никакого секрета. По 3000 американских долларов. По тем временам большие деньги. Кто говорит иначе – лукавит. Ведь в Союзе мы получали копейки, на суточные покупали за границей всякий дефицит и дома продавали. — Призовые вам выдали наличными? — Да. Пригласили в штаб олимпийской команды в Барселоне и отсчитали деньги. Честно говоря, я не помню, кто именно выдавал нам деньги – точно не Виталий Смирнов или Николай Русак. Так вот, этот человек достал толстую пачку денег и начал выдавать всем по очереди. Наверное, он курировал фехтование. — Сразу потратили? — Я купил жене там же в Барселоне золотую цепочку, подарок дочке – это святое, а по приезду домой вложил остальные деньги в покупку машины. После Олимпиады 1988 года я приобрёл «девятку», это был почти предел мечтаний. А после Барселоны по приезду домой по личному распоряжению тогдашнего президента Украины Леонида Кравчука украинским призёрам вручили по автомобилю «Ока». Так вот, я продал и «Оку», и «девятку», добавил остатки призовых и приобрёл подержанный «Мерседес М119». Сейчас он смотрится маленьким и смешным по сравнению с той машиной, что у меня в США, но тогда было круто! «Нами гордятся только когда мы выигрываем» — Деньги потратили, а дальше что? — Спустя пару лет выступлений в украинской сборной начал искать место, где можно работать, чтобы кормить семью. На Украине никаких предложений не было, а выбивать из-под кого-то стул и лезть нахрапом я не хотел, это не в моих правилах. В Россию тоже не рвался, с финансами везде было одинаково. Когда подвернулась возможность уехать в США – практически в никуда, я забрал семью и уехал. И нисколько об этом не жалею. Я нашел работу в университете Стэнфорда, но прежде прошёл трёхлетний «курс молодого бойца»: давал частные уроки, выступал на площадках каких-то универсамов… Но такое всем приходится переживать. Сейчас я всем доволен. — В лихие 1990-е страны бывшего СССР потеряли очень многих специалистов, которые могли бы работать на родине. — К сожалению, это так. Нами гордятся, когда мы выигрываем, о нас заботятся, когда на носу Олимпиады или чемпионаты мира, и тогда решаются любые вопросы, но стоит чуть уйти в тень, как эта тень тебя накроет полностью. Нужно самому учиться выживать. Мне повезло, я нашёл правильный вариант. Не знаю, как у меня сложилось бы на Украине, но мой коллега Вадик Гутцайт – один из руководителей федерации фехтования страны. У него всё нормально. — Сколько времени вам понадобилось в США, чтобы доказать свою состоятельность? — В первые три года меня изучали, смотрели, как я работаю с детьми, насколько легко нахожу с ними контакт, а потом последовало приглашение от университета Стэнфорда. Но меня взяли не за красивые глазки. Для меня такая работа – не секрет. Я же работал с семьёй Тышлеров, которые были и остаются одними из лучших профессионалов в своей области. Давиду Абрамовичу и Геннадию Давидовичу не пришлось бы за меня краснеть – я знаю, как преподать материал и довести спортсмена до высочайшего уровня. «В бывшем СССР без метода кнута не обойтись» — Вам нравится работать с юными спортсменами? — Да, очень. Дети в США очень чувствительные, и к каждому нужен индивидуальный подход. Если сравнивать с тем временем, когда я только начал там работать, то и в моём клубе появилось намного больше учеников, и в университете фехтование вышло на более высокий уровень. Сейчас я уже заработал хорошую репутацию. — Тренерской работе вас обучали советские специалисты... — Понимаете, я взял всё лучшее из того, что мне давали советские тренеры и преподаватели и пропустил это через себя. Я же рос без родителей и рано научился отделять зёрна от плевел. Я понял, что главное – уважать и понимать любого человека, даже если это совсем маленький ребёнок. Тогда ты сможешь найти подход к кому угодно. Если ты сумеешь заинтересовать человека, он будет с тобой общаться. Помните книгу про Тома Сойера? Он же настолько заинтересовал детей, что те за него выкрасили забор и притащили ему кучу ценных для мальчишек того времени вещиц. Такой подход к людям прививал мне Давид Тышлер. А я сумел адаптировать его концепцию к американским детям. Вот тот же Рид Джобс. Он делился со мной некоторыми семейными проблемами, прекрасно зная, что это никуда дальше не пойдёт. — Для этого нужно отличное знание психологии и тонкое чутьё. — Совершенно верно! Я всему этому научился. Для меня нет проблем спросить у ребёнка, как у него дела дома и нет ли каких-то проблем, если я ещё до начала занятия почувствую или увижу что-то неладное. — Такой подход не совсем типичен для бывшего СССР. Большинство наших тренеров утверждают, что с «советскими» спортсменами без крика нельзя. Пока не стукнешь кулаком по столу, работать не начнёт. — Отчасти это правда. У молодых спортсменов из бывшего СССР очень рано появляются деньги и пропадает мотивация. Мы в своё время знали, за что боролись. Бились за то, чтобы попасть в основную команду, с которой можно отправиться за границу. Современным спортсменам зачастую просто ничего не нужно. Они с одной стороны стали более профессиональными – редко встретишь человека, который курит, например, как я в бытность спортсменом. Но с другой, и биться за что-то они не считают нужным. Поэтому тренеры на территории бывшего СССР нередко прибегают к методике кнута, иначе «достать» что-то из современного атлета невозможно. — В вашей системе такое невозможно? — У меня всё построено на заинтересованности. Если ребёнку всё нравится – родители платят, если что-то не устраивает – уходят. У меня не все работают на результат. Кто-то приходит только для того, чтобы получить рейтинг и попасть в колледж. А кто-то сразу говорит – мы готовимся к Олимпиаде. Для таких, конечно, я готовлю совершенно другую программу. Но уметь работать нужно со всеми. «Научил семью Стива Джобса игре «верю-не верю» — Вы работали в Стэнфорде с сыном Стива Джобса. Как это получилось? — Супруга Стива привела Рида ко мне, когда узнала, что в Стэнфорде начал работать олимпийский чемпион по фехтованию. Она хотела обучить сына, и Рид занимался довольно долго. Он даже выступал в нашей студенческой команде. — И какими были его успехи? — Я довёл его до рейтинга… В общем, по-нашему это кандидат в мастера спорта. Потом он прекратил занятия. — Познакомились с его отцом? — Конечно. Всегда был корректен, вежлив, общителен. Великолепный собеседник. Да я поначалу вообще не знал, кто это такой, кроме того, что это папа Рида Джобса. Он интересовался занятиями сына. Когда он первый раз явился в фехтовальный зал, все начали суетиться, говорить: «О, к нам сам Стив Джобс пришёл». А мне это ничего не говорило. Потом уже узнал, что это гений и великий человек. И очень простой в общении. — В чём это проявлялось? — Приведу пример. Когда на Украине или в России у человека появляется лишняя копейка, он сразу обзаводится отрядом телохранителей. То ли это обыкновенные «понты», то ли деньги заработаны таким образом, что за них человека убить готовы… Но это факт. Так вот, я ехал с работы и на перекрёстке пропускал на пешеходном переходе Джобса с семьёй: одна из двух дочек висела у него на шее, а рядом шли его супруга, Рид и вторая дочка. Они направлялись в кинотеатр. Ни одного охранника рядом! У меня сразу после этого эпизода возник в голове образ одного человека. Имени его называть не буду, а то обидится. Так охранники этого товарища бегали проверяли туалет перед тем, как он свои естественные нужды справить хотел. Несмотря на то, что в основном Рида привозила на тренировки его мама Лорин, Стив тоже иногда этим занимался. Ни разу не было такого, чтобы сына Джобса привёз кто-то из его сотрудников. — Финансово Стив Джобс как-то помогал фехтовальной школе в университете? — Не он лично, но его жена раз в год передавала в университет чек на 25 тысяч долларов с припиской от Стива «В благодарность большому чемпиону Георгию Погосову». Это было хорошее подспорье – можно было купить новое оборудование, экипировку, отправить команду на соревнования. Так продолжалось года четыре. Потом у Лорин появились другие интересы – она вышла замуж за другого. А Рид, насколько мне известно, основал или хочет основать центр исследований по борьбе с раком, от которого скончался его отец. — Сейчас вы не общаетесь? — Нет, они занятые люди. Но я уверен, что с Ридом мы ещё пересечёмся. Когда я занимался с ним, то это были не просто механические занятия. Мы разговаривали на многие темы, он многое у меня спрашивал, многому учился. Были и смешные моменты – я научил Рида карточной игре «верю – не верю», такой классической советской игре, а он потом говорил, что они вечерами дома всей семьей в неё играли. Я вложил в него частичку своей души – он задавал много вопросов. «Я бы поработал с национальной сборной» — С партнёрами по золотой команде часто встречаетесь? — Львиная доля моего общения приходится на Гришу Кириенко, так как я в своё время перетащил его в США, и мы работаем вместе. С остальными практически нет контакта. Все люди занятые – высокие должности занимают Поздняков и Гутцайт, Ширшов погрузился в тренерскую работу. Я сам работаю на двух работах – в университете и собственном клубе. Время от времени шлём друг другу поздравления с днями рождения и всё. Но все относимся друг к другу с доброй памятью и уважением. — Не было такой мысли – собраться и посидеть всем вместе, вспомнить о той победе? Юбилей же в этом году. — Точно, я совершенно об этом забыл. Мы с Кириенко так и сделаем. А в конце августа я приеду в Москву – пригласила в гости Юлия, вдова Миши Бурцева. Она пригласила всю нашу золотую команду, но кто приедет – не могу сказать. Кто приедет, с тем увидимся и вспомним прошлое. — Если вам сейчас последует предложение возглавить одну из национальных сборных, вы готовы рассмотреть такой вариант? — Конечно. Если будет достойное предложение, обязательно его изучу. Вот только не вижу вариантов. Нет такой необходимости ни в России, ни на Украине обязательно приглашать к себе Георгия Погосова. «К моим рукам доллары не липнут» — Вы себя по национальности кем идентифицируете? — Наверное, 50 на 50. Раньше во мне было больше украинского, поскольку рос и формировался, как личность, на Украине, где оказался отчасти волею обстоятельств (отец Погосова – армянин из Нагорного Карабаха, мама – украинка. Оба погибли, когда ехали в Киев забирать трёхлетнего сына от бабушки. – Прим. «Чемпионата»). Но сейчас я нашёл своих родственников, своего дядю, узнал больше о своей семье. Процент армянской крови во мне начал повышаться. — То, что сейчас происходит в Нагорном Карабахе, в отношениях между Россией и Украиной – как это видится из США? — Ужасно! Людям даны мозги, чтобы думать, и язык, чтобы излагать свои мысли. Не думаю, что руки даны, чтобы ими бить по лицу. Они должны работать и делать полезные вещи. Мне не по душе, когда в руки берётся оружие вместо того, чтобы разговаривать и решать спорные вопросы миром. Это всё неправильно. Нельзя допускать гибель людей в мирное время. В истории было много ужасных примеров. Я принимаю всё очень близко к сердцу. Самым страшным оружием должен быть язык. Или фехтовальная сабля. — В мире фехтования политику оставляют за бортом? — В подавляющем большинстве случаев. Некоторые мои коллеги начинают делать какие-то заявления, писать мемуары с политическим подтекстом. А через несколько лет ситуация поменяется – тогда им придётся менять свою позицию, свои взгляды? Да это же смешно! Я стараюсь от этого отстраняться даже в кухонных разговорах. Например, мой близкий друг Сергей Коряжкин, многократный чемпион мира и серебряный призёр Сеула, который не нашёл работу в России и уехал в Таиланд, всегда обрывает тех, кто пытается в разговоре переключиться на политику. Мы все за мир и дружбу. Ничего не меняется. Общаемся на понятном языке, где бы мы ни находились. — Победа в Барселоне – самая громкая в вашей в карьере. А самое большое достижение в США? — То, что к моим рукам более чем два десятка лет не прилипло ни одного доллара. Не для того я туда переезжал.