о творчестве Егора Летова и Янки Дягилевой
«И Дягилева и Летов сошлись для нас в сентябрях, чтобы осенью червонной да ржаво-красной напомнить: деточки малые, тихонько сидите, хорошо ведите, волка не пускайте, думу отгоняйте злую... Какой, к шутам, Довлатов?! Какая хронология оконного бытия?! Какой высокий стиль на плесени и опилках?.. Люди. Да вы что же это — в самом-то деле? Или не братья вы и сёстры? Или не разумеем больше по-человечьи, а лишь волчьим воем выть выучены? Временем новым».
Сдать текст к дню рождения Янки Дягилевой не удалось. Интернет был забит Довлатовым и стонами по нему: «Ах! Вот уехал в Америку, сам, один, за 12 лет 12 книг! Такой человек, за правду жизни, лжи ни капли! Вы почитайте — время дышит с каждой страницы! А всё написанное в СССР просто запретили издавать! Какая фигура!».
Фигура как фигура.
Рослая разве что.
И обуяла меня тихая желчная ярость. Она страшнее всего, как и гнев бессилия... Помните, небось.
С какого дьявола, думал я несколько дней подряд, с какого чёрта лысого Довлатов значим до пены и белых глаз, а Дягилева, одним своим «Столетним дождём» кладущая мир на лопатки, почти забыта? Откуда дикая эта «культурология вопиющего большинства»? Что вообще в головах-умах происходит?
Нет ответа, братья и сёстры.
Бесконечный партер бесконечно безмолвствует.
«Столетний дождь...
Резиновый сапог в сыром песке.
Глаза стоят на ржавом потолке.
Истрачен сгоряча весёлый бред.
Сцепились, хохоча, колечки бед».
4 сентября 1966-го Янка родилась в Новосибирске, в мозговом центре Красной Империи. Тихий и книжный ребёнок — как тот Катерок из мультика — между домом и библиотекой с тихой песенкой внутри. Семья инженеров, год в музыкальной школе по классу фортепиано, потом самоучкой гитара, стихи, стихи — Цветаева, Ахматова, тексты Гумилёва и Платонова. Вы же знаете, что это за тексты, — плотность смыслов, помноженная на плотность чувствования бытия. Так ведь не говорят словами, так ими живут.
«Столетний дождь...
Над пропастью весны собрались сны
И ранние глотки большой тоски.
Ногтями по стене скребёт апрель,
Как будто за стеной растут цветы,
Как будто их увидеть с высоты».
Тихую девочку назовут первой рок-певицей СССР и представительницей сибирского андеграунда. Глупейшая формулировочка...
Янка Дягилева — провозвестник, никем не ведомый создатель точного и оттого почти забытого апокрифа — ведь корёжит, корёжит и рвёт на части от чистого голоса. Посреди дыма и грохота войны с самими собой что слышали мы на излёте олимпийского десятилетия? — тотальную перестроечную пошлость, и ещё вот их — ангелов скорого падения нашего — ведь всё сами, умелыми ручками-крючками, с ласкою да заботой. И задумаешься — может, и хорошо, что не отсюда, с земли, предсказанное увидела?..
«Столетний дождь...
Сто лет прожили мы — готов обед
Из мыльных пузырей сырого дня,
Из косточек разгаданных стихов,
Из памяти с подошвы сапогов,
Просоленный кристаллами огня».
Она не давала интервью, не была похожа на вудстокскую диву, за её естественной, сквозь ткань обыденности проступающей красотой невозможно было уследить — девочка-увалень с длинными волосами и талыми словами осенними, насквозь прошитыми нитками светлых слёз.
Она стучала в оконце. Никто не открыл. В доме неметёном, небелёном, на овражьем боку притихшем, как и предсказал Высоцкий...
«Двери настежь у вас, а душа взаперти,
Кто хозяином здесь? Напоил бы вином...
А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути
И людей позабыл, мы всегда так живём.
Траву кушаем, век на щавеле,
Скисли душами, опрыщавели.
Да ещё вином много тешились,
Разоряли дом, дрались, вешались».
Что толку стучаться к неслышащим? Разве — успокоения ради? Но ведь слушали и слышали, только что мало и не везде. К тому времени «Гражданская оборона» осталась, верно, последним рубежом гражданской обороны — не до убежищ было — всё больше под склады их метили, ждали лишь удобного случая.
И таковой представился.
Странно, в августе писал про «путч», опять вот... Меня не отпускает? Страну не отпускает? Вас отпустило, братья и сёстры?
Если бы тем, кто Красную Империю строил, показали фильм про девяностые? Году так в 1950-м примерно? Били бы механика? Телеграфировали ли бы в Москву? Нет сценарного плана — за невозможностью события в принципе. Как и за невозможностью считать, подсмотреть реакцию тех людей. Да и как нам жить стало б после увиденного? В их взгляде?
«Столетний дождь...
По тихой полосе бредут слова
И рушится измятая листва.
Исполнен предпоследний приговор,
Все взносы за апрель вознесены
И сны висят над прорубью весны.
Столетний дождь...».
Летов родился 10 сентября 1964-го. В Омске. Знатное место. Не для слабонервных с ночного клуба. И как они с Янкой встретились, и чем Егор её зацепил — не про то, не про ерунду — про сердце и что в нём понамешано.
Егор Летов. Горлопан и провокатор. Воитель против гладкого, в бумажку хрустящую завёрнутого, атласной ленточкой перевязанного. Мне ли анализировать его творчество? Смешно... Только что по интуиции. Только что ползком продираясь сквозь чащу, до крови, до тёплых кровавых лохмотьев на ветках — дальше земля. Наша. А вроде уже — и нет.
«Подвязать штаны
продолговатым ремешком
И ступать вперёд, надеясь
Что была и у тебя
Когда-то
Жизнь как сметана».
Да сплыла.
Слушать «ГРОБ» вроде как и невозможно — мотают нервы с мозгами на колючей проволоки моток. А тогда зачем всё? — прижигание по живому — очертил, послюнявив химическим карандашом, засыпал пороху в дырку в мясе, чиркнул спичкой, взвыл, хватив стакан до краёв, — и в омут.
Утром — что Бог даст.
Или отступит, или отрезать.
Примерно так проскочили из Светлого в Темень.
Вот стоим. Оглядываемся устало. Дышим нервно и тяжело.
«Не было родней, не было красивей,
Не было больней, не было счастливей.
Не было начала, не было конца,
Отряд не заметил потери бойца...».
И Дягилева и Летов сошлись для нас в сентябрях, чтобы осенью червонной да ржаво-красной напомнить: деточки малые, тихонько сидите, хорошо ведите, волка не пускайте, думу отгоняйте злую...
Какой к шутам Довлатов?!
Какая хронология оконного бытия?!
Какой высокий стиль на плесени и опилках?..
Люди.
Да вы что же это — в самом-то деле?
Или не братья вы и сёстры?
Или не разумеем больше по человечьи, а лишь волчьим воем выть выучены?
Временем новым...
«Вежливый подвиг глобальных времён,
Плюшевый грохот великих имён,
Праздничный лепет лавины цветастых знамён...».
Пора брать билеты на поезд домой.
На вокзале жить — примерно что и вредно: подцепить можно всякое, еда не пойми в коня каковская, да и мысли — всё сплошь через голову, от уха до уха электричка скорая с драными вагонами.
Пора брать билеты на поезд домой.
Не чемоданы похватамши — 12 книг за 12 лет, а стихи листочками вчетверо сложенные. Или и сложить вчетверо разучились мы? Не котомки, корзинки с болонками, с подонками — перемётную суму без дна — из неё и ГОЭЛРО, и все стройки, на чём стоим, достали. Включая, по случаю, и атомную увесистую дубину.
Что ещё сказать?
Зачем?
Янка и Егор всё сказали.
Всё сказали и ушли.
И нам — как отрезало.
Время — сшивать.
«А моя душа захотела на покой,
Я обещал ей не участвовать в военной игре,
Но на фуражке на моей серп и молот и звезда,
Как это трогательно, серп и молот и звезда...».
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.