Георгий Береговой: космонавт фронтовой закалки

<p>Среди них - участник Великой Отечественной войны, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Георгий Тимофеевич Береговой. Его нет уже среди нас, но он навечно остается в наших сердцах.Личность Берегового - это целая планета. Для меня он всегда был и остается непререкаемым авторитетом для подражания. А еще очень горжусь тем, что Береговой - мой земляк. Мы оба выросли в простых рабочих семьях в небольшом донбасском городке металлургов и шахтеров Енакиево. Пусть с разницей в 30 лет, но с Береговым я учился в средней школе №5. Мальчишками, наблюдая с замиранием сердца полеты планеров, мечтали подняться в небо. В 1935 году Георгий увлекся авиамоделированием. После завершения учебы в местном аэроклубе он - курсант Ворошиловградской школы военных лётчиков. В свои 14 лет я также решил заняться авиамоделизмом, но вскоре забросил это увлечение и перешел в фотокружок Дома пионеров и школьников. С этого начался мой путь в журналистику. В зрелом возрасте я все-таки покорил небо, освоив полеты на тепловых аэростатах.</p><p>Своего знаменитого земляка, побывавшего на околоземной орбите, впервые увидел воочию 4 ноября 1970 года во время торжественного открытия в Енакиево бюста космонавта Берегового. Тогда же сделал несколько снимков, которые были опубликованы в городской газете и которые позже в немалой степени поспособствовали поступлению юного корреспондента на журфак университета. Самое удивительное заключается в том, что спустя без малого 30 лет, встречаясь в Звездном городке с женой космонавта Лидией Матвеевной, обнаружил в семейном альбоме Береговых несколько своих снимков того памятного дня.</p><p>Как ни крути, мой приход в космическую журналистику оказался не случайным. Георгию Тимофеевичу особо благодарен за те редкие встречи, которые случались в Звездном городке или на земле Донбасса. Широкоплечий, с приветливым и в то же время проницательным взглядом – он всегда был доступен к общению. Но за всей его открытостью скрывалась богатая, насыщенная поистине героическими событиями жизнь. По сей день не перестаю восхищаться фактами биографии этого Человека с большой буквы.</p><p>Судите сами. С 1948 года по 1964 год Береговой - летчик-испытатель. Он первым в СССР освоил полёты в гермошлеме. Первым на практике доказал, что попадание реактивного самолёта в «штопор» — не верная смерть, а рабочий момент. Как рассказывала мне Лидия Матвеевна, друзья не случайно в шутку прозвали ее мужа «Жора-штопор». За карьеру лётчика-испытателя через его руки прошли 60 различных типов самолётов.</p><p>В отряд космонавтов Берегового зачислили не без проволочек. Во-первых, ему было уже 43 года. Это потом все гордились тем, что, совершив космический полёт в 47-летнем возрасте, он в течение нескольких лет оставался старейшим человеком в мире, побывавшим на орбите. Во-вторых, Береговой был высоковат для космонавта. Поэтому на корабле «Союз-3», на котором он стартовал 26 октября 1968 года, пришлось кое-что подгонять под его рост.</p><p>Георгий Тимофеевич Береговой - единственный дважды Герой Советского Союза, который первую Золотую Звезду получил за героизм, проявленный в годы Великой Отечественной войны, а вторую медаль Героя за полет в космос. </p><p>Он и на земле испытал немало «перегрузок». 22 января 1969 года во время торжественной встречи космонавтов в Кремле произошло покушение на тогдашнего руководителя СССР Леонида Ильича Брежнева. Террорист обстрелял из двух пистолетов автомашину парадного кортежа, в которой ехал Береговой, приняв ее за автомобиль Брежнева. Так к фронтовым ранениям Берегового прибавилась легкая «мирная» рана. </p><p>В 1972 году на целых 15 лет на плечи Георгия Тимофеевича легла ответственность за весь Центр подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина. За это время в Звездном городке прошли подготовку 239 космонавтов, при нем было осуществлено 38 космических стартов, начата программа международного сотрудничества «Интеркосмос». В 1987 году Береговой ушел в отставку в звании генерал-лейтенант авиации. </p><p> В чем же секрет невероятной стойкости, мужества и несгибаемости этого человека? На этот вопрос однажды, как мне кажется, обстоятельно ответил в своих воспоминаниях сам Георгий Тимофеевич Береговой.</p><p>В раскаленном небе войны</p><p>На фронте пилот штурмовика Ил-2 Георгий Береговой попал в самое пекло летом 1942 года. Его самолёт не зря получил прозвище «летающий танк» Надёжная и грозная машина поддерживала атаки советских войск, уничтожая гитлеровскую живую силу и технику. Береговой был трижды сбит, три раза горел в самолете, но всегда возвращался в строй. В его летной книжке значится 185 боевых вылетов. Вот лишь один эпизод из его фронтовой жизни. Слово Георгию Тимофеевичу Береговому. </p><p>«Я не хочу сказать, что летчику вовсе незнакомо чувство страха, ведь нервы у нас хотя и покрепче, чем у представителей иных профессий, но поджилки подчас тоже вздрагивают. А вот поддаваться панике не имеем никакого права. Этого не позволяет сама профессия. Она требует трезвого отношения к любому душевному движению, в том числе и к страху. Его надобно рассматривать как индикатор на приборной доске, сигнализирующей о приближении к опасному перекрестку, на котором тебе предстоит крутой поворот: свернешь в сторону – там гибель и нравственная, и чаще всего - физическая; повернешь в другую – наверняка сохранишь свое достоинство, а, возможно, и жизнь – товарищей и свою собственную.</p><p>Еще на Курской дуге, когда нас с Ананьевым, воздушным стрелком, подожгли «фоккеры», которых из-за камуфляжной раскраски я принял было за «Лавочкиных», страх на несколько долгих минут стал нашим попутчиком. Он влез в кабину в ту самую секунду, когда я сообразил, что самолет может взорваться в воздухе прежде чем я дотяну до своих.</p><p>До линии фронта оставалось лететь еще минуты две-три, а огонь уже разошелся вовсю, вот-вот перекинется на баки с горючим. Прыгать нельзя - внизу противник. Оставаться в пылающей машине – значит, через считанные мгновения взорваться вместе с нею. Но мы с Ананьевым решили остаться.</p><p>Из практики тех, кто уже горел, я знал, что нужно закрыть форточки фонаря. Тогда огню нет доступа в кабину пилота: пламя будет бушевать снаружи, за ее стенами…</p><p>Форточки я закрыл. В кабине полно дыму, дышать нечем, но лететь пока можно. Слышу, сзади стонет Ананьев:</p><p>- Ноги… Ноги жжет… Товарищ лейтенант, сапоги горят!</p><p>- Терпи, Петька! – кричу в ответ. – Терпи!</p><p>А сам думаю: сапоги – это еще ничего. Сапоги сгорят – черт с ними, главное, чтобы парашют цел остался!</p><p>Напряжение растет: ощущение такое, что хуже некуда. Глаза слезятся – дым разъедает; проморгался кое-как, смотрю: левое крыло начинает Журавлиный лес закрывать. Как только лес снова выйдет из-под крыла, мы будем уже по нашу сторону линии фронта. Значит, еще немного осталось, еще чуть-чуть.</p><p>- Держись, Петька! Держись!</p><p> - Невмоготу больше, товарищ лейтенант! – хрипит Ананьев. – Парашютный ранец начинает тлеть… </p><p>- Готовься к прыжку!</p><p>Счет теперь шел на секунды. А Журавлиный лес уже был позади.</p><p>- Прыгай!</p><p>Ананьев прыгнул. Теперь наступила моя очередь.</p><p>Я отстегнул ремни и отдернул фонарь. В лицо пахнуло жаром, и пламя сразу же загудело за спиной. «Неужели взорвусь? - мелькнуло напоследок в голове, и тут же новая мысль: Подожди прыгать! Защелки…»</p><p>Если не поставить фонарь на защелки, потоком воздуха может его сдвинуть вперед: защемит ногу или край одежды – и крышка!</p><p>И только когда раскрылся купол парашюта, а вслед за его хлопком где-то справа и выше оглушительно грохнуло (самолет все-таки взорвался в воздухе), напряжение наконец отпустило меня. Понял, что все время ждал этого взрыва. Это ожидание и было моим страхом. Поддайся ему – и мы с Ананьевым оказались бы на враждебной территории. Тогда я и понял, как это важно – не позволить чувству страха овладеть собой.</p><p>Но нельзя и пренебрегать им. Да, страх, если вдуматься, по-своему даже полезен: он, как и боль, сигнализирует об опасности. Но этим и исчерпывается его ценность. Предоставленный самому себе, лишенный противодействия воли, страх, как раковая опухоль, начинает расти вглубь и вширь, порабощая психику. Сначала полезный как сигнал об опасности, незаметно, исподволь страх превращается в свою противоположность, сам становясь опасностью. Крайняя его степень – трусость, которая, как я уже говорил, сковывает силы, делает человека беспомощным».</p>